Дело бывшей натурщицы - Гарднер Эрл Стенли. Страница 6

– Я разделяю ваше восхищение, – согласился Мейсон. – Женщины, деревья, дети на заднем плане – все это как живое.

– Да, можно создать иллюзию объемности, затенив передний план и высветив задний, – пояснил Олни, – но мало кому это удается. Большинство картин, на которых пытаются передать солнечный свет, – бледны, безжизненны. Они подобны цветным фотографиям, снятым сквозь дымку тумана. А Фети знал, как изобразить тень прохладной, уютной. Она доминирует на переднем плане, а яркие краски заднего плана создают впечатление такого солнечного света, который… А вот и мисс Кеннер. Познакомьтесь с ней, пожалуйста.

Олни подался вперед, приветствуя молодую, приятную женщину с серьезными глазами, которая, протягивая руку, небрежно бросила:

– Привет, Отто. Что на этот раз?

– На этот раз, – сказал Олни, – для вас заготовлен сюрприз. Но я не буду его раскрывать, пока не соберутся все остальные. А вот и Холлистер!

Адвокат Олни, маленький, энергичный, подвижный, с портфелем в руках, поднялся на борт яхты и был представлен Мейсону и Делле Стрит. Затем появилась группа репортеров в сопровождении фотографов с фотоаппаратами, и наконец на берегу появился Лэттимер Рэнкин, важно выступая и поднимаясь на борт яхты.

– А где Максин? – спросил у него Олни.

– Я решил, что ей лучше не приходить. У нас есть ее аффидевит, который говорит сам за себя, и нет необходимости брать у нее интервью для прессы.

Тень разочарования омрачила лицо Олни, но он вежливо сказал:

– Хорошо, вам виднее. – А затем обратился ко всем собравшимся: – Дамы и господа, сейчас вам будут предложены коктейли, а потом я открою причину, по которой мы здесь собрались.

– Послушайте, Олни, нам известна причина, – раздался голос репортера. – Ваш адвокат предъявил иск в связи с этой картиной Фети. Коктейли – это хорошо, но нам нужен материал для газет, и мы бы предпочли сначала делать дело, а уж потом выпивать.

Тут вмешался фотограф:

– Будьте добры, встаньте перед картиной, мистер Олни…

Его перебил Рэнкин:

– Одну минуту. Я хочу, чтобы все было сделано правильно. Я хочу…

– Подождите, а вы-то кто? – не дал ему договорить репортер.

– Это тот парень, который продал картину, – пояснил ему кто-то.

– Ну хорошо, хорошо, тогда проходите. Вставайте рядом с Олни перед полотном.

– Еще одну минуту внимания, – попросила Корлис Кеннер. – Я не хочу быть единственным экспертом здесь. Сейчас подойдет один человек, выдающийся эксперт в этом виде искусства в нашей стране. Это Джордж Лэтэн Хауэл. Меня очень удивило, что его не пригласили, и я взяла на себя смелость сделать это сама. Надеюсь, вы не возражаете, Отто? Есть причины, почему здесь желательно его присутствие. Сейчас он подойдет.

– Прошу внимания, – взял слово Холлистер. – Это судебный процесс, и я бы хотел кое-что пояснить. Свидетели…

Его прервал чей-то голос:

– Привет всем! Как будто я немного опоздал.

– А вот и Хауэл, – облегченно вздохнула Корлис Кеннер.

Мейсон внимательно посмотрел на кареглазого, загорелого человека лет тридцати пяти, который входил в салон легкой, пружинящей походкой, непринужденно и в полной уверенности, что ему всегда все рады.

– Теперь можно продолжать, – сказала Корлис.

– Как известно репортерам, да и многим из присутствующих, – начал Олни, – сделано заявление, что эта картина – подделка.

– О боже! – воскликнул Хауэл.

– В подлинности этой картины не может быть никаких сомнений, – заявил Рэнкин. – Ни одному художнику не удавалось так ярко…

– Ну подождите, – прервал его Олни. – Я все-таки хочу сначала предложить коктейли. А теперь идите сюда. Давайте снимемся на фоне картины. Вам нужны фотографии, и вы их получите. Холлистер, проходите. Рэнкин, сюда, и Корлис. И конечно, Хауэл.

– Меня не надо, – возразил Холлистер. – Не хочу быть обвиненным в том, что оказываю влияние на суд через прессу. Думаю, мне не следует быть на этой фотографии, а что касается Хауэла…

– Хауэл – величайший специалист в этом виде искусства, – прервал его Олни. – Я рад, что он здесь.

Тут опять вмешался кто-то из репортеров:

– Хорошо, вставайте перед картиной. Не смотрите в объектив. Держитесь непринужденно. Смотрите на картину. Только не надо поворачиваться затылком в объектив. Лучше встаньте в профиль.

Фотографы быстро организовали группу. Щелчки затворов, вспышки.

– Хорошо, все в порядке. А теперь – продолжение истории.

– Итак, – наконец получил возможность договорить Олни, – Коллин М. Дюрант, самозваный эксперт и агент по продаже картин, набрался наглости усомниться в подлинности этого полотна. Если верить ему, то это – ненастоящий Фети.

– Боже правый! – не удержалась Корлис Кеннер. – Не могу представить, чтобы кто-то, хоть что-нибудь смыслящий в искусстве, мог такое утверждать.

– А теперь давайте послушаем мистера Хауэла, – предложил Олни.

Его прервал Холлистер:

– У нас здесь два эксперта. Если их сфотографировать вместе, то обоим придется выступать в суде. Иначе создастся впечатление, что один из свидетелей не хочет давать показания.

– Никто не собирается капитулировать, – рассмеялся Хауэл. – Нет необходимости тщательно исследовать полотно, чтобы сказать, кто это сделал. Я думаю, любой стоящий эксперт в стране оценит эту работу на уровне музейного экспоната, назовет имя художника и год создания. Картина написана между 1933 и 1935 годами, в тот период, когда Фети начинал открывать для себя новую технику. И поживи он подольше, еще не ясно, какой могла бы стать вся современная живопись. Единственная причина, по которой он не создал своей школы, заключается в том, что больше никому не удавалось достичь подобного эффекта.

– Я думаю, секрет в красках, – заметила Корлис Кеннер.

Хауэл кивнул:

– Нет сомнения. Он владел каким-то секретом смешивания красок. Об этом свидетельствует результат. Посмотрите на кожу женщин под деревом – гладкая, блестящая. Кто-то уверял, что Фети добавлял в краски кокосовое масло.

– Нет, дело не в этом, – возразила Корлис Кеннер. – Кокосовое масло не годится.

– А вы пробовали? – спросил Хауэл.

Чуть-чуть поколебавшись, она улыбнулась и сказала:

– Да, немного экспериментировала. Мне хотелось разгадать, в чем тут секрет. Наверное, все так делают.

В салон вошли официанты во всем белом и на серебряных подносах внесли стаканы, лед и бутылки.

– Бар в другом конце зала, – сказал хозяин. – Прошу вас, господа. Вам будут предложены бурбон, мартини, скотч с содовой и «Манхэттен».

Один из репортеров полюбопытствовал:

– А во что вам обошлась эта яхта, Олни?

– Триста тысяч, – спокойно ответил хозяин.

– А как вы ее используете?

– Она служит для развлечений, в интересах дела, конечно.

– А правда, что вы держите на ней все свои картины? – спросил другой репортер.

– Да, довольно много.

– А почему?

– Мне это удобно, – сухо ответил хозяин после минутной паузы. – Я провожу большую часть времени на яхте, и мне нравится, когда картины со мной рядом.

– У них с женой разные вкусы, – пояснил Холлистер Мейсону. – Она не любит искусство и все, что с ним связано. А он действительно большую часть времени проводит на яхте.

– Развод? – спросил Мейсон.

– Развода не будет.

К ним подошел официант.

– Что ты будешь пить? – обратился Мейсон к Делле Стрит.

– Скотч с содовой.

Мейсон кивнул:

– Принесите два.

– Да, сэр.

– Трудно вести подобные дела, – пожаловался Холлистер. – Все это неплохо, но я не хочу, чтобы меня обвинили в злоупотреблении рекламой для создания предвзятого отношения в суде. Я думаю, это неэтично.

– Да, на это косо смотрят, – согласился Мейсон.

К картине подошел Хауэл и, достав лупу, стал тщательно рассматривать полотно. Мейсон взял с подноса стакан, подошел к нему и встал рядом.

– Ну и?.. – спросил он.

– Не может быть никакого сомнения. Но я это делаю для того, чтобы в суде ни один дотошный адвокат не смог… Ах, извините, я не имел в виду лично вас, мистер Мейсон. Вы же знаете, адвокат адвокату – рознь.