«Шпионы Ватикана…» (О трагическом пути священников-миссионеров: воспоминания Пьетро Леони,

С православными священниками

Тем временем я заботился и о местном клире. В первые месяцы священники из тех, кто выжил во время гонений, робко появлялись среди прихожан: некоторые были известны местным жителям; про других, явившихся неожиданно, народ не знал, ни откуда они, ни имеют ли право служить. Правда, большинство прошло советские тюрьмы, но местное население все равно относилось к ним с подозрительностью, зная, что среди них были и такие, кто во время гонений вел себя недостойно.

С особой настороженностью люди относились к тем, кого считали «самозванцами», то есть совершающими богослужения самозванно, не будучи рукоположенными; такое подозрение вызвал священник, который первым явился к нам в местечко. Он провел богослужения на Рождество, Новый год и Крещение и старался стать во главе прихода. Но вскоре вызвал большие подозрения и потерял доверие верующих, причем скомпрометировали его не столько грубость и невежество, сколько мздоимство.

Православные верующие пришли ко мне со своими сомнениями и просьбой помочь им разобраться. «Мы боимся, что это диакон или просто псаломщик, выдающий себя за священника», — так говорили мне члены приходского совета. Поскольку дело происходило в Православной Церкви, вопрос о легитимности пастыря никак меня не касался, к тому же даже среди высших архиереев Церкви были такие, кто не был легитимен во всей полноте. Но тут речь шла о слишком явном злоупотреблении и самозванстве, а обман был слишком жесток для верующих.

Я не мог игнорировать то, что происходило у меня под носом, поэтому я счел своим долгом пойти навстречу людям. Я допросил священника и проверил документы о рукоположении — они оказались подлинными. Некоторое время он еще служил в приходе, но вскоре исчез. Видимо, потому что его подозревали в принадлежности к «Живой Церкви», то есть к Церкви обновленческой; той, которая заключила гнусный компромисс с большевизмом и ввела в свои каноны скандальные реформы, такие как повторный брак священников и женитьба епископов.

Приехал другой священник, казавшийся более порядочным; с ним и другим священником из соседнего села у меня сложились хорошие отношения. Естественно, я не мог во всем идти им навстречу, как в том случае, когда они обратились ко мне за святым елеем, но я всегда старался относиться к ним с максимальным христианским милосердием. Помню, что как-то один из них доверился мне и сказал, что я не вызываю у них чувства скованности, которое они обычно испытывают с другими моими коллегами. Когда речь шла о священном миро и елее оглашаемых, которые он хотел получить от меня любой ценой, он рассуждал так: «Наша Церковь доведена до нищеты — как тот несчастный, что в притче о самаритянине попал в руки разбойников, поэтому Римскому Папе, как доброму самаритянину, надо сжалиться и помочь нам…»

Мне пришлось обратить его внимание на то, что Католическая Церковь почитала бы за счастье прийти им на помощь и сделать все возможное для того, чтобы излечить их раны. Но и они, раненные этими разбойниками, а до них и теми, кто учинил раскол, должны довериться доброму самаритянину, дабы испытать на себе его благотворные деяния. Эти священники были огорчены моим отъездом; один из них, прощаясь, сказал: «Жаль, что вы так быстро уезжаете. Если бы вы пробыли подольше, можно было бы надеяться на достижение благих результатов в деле воссоединения Церквей, тем не менее я рад, что вы едете в Днепропетровск, там вы встретитесь с нашими архиереями и с ними, возможно, сможете более успешно обсудить этот вопрос».

Церковь Св. Иосифа

Католический храм, о котором мне говорили армяне из Днепропетровска, был посвящен Св. Иосифу. Превращенный в библиотеку, он оставался храмом только снаружи, внутри же не было ни алтаря, ни святых образов, а только нагромождение шкафов с книгами, газетами, журналами, и на стенах повсюду плакаты и картины, изображающие главных идолов Советов. В таком виде храм пробыл при нас несколько месяцев.

Однако позднее его удалось открыть, несмотря на предписание немцев не заниматься восстановлением церквей; это оказалось возможным благодаря предприимчивости и находчивости Паскуале Байокки, начальника резервного госпиталя № 1. Он заявил, что в церкви будут проводиться богослужения для наших солдат, расквартированных в Днепропетровске. Но как только наши военные капелланы во главе с доном Кьяпперо, капелланом резервного госпиталя № 1, стали проводить богослужения, в церковь вместе с военными стало приходить и местное население.

В городе и в окрестностях оказалось много католиков, по большей части латинского обряда; богослужения были им понятны, и они в них участвовали с большим воодушевлением. Не хватало одного — общего языка между верующими и священнослужителями, поэтому наш дорогой дон Арриго Пинторелло, ставший архиепископом, главным капелланом Итальянского экспедиционного корпуса в России, решил перевести меня в качестве второго капеллана в резервный госпиталь № 1 в Днепропетровск. Вот так я, оставаясь военным капелланом, стал «настоятелем» прихода.

Мой переезд произошел в середине девятидневной подготовки к Пятидесятнице, которая в тот год приходилась на 24 мая. Несмотря на то, что в первые вечера мая у меня уже было несколько кратких встреч с паствой, большинство католиков Днепропетровска испытало великую утешительную радость, когда в праздник Св. Духа, после проповеди, обращенной к итальянским военным, они внезапно услышали, как к ним обратились по-русски. Это вызвало слезы и рыдания местного населения, столько лет униженного и теперь как бы вновь крещенного.

Это зрелище стало даже для наших офицеров и солдат хорошим назиданием; обобщая, скажу, что на Восточном фронте мы заметили всплеск веры у наших военных. Раньше многие из них были равнодушны, теперь же, в общении с народом, жаждущим веры, необыкновенно воодушевились. Мы видели, как наши военные раздавали медальоны и образки, как они становились крестными отцами; общаясь с местной молодежью, невежественной и порой отвергавшей религию, наши итальянцы стали давать им уроки веры, превратившись в активных поборников католицизма.

В приходе

Днепропетровск — это бывший Екатеринослав. Из полумиллиона жителей этого радостного украинского города на Днепре католиков насчитывалось тысячи две или три плюс еще несколько тысяч рассеянных по деревням и ближайшим немецким колониям. Большей частью иностранцы по происхождению, они родились здесь и уже стали украинцами или русскими, но сохранили веру отцов, которая в основном оказалась стойкой и выдержала гонения. Теперь, видя понимание и помощь капеллана, они были счастливы, многие воспользовались случаем и привели в порядок дела духовные.

Многочисленными были крещения. Я до сих пор храню пачки писем главного капеллана — ответы на мои письма, — которые приходили вместе с подписанными им свидетельствами о крещении; я их посылал на утверждение, прежде чем отдать семьям новокрещеных. В одном из писем дон Арриго писал: «Получил акты крещения вместе с интересным описанием религиозных преследований в России. Поздравляю тебя с этой тайной и плодотворной деятельностью, которую ты продолжаешь на новом поприще. Да благословит Господь наше апостольское служение и да пошлет лучшие времена несчастному народу, среди которого мы живем». В другом письме от 19 октября 1942 года он писал: «Мой дорогой, возвращаю тебе заверенные должным образом тридцать актов крещения…» И несколько дней спустя: «Не волнуйся о судьбе актов крещения. Задержка вызвана напряженной работой… И скажи мне, соблюдаешь ли ты известные условия во время многочисленных крещений, которые ты совершаешь?»

Экскурсия

Летом 1942 года меня пригласили в Мариенталь, немецкую колонию, основанную во времена Екатерины II. Эти бедные колонисты, лет двадцать не видевшие католического священника, получив отказ от немецких военных капелланов, обратились ко мне. И я был весьма рад провести у них богослужения вопреки приказу Гитлера. Я встретил полное понимание у командира моторизованной части, которую духовно окормлял; он на целый день передал в мое распоряжение грузовик. Приехав со своим денщиком, я отслужил мессу в зале, превращенном в часовню, люди плакали.