Королевский путь - Плейди Джин. Страница 73
Заикаясь, она произнесла:
— Это… неслыханная… наглость… Как… как вы смеете! Вы поплатитесь за это!
Он перевел руки с ее талии на плечи и отвел ей голову назад.
— Можно? — спросил он, и глаза его засверкали на загорелом обветренном лице. — А потом и будет за что платить…
— Вы явились сюда, — задыхаясь, произнесла она, — вы явились без предупреждения… Немедленно уходите. Вы дорого заплатите за это.
Но Босуэл теперь уже был южанин. Он забыл, что пришел поговорить о Мэйтленде. В нем заговорило естество. Он слышал дикий голос плоти… Это была пикантная ситуация… он и королева!
Ему ни до чего не было дела, кроме как покорить эту женщину. Если это смерть, пусть будет смерть. Он впервые видел, что скрывалось под маской королевы… Он почти кожей ощутил ее притягательность…
Он привлек ее к себе и грубовато заласкал. Мария задрожала и разрыдалась от ужаса. Она поняла, что именно этой встречи она боялась столько раз. Смысл его наглых взглядов стал ясен ей. Он обращался с ней, как с деревенской женщиной, а не с королевой. Для него существовала лишь единственная цель в мире — удовлетворение своей природы.
Она попробовала пнуть его, это все, что она могла сделать, ведь руки-то были зажаты. Она вывернулась, поправила одежду и прикрыла дверь. Затем она, заикаясь, произнесла:
— Это… это… наглость… Это самое отвратительное, что когда-либо происходило со мной…
— Это с таким же успехом могло бы быть самым радостным, — проговорил он.
— За эти слова вы лишитесь головы.
— Нет, — сказал он. — У вас еще не было любовника, моя королева. Подождите… имейте терпение… Не надо сопротивляться… и вскоре вы растворитесь в удовольствии…
Он сорвал с плеч ее платье. Ее поразил контраст между ее безмерной слабостью и его безмерной силой. Он поднял ее на руки…
— Не надо кричать, — сказал он. — Никто не услышит. Они же не полезут под дверь. Хилый Бастиан, толстушка Маргарет? Не бойтесь. Никто не помешает нам.
— Вы с ума сошли, — произнесла она.
— Говорят, такое иногда бывает…
— Вы забываете… я королева.
— Давайте вместе забудем об этом.
— Опустите меня. Я приказываю вам… Я прошу вас…
— Я это и хочу сделать… уложив вас на кровать.
Он положил ее на кровать. Она попыталась, было, встать, но он вновь уложил ее. Она сопротивлялась, пока не почувствовала изнеможение. У нее закружилась голова. Она слышала, как ее тело бьется в унисон с сердцем…
Она бессильно распласталась на кровати. В ней не осталось ни сил сопротивляться, ни гнева, ни ярости… Только возникло, разрастаясь новое чувство — смесь ужаса и удовольствия, жуткого стыда и неописуемой радости…
* * *
Она долго лежала после того, как он ушел.
Что происходит со мной? — спрашивала она себя. — Почему я не послала за братом? Почему я не приказала немедленно арестовать Босуэла? За что? За изнасилование королевы?
Она подумала, что если придет леди Ререс, то застанет странную картину… Она встала и взглянула на разорванные одежды, что были разбросаны по полу… Как это все объяснить? Вещи станут теми уликами, что она принесет ему на эшафот. Изнасилование королевы! Этих слов она больше слышать не могла. Она вспомнила, как эту же фразу кричал Джон Нокс с кафедры пресвитерианской Церкви. Он, пожалуй, может сказать, что она дала Босуэлу повод.
— Нет! — почти прокричала она в ответ на воображаемое обвинение. — Это неправда! Он никогда не был приятен мне. А сейчас я его ненавижу. Как он посмел?! Стыдно… стыдно!
Каждая деталь была так свежа в памяти… Его лицо… глаза… руки, срывающие одежду…
— Он взял меня силой! — бормотала она. — Он посмел… а ведь я королева! Сейчас он, должно быть, со всех ног несется на Юг. Ему страшно от того наказания, которое вряд ли будет лучше, чем смерть…
Она подняла с пола одежду и спрятала в шкаф, торопливо набросила на себя платье и пригладила волосы. Вот так уже спокойнее… На лице, шее и теле еще виднелись красные пятна. Она осторожно прикоснулась к левой щеке.
Господи, — подумала она, — неужели эти следы так и останутся?
Она забродила по комнате. Опозоренная королева! Совращенная королева! Он все это задумал! Он знал, что она будет здесь. Граф Меррейский как-то сказал, что Давид Чамберс занимался сводничеством для Босуэла. Он приводил в дом женщин, и туда приходил поразвлечься с ними Босуэл. Он, должно быть, для того и снял этот дом. Босуэл свободно прошел из дома Чамберса в соседний, где была королева, и, зная, что она почти без охраны, пробрался в ее покои.
Она больше никогда не сможет взглянуть ему в лицо. Да и не нужно этого! Он будет заключен в тюрьму и наказан. Ему не удастся похвастаться своим завоеванием. Но как ей объявить о преступлении? Она представила, что рассказывает эту историю графу Меррейскому:
«Он пришел в мою комнату… Я не смогла удержать его… Он взял меня силой…»
Она представила улыбки… перешептывания…
«А зачем это королева отправилась в эту мастерскую? Ах, так это по соседству с домом Давида Чамберса, сводника Босуэла…»
«Что же мне делать? — спросила она себя. — Что я вообще могу теперь сделать?»
В комнату вошла леди Ререс. Мария могла бы отчитать ее за то, что недоглядела. Она и Бастиан должны держать двери запертыми на щеколду… Господи, ну как же сказать леди Ререс о том, что произошло?
— Вы расстроены, Мадам? — спросила леди Ререс.
— Расстроена?! — вскричала королева. — Нет… нет… что вы… я устала сегодня… Да и нездоровится мне… Похоже, я вновь заболеваю, как тогда во Франции…
— Может, отправить за врачом, Ваше Величество?
— Нет… нет… Надо просто отдохнуть. Оставьте меня. Я лягу спать. Мне нужен только отдых. Нет никакого повода для беспокойства. Но… спите сегодня ночью у меня. Я… что-то мне не хочется спать сегодня одной…
Леди Ререс задернула шторы, и комната погрузилась во мрак.
Мария не спала всю ночь, Казалось, она заново переживала произошедшее…
* * *
На следующий день она возвратилась в Холирудский дворец.
У Босуэла хватило наглости дожидаться ее, стоя в толпе придворной знати.
Он преклонил перед нею колени, и она почувствовала, как жутко заколотилось сердце. Он поднял на нее нахальные глаза, и на лице возникла заговорщицкая улыбка.
У нее чуть было не сорвалось с языка:
— Арестуйте этого человека!
Она почти была готова сказать это, но в ту же секунду представила следующую сцену: граф Меррейский спросил бы:
«За что, Мадам?»
«За изнасилование».
«Кого, Мадам?»
«Королевы…»
Она ничего не могла поделать. Скажи она то, что хотела, и она опозорит себя. А этот плут, разрушитель ее невинности, все прекрасно понимал. Испугавшись, она не решилась ничего сказать. Она не могла выставить на всеобщее обозрение свой стыд. Она боялась опозориться перед Ноксом. Похоже, что великий грешник уйдет безнаказанным…
Но она должна найти способ расквитаться с ним. Нужно найти повод выставить его со Двора, потому что своим присутствием он будет постоянно напоминать ей о произошедшем.
Он нашел-таки возможность перемолвиться с нею. Она почти кожей ощутила его, когда он оказался рядом, и, казалось, она снова почувствовала его руки, разрывающие ей платье… его руки, укладывающие ее в постель…
Он сказал:
— Ну что же, теперь мы такие друзья, Мадам, что я могу просить вашей милости. Не позволяйте Мэйтленду вернуться ко Двору.
Воспоминания вновь нахлынули на нее. Но здесь, в присутствии других, она не могла обойтись с ним резко. Ведь еще днем раньше он был таким любимцем. Люди сразу заинтересуются, в чем причина перемены ее настроения. Они даже попытаются что-нибудь предположить. Все нужно держать в секрете.
Она произнесла низким напряженным голосом:
— Вы никогда не были и не будете мне другом. Никогда больше не просите ничего у меня, потому что ничего не получите. Вы поплатитесь головой за то, что сделали. Не думайте, что если она еще на плечах, то она там и останется.