Ленинград (Героическая оборона города в 1941-1944 гг.) - Михайлов Владимир Дмитриевич. Страница 35
— Как там у вас?
Иванов его успокоил:
— Трудно, но фашистов к тебе не пустим. Иди вперед!
Духанов, угадывая беспокойство Симоняка, подтвердил:
— Фланги твои прикрою. Артиллерии подкину. Давай вперед, Николай Павлович!
С волховской стороны до ханковцев уже долетали звуки боя. К ночи на 15 января два острия прорыва сблизились на четыре километра. Волховчане еще вечером были на восточных подступах к Рабочему поселку № 5. 15 января в полдень рота Владимира Михайлова из батальона Федора Собакина 269-го полка ворвалась на северную окраину поселка. Михайлов, ленинградец, человек богатырского сложения, отличился еще при форсировании Невы: в рукопашной уничтожил несколько фашистов. В мужестве Михайлова Симоняк не сомневался, но все же повременил сообщать об успехе: силы врага нарастали.
Осторожность Симоняка оправдалась: Михайлову пришлось отойти. Волховчане атаковывали Рабочий поселок № 5 трижды и трижды откатывались назад. Он был настоящей крепостью. Каменные здания фашисты превратили в доты, понастроили дзотов, блиндажей, возвели забор из двух рядов толстых бревен, засыпав пространство между ними землей, кирпичом и камнем. Прикрылись несколькими рядами колючей проволоки, плотными минными полями, эскарпами, противотанковыми рвами.
Еще три дня, отбиваясь от возрастающего по силе сопротивления гитлеровцев, 67-я и 2-я ударная армии шаг за шагом шли на сближение по всему фронту. 16 января с утра, оставив 342-й полк на левом фланге для перехвата гитлеровцев, все еще остававшихся в Шлиссельбурге, Симоняк двинул два других полка — 270-й ленинградский и 269-й — вперед, но на этот раз не прямо на Рабочий поселок № 5, а в обход. Бой уже разгорелся, когда на наблюдательном пункте появились К. Е. Ворошилов и Л. А. Говоров.
— Рассказывай, Симоняк, как воюешь, — Климент Ефремович подошел к карте. — Где у тебя по аки?
Симоняк доложил. Говоров нахмурился:
— Медленно. Что вам сейчас требуется, чтобы смять противника и соединиться со 2-й ударной армией?
— Ничего не требуется. Все есть.
— И артиллерии хватает? И снарядов?
— Мы из трофейных орудий составили несколько батарей. Снарядов у них вдоволь.
Они тут же уехали, но вскоре позвонил М. П. Духанов:
— Командующий распорядился направить тебе еще один стрелковый батальон.
Обойти 8-ю ГЭС не удалось. Шлиссельбург гитлеровцы удерживали еще 17-го, но 18-го с утра, оставив прикрытие, устремились в сохранившуюся узкую извилистую горловину. Встречной атакой двух полков от Синявина фашисты попытались вызволить шлиссельбургскую группировку, но были отброшены: перешеек практически переставал существовать.
Вечером 17 января, когда до волховчан оставалось около километра, Симоняк вызвал к себе Алексея Бровкина, командира взвода разведки, лихого парня. В прошлом топограф, он прекрасно ориентировался на местности. Дня за два до этого генерал в чем-то понапрасну упрекнул разведчика и теперь чувствовал себя не очень удобно. Бровкин держался подчеркнуто официально: обиды он прощал неохотно и трудно.
— Вот тебе задание: пройди фронт, свяжись с волховчанами. Скажи, где мы, — коротко приказал Симоняк. — Чтоб, не ровен час, не перестрелять друг друга.
Командир одной из рот 269-го полка ханковец Владимир Михайлов, уже побывавший, как говорилось, в Рабочем поселке № 5, посоветовал Бровкину:
— Видишь, высотка 11,8. У него там пулеметы. Возьмешь левее и через дорогу, что проложена по насыпи узкоколейки, рельсы там сняты.
Бровкин по сей день помнит почти всех, кто был тогда с ним. Савинский Леня — Леонид Юрьевич, ныне технолог на фарфоровом заводе в поселке «Пролетарий» Новгородской области; Дмитриенко Афанасий Николаевич — плотник в колхозе под Киевом; Рединов Саша — Александр Георгиевич — в Брянской области мастером на сахарном заводе; Гриша Гниловщенко, мордвины Петр Власкин и Соколов (они погибли, но не тогда, а позднее). Не забыл Бровкин и Петрунина Ивана Евдокимовича, тоже мордвина, только судьбы его не знает.
К насыпи они вышли к утру. По ней уже тащились фашисты, надеясь пробиться к Синявину. Было их много, и, не дождавшись, пока они пройдут, Бровкин решил прорываться силой. На насыпь полетели гранаты, с автоматами в руках разведчики выскочили из леса, но тут же один за другим прекратили огонь: гитлеровцы бросали оружие, покорно поднимали вверх руки. Отправив с сопровождающими пленных в тыл, Бровкин повел разведчиков дальше. Прошли они немного, когда увидели солдата. Коренастый, небольшого роста, в шинели, с вещмешком за плечами и с винтовкой. Ленинградцы, наступавшие в первой линии, по преимуществу были в полушубках, с автоматами, а вещмешки оставляли в обозе. Значит, волховчанин. Бровкин махнул ему рукой, тот продолжал медленно идти вперед, но не ответил, а принялся стаскивать с плеча винтовку.
— Ну, ты брось, брось, — встревожился Бровкин. — Не видишь, что свои? Из какой ты дивизии?
Волховчанин насторожился еще больше, так и стреляет глазами по сторонам, ищет, видно, где бы укрыться.
— Да свои мы, свои, дубина стоеросовая, ленинградцы, — чуть не плача повторяет Бровкин, но с места не двигается и автомат не трогает. Выстрелит ведь, не побоится, не потянет вверх руки, не из таких.
Бровкин не помнит, как они убедили солдата, заплутавшего по пути в свой штаб, что перед ним действительно ленинградцы. Поверив, волховчанин вдруг ткнулся лицом Бровкину в грудь и зарыдал в голос:
— Знал я, знал, что вы близко. Нам говорили.
Пока он успокаивался и тер мерзлой рукавицей глаза, Бровкин сокрушался:
— Выпить бы сейчас по такому случаю, вот взять не догадались, мы у немцев шесть ящиков коньяку захватили. Ну, да ничего, успеется. Ты, парень, беги к своим, скажи, где мы, что скоро атакуем Пятый поселок…
В 11.45, вторично ворвавшись в Рабочий поселок № 5, ханковцы из 269-го полка сошлись наконец с передовой цепью 424-го полка 18-й стрелковой дивизии Волховского фронта. Через 15 минут правее Рабочего поселка № 5 волховчан заключили в объятья бойцы 270-го Ленинградского полка 136-й дивизии ханковцев. Здесь и там звучало: «Пароль?» — «Победа!» — «Отзыв?»— «Смерть фашизму!» На этот раз все было не как у Бровкина. По правилам, договоренным заранее.
Поначалу считалось, что это и были первые точки соприкосновения двух фронтов. Скоро, однако, выяснилось, что еще раньше, в 9.30 утра, на восточной окраине Рабочего поселка № 1 встретились с волховчанами бойцы 123-й стрелковой бригады, которая с вечера 13 января наступала слева от ханковцев, бок о бок с ними. Фронты смыкались в те часы по всей 13-километровой полосе прорыва, а в 14.00 красный флаг взвился и над Шлиссельбургом: его поднял над полуразрушенной колокольней солдат М. Г. Губанов.
В ночь на 19 января ленинградское радио не прекращало передач до утра. Снова звучал родной голос Ольги Берггольц:
Как раз в это время советские войска завершили разгром гитлеровцев под Сталинградом, и теперь уже не оставалось сомнений, что здесь, на северо-западном направлении, инициатива также окончательно перешла в наши руки. Наступил переломный момент в грандиозной битве за Ленинград.
Через две недели, в ночь на 6 февраля, по проложенной в рекордно короткий срок железной дороге Шлиссельбург — Поляны прошли первые поезда. Фашисты еще просматривали с Синявинских высот коридор, пробитый в блокадном кольце, яростно, с остервенением обстреливали буквально каждый шедший по новой дороге поезд, но сухопутная связь осажденного города с Большой землей все равно уже была восстановлена.
Еще год в осаде
Эту коротенькую историю ленинградская учительница, а в годы блокады начальник детского приемника-распределителя Н. Трунина припомнила уже после войны. Шло занятие в дошкольной группе. Самое обыкновенное занятие. И вопрос был задан обыкновенный: