Королевский путь - Плейди Джин. Страница 24

— Еретикам не место в этой стране, — сказал кардинал.

— Дядя, я верная католичка, но, однако, чувствую, что неправильно мучить людей… убивать их за то, что они мыслят иначе. Теперь я — королева и хочу предоставить всем свободу вероисповедания. Я хочу отправиться в тюрьмы, где держат людей за их религиозные взгляды, открыть двери и сказать: «Ступайте с миром. Живите в мире и молитесь тому Богу, которого вы избрали».

Кардинал расхохотался:

— Кто побеседовал с тобою, моя дорогая? Это богохульство…

Внезапно он вспомнил о своей рясе священника и добавил:

— Эти люди в тюрьмах немного пекутся о взглядах. Они мечтают посадить на трон протестантов Бурбонов. Религия и политика, Мария, обручены друг с другом. Человек встречает смерть на Гревской площади, возможно, за то, что он еретик, возможно, за то, что он — угроза для монарха-католика. Мир поделен на католиков и гугенотов. Ты узнаешь больше о таких вещах, ибо придет время, когда ты, я уверен, внемлешь советам твоего дяди Франсуа и твоего дяди Шарля, которые не думают ни о чем, кроме твоего благополучия.

— Это утешение для меня — знать, что вы рядом.

Он поцеловал ее руку.

— Мы сделаем трон безопасным для тебя, дорогая, и первое, что мы обязаны сделать, — убрать всех, кто угрожает нам. Где Франциск? Отведи-ка меня к нему. Он немедленно должен отправить констебля де Монморанси. Дни этого старика сочтены. А затем ты увидишь разочарование величайшего из наших врагов…

Он рассмеялся:

— Я думаю, мы можем доверить королеве-матери разобраться с мадам де Валентинуа.

— Констебль! Диана! — вскричала Мария. — Но…

— О, Диана очаровала тебя, не так ли? Ты была для нее милой дочерью. Но, не обманывайся, моя дорогая. Она любила тебя, потому что ты должна была обручиться с дофином, и ей было необходимо всех королевских детей считать своими любимыми детьми. Она — враг нашему дому.

— Но она приходится вам сестрой согласно браку.

— Да, да, и мы вовсе не забываем об этом. Но ее время ушло. Ей шестьдесят лет, и ее власть вырвали у нее. Когда кусок пики вошел королю в глаз, она потеряла всю свою значимость. Теперь она не ценнее любой из твоих четырех подруг.

— Она за что-то не любит графа?

— Она не любила тебя, дитя мое. Она любила корону, которая однажды должна была стать твоей. Ты должна подрасти, Мария. Ты должна познать многое очень быстро. Не сожалей о падении мадам де Валентинуа. Она свое взяла. Ей бы следовало оставить королеве почет и власть, которые крала у нее столько лет.

Он с живостью улыбнулся.

— А теперь скажи-ка королю, что хочешь увидеть его.

Они вошли в покои: Франциск в одиночестве сидел в кресле.

Он был рад видеть Марию, но надеялся, что она придет одна, или, уж во всяком случае, не приведет с собою кардинала.

Он старался выглядеть как подобает королю; он пытался вести себя как его отец. Но как же он мог сделать это, если в присутствии этого человека он ощущал себя лишь трусливой робкой девчонкой… пытающейся выглядеть мужчиной.

— Ваше Величество так благосклонны, что согласились принять меня, — произнес кардинал.

Коснувшись руки Франциска, он почувствовал, что она дрожит.

— У моего дяди кардинала есть что сказать тебе, дорогой, — объявила Мария.

— Мария, — сказал Франциск, — останься здесь. Не уходи.

Она ободряюще улыбнулась ему. Кардинал, указав им на их королевские кресла, остался стоять перед ними.

— Вашему Величеству хорошо известно об изобилии врагов вокруг вас, — сказал он. — Ваше положение изменилось так внезапно. Вы простите меня, Ваше Величество, если я напомню, что вы все еще очень молоды.

Король тревожно пошевелился в кресле. Он постарался встретиться с Марией взглядом, полным мольбы о помощи.

— Есть кое-кто, — продолжал кардинал, — кого Ваше Величество должны без промедления убрать. Мне нет нужды говорить, что я имею в виду Анн де Монморанси, в настоящее время констебля Франции.

— …Констебля… — заикаясь, пробормотал Франциск, вспоминая о старом человеке, пугавшем его едва ли меньше, чем злобно-насмешливый кардинал.

— Он слишком стар для своей должности. Первое, что Вашему Величеству необходимо будет сделать, так это вызвать его к себе. А теперь вот что вы скажете ему — это достаточно просто и все сразу прояснится: «Нам очень хочется утешить вас в старости, которая не может более переносить тяжелый труд и тяготы службы». И это все. Он отдаст государственные печати, и Мария придерживается мнения, что они должны быть вручены тем двум людям, которым вы можете доверять. Мария предлагает своего дядю, графа де Гиза, и меня.

— Но, — пробормотал Франциск, — констебль!..

— Он стар. Он не заслуживает доверия, Ваше Величество. Он был в плену у ваших врагов, заключенный в тюрьму после Святого Квентина. В каком плачевном состоянии была бы сегодня Франция, если бы тогда мой брат не поторопился к месту трагедии? Да всей Франции известно, Франсуа де Гиз сберег корону Вашего Величества и спас вашу страну от поражения. Ваша любимая королева Мария согласна со мною. Она стремится помогать вам во всем. Она жаждет взять хоть часть ваших забот на себя. Ведь это так и есть, Мария?

Заботливая рука мягко сжала ей плечо. Она ощутила свое единство с ним. Бесспорно, он прав. Он был ее любимым дядей, ее проводником и советчиком; все эти годы с того дня, как она прибыла во Францию, он был ее духовным любовником.

— Да, Франциск, — подтвердила она, — я хочу помочь тебе. Это слишком тяжкое бремя для тебя; ты молод и неопытен. Я жажду помочь тебе, и мой дядя стремится сделать то же самое. Он мудр и знает, как лучше.

— Но, Мария, а констебль?.. Моя мама…

— Ваша мать, Ваше Величество, погружена в свое горе. Она вдова, скорбящая о муже. Вы можете понять, что это означает. Она не должна быть обременена такими государственными делами. Сейчас она просто не в состоянии думать о них.

— Тебе необходимо поступать так, как говорит мой дядя, — настаивала Мария. — Он знает как надо. Он мудр.

Франциск кивнул. Это должно быть верно, ведь так сказала Мария. В любом случае ему хотелось угодить Марии, что бы там ни случилось. Он надеялся, что вспомнит, что надо сказать:

— Нам очень хочется утешить вас в старости…

Он повторял эти слова, пока не появилась уверенность, что он понял их суть.

* * *

Мария понимала, что беззаботные дни закончились. Иногда ночами она и Франциск лежали в объятиях друг друга и разговаривали о своих страхах.

— Я чувствую себя мячиком, который пинают из угла в угол, — шептал король. — Все эти люди, которые признаются мне в любви, на самом деле совсем не любят меня. Мария, я боюсь кардинала.

Мария была настроена более доброжелательно, но, однако, в последние недели начала чувствовать страх перед Шарлем. Она не хотела признаться в этом. Она была слишком долго под его опекой, ни разу не усомнившись в его любви и нежности.

— Это потому, что он очень умен, — быстро произнесла она. — Его единственная мысль — уберечь тебя и сделать все лучшее для нас обоих.

— Мария, иногда мне кажется, что все они ненавидят друг друга — твои дяди, моя мать, король Наваррский… мне кажется, что они только и ждут, чтобы разорвать меня на части, и ни один из них не любит меня. Я не более чем символ.

— Кардинал и граф любят нас. Они любят меня, ведь я им племянница, а тебя, потому что ты их племянник.

— Они любят нас, потому что мы король и королева, — жестко произнес король. — Моя мать любит меня, потому что я король; она любит Шарля, потому что, если я умру, он станет королем; она любит Елизавету за то, что она королева Испании. Клод она любит лишь за то, что она жена графа Лотарингского. А Марго и Генри она еще вовсе не любит. Они подобны вину, что оставлено вызревать. Когда их время придет, возможно, они будут кстати, а возможно, и нет. Она будет выжидать, пока не убедится, есть ли смысл любить их.

— Она очень крепко любит твоего брата Генриха, — напомнила ему Мария. — А ведь он не станет королем, пока ты и Шарль не умрете и не оставите после себя сыновей.