Интервью для Мери Сью. Раздразнить дракона (СИ) - Мамаева Надежда. Страница 36

   Сражения в воздухе и на земле шли с переменным успехом. Драконы были сильнее, но людей – больше. Под натиском небесного племени стенали и равнинники,и лесные жители,и болотники, и хижнане,и бутинты, и житноши,и везиры… Сыны парящих твердынь не разбирали границ кнесских урядов.

   Лишь уряд стража Верхнего предела драконы не тронули. Вернее, попытались, но встретили препону. Будто кто длань простер над горянами.

   Сопредельники, видя такое, решили, что лучше примкнуть к сумевшему дать отпор драконам соседу. Кнессы поклонились владыке Верхнего предела, попросились под защиту, тем самым избегнув участи быть сожженными до голого пепелища.

   В знак покорности правитель предгорий затребовал печати. Кнессы покорились.

   Диктофон, который я умудрилась включить украдкой (хоть и не с самого начала речи слепца), старательно укладывал в свою цифровую память сведения о новейшей истории этого мира.

   У меня же рождались все нoвые и новые вопросы. Они зудели на кончике языка, роились в голове, щекотали подушечки пальцев. Но я молчала. Порою кусала щеку с внутренней стороны, иногда впивалась ногтями в кожу так, что на ней оставались полумесяцы с алыми каплями,и сидела безмолвно, пытаясь понять…

   Печати. Чем они так ценны?

   Почему дракон напал ни с того ни с сего. Обезумел? Тогда бы за него не мстили сородичи.

   – Энпарс сумел объединить под своей дланью пoчти половину кнесских урядов и дал отпор драконам, – меж тем продолжал свой рассказ старик, – в битве под Льдистыми пиками страж Верхнего предела не победил, но выиграл больше. Мы знатно тогда помяли крылья драконам. Настолько, что те пожелали заключить мир и даже заплатили дань полновесным золотом… Вот только каждая монета из тех мешков, что отдали драконы, была оплачена кровью тех людей, кто погиб в этой треклятой войне.

   Когда рассказчик закончил, и я машинально выключила диктофон, мне отчего-то расхотелось задавать свои вопросы. Не здесь и не сейчас. И не этому слепцу. Слишком он убежденно рассказывал о правоте людей. Через край восхвалял силу и мудрость кнесса Энпарса. За сиянием его речи не было видно и тени правды. Или, может, в незрячем говорило отчаяние? Наверняка свои глаза он потерял, сражаясь с крылатыми ящерами. И нынешнему слепцу хотелось бы верить, что оставил он свое зрение на поле брани не зря, а отстаивая правое дело.

   Мне нужно было что-то сказать нежданному собеседнику, который решил скоротать вечер, поведав о былом. Вот только рассказ о времени, что ещё недавно было настоящим и не успело покрыться пылью веков, вышел безрадостным.

   Журналистская выучка требовала, вопила: поблагодари, заверь, что прониклась и уверовала именно в его правду об этой войне. Но с языка сорвались другие слова:

   Не ищите вы вздорного вымысла

   В тех речах, чтo так громко звучат.

   Ложь не бывает бессмысленной,

   Когда обмануть хотят.

   Правда – палач нечаянный.

   Ее тяжело снести.

   За нее умирают отчаянно.

   Или к ней не находят пути.

   Но расплата за ложь ядовитую,

   Как и за правду пoрой

   Звенит кровавoй монетою

   Только кто стоит за ценой?

   Едва прозвучали последние слова, я уже жалела, что не дала взятку–обещание собственной совести. Ну чтo мне мешало покивать китайским болванчиком, будто я во все верю? Может то, что в глубине души понимала: таким образом я предаю Брока. Наверняка у него на эту самую войну тоже есть своя правда.

   – Ведьма, - то ли сказал,то ли плюнул слепец и поднялся, чтобы уйти.

   Его ни я, ни Йон не стали окликать. Но и сидеть вот так, в тишине, под пристальным взглядом оборотня, не хотелось. Потому я, заприметив, что Ярика схватила котелок и пошла его мыть, припустила следом за ней.

   Догнала уже пoчти на границе света, что отбрасывали костры. Слово за слово, выяснилось, что несмотря на то, что девушка – дочь торговца, она отнюдь не белоручка. Впрочем, в последнем я убедились у ручейка, что был шириною от силы в три ладони. Зато его воды хватало путникам не только на еду.

   Вода җурчала, шепталась, колола руки холодом родника, что бил неподалеку, давая начало ручью. Его неспешное течение дарило покой и умиротворение, словно смывая жгучий яд противоречивых эмоций.

   Ярика смеялась, зубоскалила, все пытаясь выведать, отчего ведьма не пользуется волшбой, а по–простому драит котелок. Я отшучивалась, что де мытье посуды без чародейства – это своего рода ритуал, благодаря которому можно узнать, насколько сильно тебя любит мужчина. Ведь если он влюблен, то пообещает всего лишь горы золота и алмазов, а если любит по-настоящему, предложит ещё и помыть за тебя котелок.

    Увы, никто пока не был столь одержим страстью, чтобы предложить свою помощь. А фольклорногo элемента моего мира, мистера Пропера, подозреваю, нельзя было вызвать даже через пентаграмму. Поэтому мы с Ярикой медленно, но верно одерживали победу над грязью самостоятельно.

   Когда же бока котелка, натертые песком, засияли, дочка торговца вскочила, тряхнув дюжиной своих косичек, что перемежались с распущенными волосами,и подхватила посудину. Увы, я такой резвостью со своей еще не до конца зажившей ногой похвастаться не могла.

   Εгоза смотрела на мое кряхтение и притопывала на месте: ей не терпелось вернуться к костру, где уже звучал смех. Судя по тому, что кто-то горланил в меру пристойную песню, обозники были из тех людей, которые живут для радости, а не существуют для тоски.

   До меня дoнеслось:

   За зазнобу милую

   Выпить я хочу,

   Но как это сделаю –

   От жинки получу.

   И от тещи пакостной

   Я б напился всласть,

   Только ведь зараза та,

   В хмель не даст упасть.

   И с бабулькой старою,

   Выпил б чарку я,

   Сидя на завалинке

   На исходе дня.

   Но я понял истину:

   С этой или той,

   Без вина немыслимо

   Обрести покой.

   Так мужик спивается,

   День за днем идет…

   Α виной всему опять

   Этот бабий род.

   Но как бы не хотелось Ярике побыстрее присоединиться к веселью, она все же дожидалась меня.

   – Беги уже, сама дойду, – завėрила я ее.

   В ответ только пятки засверкали.

   Прихрамывая, я тихонько побрела на свет. Но то ли день сегодня такой,то ли я такая, но меня второй раз за вечер напугали. И если слепец сделал это так, что я не дернулась, а закаменела, то тут, в кустах, когда тебя за талию со спины обнимает темнота… Рефлекторный тычок локтем и отточенный дворовыми драками удар затылком, который метил в переносицу противника, сделали свое дело.

   Субъект, положивший на меня в темноте свою лапу, зашипел. Правда, сквозь зубы. Но хваталки так и не убрал. А вот то, что в плане роста промахнулась уже я, стало понятно, когда мой затылок ударил не в ожидаемое лицо противника, а в грудь. Причем, знакомую такую грудь, широкую и твердую. Да и волевой подбородок, который я созерцала с запрокинутой ныне головой, был мною не так давно весьма пристально изучен.

   Брок смотрел на меня сверху вниз. Все такой же хмурый: поджатые губы, складка меж бровей. Ну точно небо пред ненастьем: буря пока не начала рвать своими ветрами тучи, дождь ещё не надавал хлестких капель–пощечин, но воздух уже искрил.

   – Ты меня напугал, - я сглотнула, чуть отстраняясь и поворачиваясь лицом к дракону.

   Было странно стоять вот так, рядом с ним. Брок казался мне скалой, что нависает, угрожая обвалиться, и одновременно защищает от стылых ветров.