«Шпионы Ватикана…» (О трагическом пути священников-миссионеров: воспоминания Пьетро Леони,
Так или иначе борьба идет до победного конца. Кому какое дело, что на эту борьбу люди ухлопывают по полжизни? Советской власти важно только одно: чтобы перевозка черного золота не останавливалась ни на минуту. А дешевой рабочей силы можно поставить еще миллионы: достаточно одного приказа из Кремля о новых массовых арестах.
При Геологоразведочном управлении (ГРУ)
Расскажу теперь, как я работал в строительной бригаде при ГРУ. Работа началась задолго до «белых мух», но чем сильнее мы радовались теплу в июле, августе и в первой половине сентября, работая на правом берегу реки Воркуты, тем мучительнее стала для нас наступившая суровая зима. Мы радовались теплу, возводя кирпичный дом над рекой, неподалеку от поселка Рудник. В каком смысле радовались? Прежде всего наблюдая, как радуются другие: милиция, носившаяся взад-вперед на катере, стайки мальчишек, переплывавших реку в жаркие дни. Мы тоже ходили мокрые, но не от купания, а от пота, однако и это было приятно после того, как мы девять или десять месяцев дрожали от холода; удовольствием было также скинуть бушлаты, а порой, работая, подставить спину солнцу.
В первую неделю нам приходилось вынимать грунт над верхней стороной дома, чтобы сделать насыпь с нижней стороны и таким образом укрепить фундамент, положенный зимой и весной другими бригадами. На этой работе я научился управлять самым распространенным транспортным средством в Советском Союзе, работающим без бензина и без солярки, при помощи двух рук, двух ног и одного колеса, попросту — тачкой. Работы было с избытком. Смена продолжалась десять часов; но на деле мы выходили из барака в шесть утра и возвращались в восемнадцать.
Но было и преимущество: нам платили чуть больше, чем рабочим в перевалке. Поначалу нам даже разрешали прикупать на рынке немного маргарина и конфет; в лагере тогда еще не было ларька, а если и был, то там продавали только спички и пролетарский табак под названием махорка. Работая при ГРУ, мы чувствовали себя почти привилегированными по сравнению с теми, кому было еще хуже. Но как в древесине заводится жучок, так и у нас завелся паразит: прорабом назначили настоящего кровопийцу, который, отсидев годы в лагере, не только не проникся сочувствием к заключенным, но изо всех сил отравлял им и без того тяжелую жизнь.
С тех пор, как он появился у нас, ни бригадир, ни мы не знали покоя: стоило ему показаться, как бригадир и инженер, тоже из зеков, приходили в волнение, а рабочие пугались насмерть. Когда он не сидел в конторе, а был среди нас, то есть часто, никто не имел права закурить или вообще остановиться для минутной передышки. Брань и угрозы слышались постоянно: он никогда не был доволен: всегда было сделано мало и все не так, как надо. Однажды он обругал каменщика из нашей бригады, литовца, который вдвое перевыполнял норму, укладывая за день 1200 кирпичей [95]. Этому стахановцу бригадир сказал, что с двумя подсобниками он должен успевать больше. Я был одним из подсобников и дерзнул вмешаться, сказав, что от начальства требуется немного больше сочувствия и понимания по отношению к несчастным заключенным.
Каменщик
Позднее я стал объектом его раздражения; к этому времени без особой подготовки я из подсобника стал каменщиком и с тех пор, как объявил, что могу класть кирпичи, неплохо справлялся с делом. Я работал аккуратно, но не быстро, да я и не рвался в стахановцы; кроме всего прочего, мне не хотелось чересчур обременять двух подсобников, которые работали со мной и со вторым каменщиком, поэтому мне никогда не удавалось выполнить норму на 100 %.
Прораб злился, как мне сообщил инженер; сам он защищал меня, объясняя довольно справедливо, что мне поручены работы, требующие аккуратности и, значит, времени. Однажды, когда я выкладывал зубец над одной из арок, прораб раздраженно спросил меня, сколько еще я собираюсь возиться с этой ерундой. Я ответил, что пока не закончу; на это он, намекая на мою шутливую фразу, сказанную накануне инженеру, мол, хочу построить церковь на Воркуте, ответил: «Не собор строишь». — «А кто тут строит собор? — ответил я. — Вам, похоже, нравится человеческая кровь, но смотрите, не подавиться бы». Рассвирепев, он велел мне спуститься с лесов и зайти к нему.
Один на один в конторе он сказал мне, что когда-нибудь попробует моей крови; я ответил: «На здоровье, если она вам так нравится». Тогда он спросил, какой у меня срок, желая дать понять, что донесет на меня как на отказчика от работы и мне набавят срок. Но когда услышал, что мне дали максимум и сидеть мне еще долго, понял, что его угрозы на меня не действуют, и велел убираться. Видно, моя кровь пришлась ему не по вкусу, по крайней мере на тот раз; позже он нашел способ мне отомстить, о чем я расскажу дальше.
Мы уже покончили с основной кладкой, когда наступила осень со всеми ее тяготами и печалями. Взамен она ничего не предлагала, в отличие от тех краев, где осенью собирают виноград или другие плоды земли. Теперь мы месили грязь по дороге на работу и обратно, а так как были одеты еще не по-зимнему, сырость и холод пронизывали нас до костей. Тем временем из- за нехватки стройматериалов пришлось оставить крышу и настилы; несколько недель мы занимались вспомогательными работами, часто под дождем, а вскоре и под снегом. Нелегко приходилось, хотя смену мы заканчивали теперь не в семнадцать, а в шестнадцать часов.
Стало, однако, еще хуже, когда подвезли материалы: утомительно и опасно, уложив тяжелые балки, таскать наверх глину и шлак; сновать вверх-вниз с тяжелой ношей на спине или с носилками по шатким, крутым и скользким лестницам, по обледенелым и покрытым снегом лесам и мосткам. Во второй половине октября мы снова взялись за кладку: надо было докончить стояки для вентиляционного канала и дымоходов. Снова приступив к обязанностям каменщика, я приобрел новый опыт: узнал, как кладут кирпич при температуре ниже сорока градусов мороза, — это любопытный и тяжелый опыт. Как раз когда мы в начале ноября клали кирпич выше уровня чердака и крыши, температура опустилась до минус сорока трех и держалась так почти неделю. А мы работали как ни в чем не бывало.
Как строить при таком морозе? Объясняю: подсобники разводят два костра: один под вагончиком с песком, другой под котлом с водой; в горячую воду с песком быстро сыплют цемент, смесь быстро доставляется к месту кладки, и ею быстро скрепляют кирпичи. Только надо точно укладывать каждый кирпич, потому что смесь схватывается сразу, даже если подсобник сэкономил на цементе. Каменщик вынужден спешить еще и потому, что наверху продувает, и если он не спустится скорее погреться, то рискует отморозить нос, руки или ноги.
Такие стены выходят, конечно, повыше, чем предусмотрено, но кому до этого дело? В первую же оттепель они обретут нужную высоту и прочность. До конца оттепели продержатся, а потом… Потом видно будет; да и кому это важно в стране стахановцев? Мы ведь строим коммунизм, а он чем раньше рухнет, тем лучше.
Глава XXII. Свободное время
От вахты к амбулатории
Но хватит рассказывать об участках, где применялся наш принудительный труд, а то утомится самый терпеливый читатель. Отдохнем немного, проведя в лагере несколько часов свободного времени, дозволенного даже заключенным. Они не имеют права зваться гражданами или обращаться к вольному словом «товарищ», но все же они не прикованы цепью: они человеческие существа, только «временно изолированные». Так что мы «свободно» прогуливаемся за колючей проволокой.
Посмотрим же, как устроен наш загон, расположенный на склоне и имеющий вид неправильного прямоугольника, обращенного катетерами к четырем сторонам света.
Вахта находится на юго-восточной стороне прямоугольника; отсюда вверх ведет проезжая дорога. Держаться надо правой стороны, но не затем, чтобы дать дорогу машинам; машин тут сроду не бывало, кроме изредка проезжающего грузовика с продовольственной базы. Просто справа имеется грубо сколоченный деревянный тротуар, чуть шире метра, который спасает от грязи в сырое время года, с мая по сентябрь, а зимой не нужен, потому что между высокими сугробами его не отличить от проезжей части.
Так или иначе борьба идет до победного конца. Кому какое дело, что на эту борьбу люди ухлопывают по полжизни? Советской власти важно только одно: чтобы перевозка черного золота не останавливалась ни на минуту. А дешевой рабочей силы можно поставить еще миллионы: достаточно одного приказа из Кремля о новых массовых арестах.
При Геологоразведочном управлении (ГРУ)
Расскажу теперь, как я работал в строительной бригаде при ГРУ. Работа началась задолго до «белых мух», но чем сильнее мы радовались теплу в июле, августе и в первой половине сентября, работая на правом берегу реки Воркуты, тем мучительнее стала для нас наступившая суровая зима. Мы радовались теплу, возводя кирпичный дом над рекой, неподалеку от поселка Рудник. В каком смысле радовались? Прежде всего наблюдая, как радуются другие: милиция, носившаяся взад-вперед на катере, стайки мальчишек, переплывавших реку в жаркие дни. Мы тоже ходили мокрые, но не от купания, а от пота, однако и это было приятно после того, как мы девять или десять месяцев дрожали от холода; удовольствием было также скинуть бушлаты, а порой, работая, подставить спину солнцу.
В первую неделю нам приходилось вынимать грунт над верхней стороной дома, чтобы сделать насыпь с нижней стороны и таким образом укрепить фундамент, положенный зимой и весной другими бригадами. На этой работе я научился управлять самым распространенным транспортным средством в Советском Союзе, работающим без бензина и без солярки, при помощи двух рук, двух ног и одного колеса, попросту — тачкой. Работы было с избытком. Смена продолжалась десять часов; но на деле мы выходили из барака в шесть утра и возвращались в восемнадцать.
Но было и преимущество: нам платили чуть больше, чем рабочим в перевалке. Поначалу нам даже разрешали прикупать на рынке немного маргарина и конфет; в лагере тогда еще не было ларька, а если и был, то там продавали только спички и пролетарский табак под названием махорка. Работая при ГРУ, мы чувствовали себя почти привилегированными по сравнению с теми, кому было еще хуже. Но как в древесине заводится жучок, так и у нас завелся паразит: прорабом назначили настоящего кровопийцу, который, отсидев годы в лагере, не только не проникся сочувствием к заключенным, но изо всех сил отравлял им и без того тяжелую жизнь.
С тех пор, как он появился у нас, ни бригадир, ни мы не знали покоя: стоило ему показаться, как бригадир и инженер, тоже из зеков, приходили в волнение, а рабочие пугались насмерть. Когда он не сидел в конторе, а был среди нас, то есть часто, никто не имел права закурить или вообще остановиться для минутной передышки. Брань и угрозы слышались постоянно: он никогда не был доволен: всегда было сделано мало и все не так, как надо. Однажды он обругал каменщика из нашей бригады, литовца, который вдвое перевыполнял норму, укладывая за день 1200 кирпичей [95]. Этому стахановцу бригадир сказал, что с двумя подсобниками он должен успевать больше. Я был одним из подсобников и дерзнул вмешаться, сказав, что от начальства требуется немного больше сочувствия и понимания по отношению к несчастным заключенным.
Каменщик
Позднее я стал объектом его раздражения; к этому времени без особой подготовки я из подсобника стал каменщиком и с тех пор, как объявил, что могу класть кирпичи, неплохо справлялся с делом. Я работал аккуратно, но не быстро, да я и не рвался в стахановцы; кроме всего прочего, мне не хотелось чересчур обременять двух подсобников, которые работали со мной и со вторым каменщиком, поэтому мне никогда не удавалось выполнить норму на 100 %.
Прораб злился, как мне сообщил инженер; сам он защищал меня, объясняя довольно справедливо, что мне поручены работы, требующие аккуратности и, значит, времени. Однажды, когда я выкладывал зубец над одной из арок, прораб раздраженно спросил меня, сколько еще я собираюсь возиться с этой ерундой. Я ответил, что пока не закончу; на это он, намекая на мою шутливую фразу, сказанную накануне инженеру, мол, хочу построить церковь на Воркуте, ответил: «Не собор строишь». — «А кто тут строит собор? — ответил я. — Вам, похоже, нравится человеческая кровь, но смотрите, не подавиться бы». Рассвирепев, он велел мне спуститься с лесов и зайти к нему.
Один на один в конторе он сказал мне, что когда-нибудь попробует моей крови; я ответил: «На здоровье, если она вам так нравится». Тогда он спросил, какой у меня срок, желая дать понять, что донесет на меня как на отказчика от работы и мне набавят срок. Но когда услышал, что мне дали максимум и сидеть мне еще долго, понял, что его угрозы на меня не действуют, и велел убираться. Видно, моя кровь пришлась ему не по вкусу, по крайней мере на тот раз; позже он нашел способ мне отомстить, о чем я расскажу дальше.
Мы уже покончили с основной кладкой, когда наступила осень со всеми ее тяготами и печалями. Взамен она ничего не предлагала, в отличие от тех краев, где осенью собирают виноград или другие плоды земли. Теперь мы месили грязь по дороге на работу и обратно, а так как были одеты еще не по-зимнему, сырость и холод пронизывали нас до костей. Тем временем из- за нехватки стройматериалов пришлось оставить крышу и настилы; несколько недель мы занимались вспомогательными работами, часто под дождем, а вскоре и под снегом. Нелегко приходилось, хотя смену мы заканчивали теперь не в семнадцать, а в шестнадцать часов.
Стало, однако, еще хуже, когда подвезли материалы: утомительно и опасно, уложив тяжелые балки, таскать наверх глину и шлак; сновать вверх-вниз с тяжелой ношей на спине или с носилками по шатким, крутым и скользким лестницам, по обледенелым и покрытым снегом лесам и мосткам. Во второй половине октября мы снова взялись за кладку: надо было докончить стояки для вентиляционного канала и дымоходов. Снова приступив к обязанностям каменщика, я приобрел новый опыт: узнал, как кладут кирпич при температуре ниже сорока градусов мороза, — это любопытный и тяжелый опыт. Как раз когда мы в начале ноября клали кирпич выше уровня чердака и крыши, температура опустилась до минус сорока трех и держалась так почти неделю. А мы работали как ни в чем не бывало.
Как строить при таком морозе? Объясняю: подсобники разводят два костра: один под вагончиком с песком, другой под котлом с водой; в горячую воду с песком быстро сыплют цемент, смесь быстро доставляется к месту кладки, и ею быстро скрепляют кирпичи. Только надо точно укладывать каждый кирпич, потому что смесь схватывается сразу, даже если подсобник сэкономил на цементе. Каменщик вынужден спешить еще и потому, что наверху продувает, и если он не спустится скорее погреться, то рискует отморозить нос, руки или ноги.
Такие стены выходят, конечно, повыше, чем предусмотрено, но кому до этого дело? В первую же оттепель они обретут нужную высоту и прочность. До конца оттепели продержатся, а потом… Потом видно будет; да и кому это важно в стране стахановцев? Мы ведь строим коммунизм, а он чем раньше рухнет, тем лучше.
Глава XXII. Свободное время
От вахты к амбулатории
Но хватит рассказывать об участках, где применялся наш принудительный труд, а то утомится самый терпеливый читатель. Отдохнем немного, проведя в лагере несколько часов свободного времени, дозволенного даже заключенным. Они не имеют права зваться гражданами или обращаться к вольному словом «товарищ», но все же они не прикованы цепью: они человеческие существа, только «временно изолированные». Так что мы «свободно» прогуливаемся за колючей проволокой.
Посмотрим же, как устроен наш загон, расположенный на склоне и имеющий вид неправильного прямоугольника, обращенного катетерами к четырем сторонам света.
Вахта находится на юго-восточной стороне прямоугольника; отсюда вверх ведет проезжая дорога. Держаться надо правой стороны, но не затем, чтобы дать дорогу машинам; машин тут сроду не бывало, кроме изредка проезжающего грузовика с продовольственной базы. Просто справа имеется грубо сколоченный деревянный тротуар, чуть шире метра, который спасает от грязи в сырое время года, с мая по сентябрь, а зимой не нужен, потому что между высокими сугробами его не отличить от проезжей части.