Ленинград (Героическая оборона города в 1941-1944 гг.) - Михайлов Владимир Дмитриевич. Страница 20

Подготовительную работу к строительству ледовой дороги начали еще в октябре. Одним из центров ее стало здание на улице Пролеткульта (теперь улица Толмачева), где до войны размещалось управление шоссейных дорог. Точнее, не само здание, а одна только комната с неизменно раскаленной буржуйкой посередине. Здесь собирались разнообразные данные и сведения о Ладоге и ладожском льде, стекавшиеся из самых разных источников: к работе привлекли научно-исследовательские учреждения. Снова давал себя знать мощный научный потенциал города Октябрьской революции.

Ртутные столбики в термометрах весь октябрь колебались где-то возле нуля, только 28 октября температура наконец опустилась ниже нулевой отметки, а в ночь на 11 ноября резко упала до 21 градуса. Уже 7 ноября, намного раньше обычного, значительная часть Шлиссельбургской губы покрылась плавающим льдом, и 13 ноября, в тот самый день, когда продовольственный паек снова сократили, лед наконец стал.

Около 2 часов ночи 14 ноября начальнику дорожного отделения автодорожного отдела штаба Ленинградского фронта Борису Васильевичу Якубовскому вручили приказ начальника тыла фронта, где говорилось, что ему поручается руководить прокладкой ледовой автомобильной дороги через Ладожское озеро. Днем Якубовский выехал в Осиновец. У ставшего впоследствии знаменитым Вагановского спуска он и его спутники вышли из машины взглянуть на озеро и, потрясенные, застыли: Ладога привольно катила перед ними свинцово-серые волны, а они уже знали, что это может быть надолго: по многолетним данным, прочный лед устанавливался здесь только в середине декабря. Рыбаки, с которыми они потом беседовали, еще больше укрепили худшие предположения:

— Подсеверок иной раз и в декабре, даже в январе взламывает лед в Шлиссельбургской губе.

15—16 ноября потеплело, но забереги, прибрежная полоса льда, продолжали расширяться, и на лед одна за другой спустились 12 разведывательных групп. 17 ноября, когда мороз уже крепчал, лейтенанту Евгению Чурову (ныне Е. П. Чуров — доктор технических наук, профессор) и трем краснофлотцам удалось добраться до Кобоны, и Чуров, не скрывая торжества, прокричал охрипшим голосом в телефонную трубку:

— Трасса Осиновец — острова Зеленцы — Кобона нанесена на карту.

Через два часа, в 6.00, на западной стороне Шлиссельбургской губы, по Вагановскому спуску у Коккорево, на лед вышел разведывательный отряд во главе с командиром 3-й роты 88-го отдельного мостостроительного батальона Леонидом Николаевичем Соколовым, коренастым, малоразговорчивым человеком. Он пользовался общей любовью, поскольку обладал двумя первейшими для командира качествами: знал дело и был человечным. Как почти весь командный состав батальона, Соколов долгое время работал в ленинградской конторе «Союздорпроект», но, будучи во время советско-финляндского конфликта призванным в армию, сумел поднакопить военного опыта и приобрести военную выправку. В разведывательный отряд брали только добровольцев, из тех, кто физически покрепче. Ни валенок, ни полушубков в батальоне не было, многие ходили в стареньких бушлатах, носили видавшие виды буденовки, но для разведчиков отыскали сапоги, шинели и шапки-ушанки. Сверх суточного пайка, состоявшего из 300 граммов хлеба и считанных граммов сала и консервов, выдали на каждого по селедке, это рассматривалось как редкая, небывалая тогда роскошь. Солдаты получили винтовки, Соколов раздобыл автомат. Вооружились, конечно, и пешнями, санками с вешками, веревками, спасательными кругами, прихватили несколько пар лыж.

День обещал быть хмурым, облака висели низко, дуло по большей части с озера. Километрах в шести от берега неожиданно потемнело, холодный и резкий ветер усилился, посыпалась снежная крупа, больно хлеставшая в лицо. Потом так же неожиданно все успокоилось, выглянуло солнце, и все увидели впереди темную полосу.

— Вода, — огорченно проговорил кто-то.

— По-моему, это мираж.

— Или просто гладкий лед.

Еще немного — и вот уже четко различаются белые гребешки небольших, но крутобоких волн.

— Рассредоточиться, группами не собираться.

Командиры взводов не без опаски сходятся вместе, лед уже стал не белым, не зеленоватым, а темным: вода в нескольких сантиметрах под ним. Тут же и проводники из местных рыбаков. Один из них, лет 45, настроен пессимистически:

— Мы же говорили вам, а вы все свое: пойдем да пойдем.

Рыбак постарше осторожнее в выводах:

— Думаю, что не обойти нам этой воды. Впрочем, может, где и перехватило. Протока тут, Нева по ней воду из озера высасывает. В иные годы после крещенья промоины появляются. Но пробовать надо…

Соколов уходит искать обход слева с командиром взвода Иваном Смирновым и группой бойцов. Смирнов год назад кончил институт, руководил дорожным участком в Карелии и вместе со своим коллективом сумел отступить оттуда, не потеряв ничего ни из имущества, ни из техники. Осмотрителен, хоть и молодой, с людьми ладит. Вот и сейчас не торопится, идет, постукивая впереди себя наконечником лыжной палки. Палка то здесь, то там пробивает лед, и тогда вверх брызгают маленькие фонтанчики. Постепенно промоина начинает уходить вправо, и через какое-то время закраины ее смыкаются. Кое-кто из бойцов пытается напрямую пересечь темную полосу тонкого льда, но лед потрескивает, во все стороны змеятся по нему белые трещины. Разведчики в нерешительности отступают, пытаются пройти дальше, но там то же самое.

— Лечь на лыжи надо и переползти, — предлагает кто-то.

— Может, и верно. Ты, Иван, худенький, попробовал бы, — обращается Соколов к Смирнову.

Это звучит как просьба, приказывать Соколов не решается. В Смирнове действительно всего 57 килограммов весу: голодный паек уже дал себя знать. Соорудив из лыж некое подобие саней, Смирнов ложится на них животом и осторожно отталкивается руками. Лыжи скользят лучше не надо, но под темным прозрачным льдом быстроток, Смирнову кажется, что он не только видит, но и слышит, как бежит вода, он инстинктивно притормаживает: кажется, дальше промоина, из которой конечно же не выбраться, затянет под лед в считанные секунды, никто помочь не успеет. Многое забылось за годы, прошедшие с тех пор, забылись фамилии, лица шедших с ними красноармейцев, но уже не Ваня, а Смирнов Иван Иванович, подполковник в отставке, председатель совета ветеранов Дороги жизни, человек, прошедший войну до самого конца, все-таки помнил спустя и 30, и 35 лет это черное змеистое струение под руками, идущий от него смертельный, обжигающий лицо холод…

Это был злополучный девятый километр, который еще поглотит немало жизней во все время существования ледовой трассы, здесь придется постоянно держать спасателей и дорожно-мостовые части, которые будут без конца перебрасывать мосты через новые и новые трещины и разводья. Тогда вслед за Смирновым через потрескивавший и гнувшийся лед переправился весь отряд.

Ночевали на Зеленцах, по очереди согреваясь кто в стогу сена, кто в землянке, обжитой присланными сюда для какой-то военной надобности матросами. Утром двинулись дальше и к середине дня разглядели, наконец, таявший на фоне серого неба силуэт кобонской церкви.

Трасса была проложена, обозначена вехами, и 20 ноября по ней отправился спешно собранный конно-транспортный батальон под командованием участника гражданской войны, в прошлом командира эскадрона М. С. Мурова. Лошади истощены, некормлены, многие еле тянут даже пустые сани. Часть повозок в пути провалилась под лед, утонуло несколько возчиков, но к утру 21 ноября батальон Мурова доставил в Осиновец первые несколько десятков тонн муки. В тот же день, вечером (лед быстро набирал толщину и прочность), по санному следу на восточный берег Ладоги отправилась разведывательная автоколонна из 10 автомашин…

Это была победа, означавшая, что осадное кольцо полностью не сомкнулось. Но настоящей радости она не принесла. Стало очевидно, что перевозки через Ладогу достигнут необходимого размаха не сразу, и с 20 ноября хлебную норму рабочим снизили до 250 граммов в сутки, служащим, иждивенцам и детям — до 125. Каких-либо других продуктов по карточкам выдавалось ничтожно мало. В Смольном знали и отчетливо представляли себе гигантски возросшие трудности и стремились сделать все, что только было в силах, не поддаваясь панике и отчаянию. 24 ноября Военный совет Ленинградского фронта принял постановление строить автомобильную дорогу в обход Тихвина — от Кобоны на восточном берегу Шлиссельбургской губы до станции Заборье, ближайшей из доступных для Ленинграда железнодорожных станций на Большой земле. Путь этот шел по нетронутым, малозаселенным лесным чащобам и непромерзшим до конца болотам. Тысячи колхозников, большей частью женщины, оставив все другие заботы, спешно расчищали эту дорогу от снега, строили новые и ремонтировали старые, обветшавшие мосты.