Янтарная бусина: крестьянка - Цыпаева Ольга. Страница 10

— Захворал, что ли? — Катенька заботливо потрогала его лоб. — Да нет вроде. Сходи, а то как Прасковья Сергеевна детей-то учить будет? Когда дома непорядок, тут не до работы. Там немного осталось, докончи, а завтра выходной.

— Ладно, и вправду немного осталось.

Ел Санька медленно, нехотя. Проснулась Раечка, забралась сонная к отцу на руки и нежно уткнулась носиком ему в шею.

— Папка, а ты мне птичку поймаешь, помнишь, обещал? — шептала на ухо Раечка.

— Поймаю, поймаю. Завтра на работу не надо. Вот и пойдем птицу диковинную тебе ловить, а пока иди мамке помогай, мне уж идти пора.

Раечка захлопала в ладоши и побежала к маме. Яслей в деревне не было, и Раечка оставалась дома одна, дожидаясь прихода матери на обед и с работы. Катенька всегда приносила дочке что-нибудь вкусненькое — пирожок, яблоко, морковку, поэтому ожидание мамы было праздником. Иногда мама брала ее с собой в поле — там она сидела с остальной детворой в тенечке, следила за самыми младшими. А вот уж поход с папкой за птичкой был целым событием! Папка был всегда на работе, ее с собой никогда не брал — не место девчонкам среди гвоздей и топоров, поэтому видела его Рая не так часто, как маму.

Санька опять погрузился в свои мысли. Не слышал, как кричала вслед ему жена.

— Александр, здравствуйте, — встречала его у калитки Прасковья.

— И вы не болейте, — пробормотал Санька.

— Что-то случилось у вас? Не в духе вы. — Прасковья подошла к Саньке и провела рукой по его волосам.

— Некогда мне лясы точить. — Санька решительным движением отстранил ее руку и принялся со злостью колотить молотком по дверному косяку. Растерявшись, Прасковья ушла в дом.

До обеда он сделал почти все, как будто сам летал молоток над Санькой, так быстро получалось. Быстрее, быстрее, закончить и уйти…

В обед Прасковья вышла к Саньке во двор.

— Александр Алексеевич, обедать пора. Заходите в дом. Я на стол накрыла, а то, смотрю, сегодня ваша жена вам и обед с собой не дала.

— Не твое дело, — обозлился Санька.

— Александр Алексеевич, вы не переживайте из-за вчерашнего, не корите себя. Со всеми бывает. Не узнает ничего ваша жена. Ведь хорошо нам было вместе, что же в этом дурного. Никому вы зла не сделали, никого не обидели. — Прасковья подошла к Саньке и обняла его за шею. — Что же вы сам не свой? Или не нравлюсь я вам?

Санька молча сел, а Прасковья пристроилась к нему на колени.

— Я видела, что вы ко мне неравнодушны, а вчера только убедилась в этом. Я женщина, я все чувствую — Прасковья прижалась к Саньке, осыпала поцелуями и плакала. — Я чувствую, что вы хотите быть со мной, но эти глупые укоры совести не дают вам покоя. Я знаю, и вам было хорошо, только вы сами себе в этом не признаетесь или стесняетесь признаться. А вы думаете, легко мне вам это говорить? Просто я влюбилась в вас, как девчонка, вот уж вторую неделю спать не могу — глаза закрываю и вас вижу, а после вчерашнего совсем голову потеряла… — Прасковья рыдала, уткнувшись в Санькину грудь.

Санька, обнимая Прасковью, поднял глаза.

На дворе стояла Катенька. Руки у нее беспомощно повисли, у ног лежала корзина, из нее высыпались пирожки прямо на землю. Санька с силой оттолкнул учительницу и не мог двинуться с места, так и сидел на лавочке. Катя обрела дар речи.

— Я пирожков вам принесла на обед… А дверь надо запирать… — На ватных ногах Катенька вышла за калитку.

— Порядочные люди, прежде чем войти, стучатся! — кричала Прасковья, поднимаясь с земли и потирая ушибленный бок. — И вообще…

— Молчи, дура, — оборвал ее Санька и полетел вслед за женой.

Выйдя за калитку, Катенька побежала, не разбирая перед собой дороги. Подальше, куда глаза глядят, чтобы забыть все, чтобы не помнить этих слов и Санькиных рук на спине учительницы. Глаза застилали слезы, дышать было больно, как от едкого дыма. Догнал ее Санька, схватил за руку.

— Постой, Катенька, прости меня, прости! — бежал он следом за ней.

— Уйди от меня. Никогда не прощу. Никогда! — Катя с такой силой толкнула Саньку, что здоровенный мужик полетел на обочину дороги да так и остался там сидеть, глядя вслед убегающей Катеньке.

Забежала Катя в родительский дом, заперла за собой дверь и тут же в сенях упала на пол. Даже плакать не было сил. Не ожидала Катенька такого от своего любимого. Никогда бы не поверила, если бы кто сказал про него что плохое. Ведь перед иконой клялись в верности друг другу! На коленях перед матерью стоял, обещал, что никогда даже не посмотрит на другую. «Никогда не прощу! Никогда!» Так и пролежала Катенька до вечера, пока не пришли отец с матерью да Борька с работы.

— Что случилось? Если поругались, так и не жалуйся — сами разбирайтесь, — сказал отец, увидев заплаканные глаза дочери. — Рая где?

— Раечка дома… Борь, сходи к нам, приведи ее сюда. Я больше туда не пойду.

Борька пошел к выходу медленно, надеясь услышать о причине слез сестры.

— Иди, иди, — подтолкнул отец Бориса к выходу. — Много будешь знать, скоро состаришься.

— Ну, рассказывай, чего прибежала? — усаживался отец напротив Катеньки. — Молчишь, так домой иди, нечего по деревне бегать в слезах, уже рассказали соседи, значит.

— Сказала — не пойду! Можно, я у вас буду жить?.. — не поднимала Катенька глаз.

— Здрасьте! При живом-то муже! — Отец развел руками.

— Не муж мне Шурка больше, — непривычно назвала Катенька Саньку, — он с учительницей московской якшается.

— А ты слушай бабьи сплетни больше. Работает он там, вот и наговаривают бабы на приезжую, — заступилась мама за зятя.

— Это не сплетни. Я сама видела. Обед ему принесла — ушел нынче сам не свой, не взял с собой ничего. Вот я и пошла. А он там с ней в обнимку сидит, она у него на коленках… — заревела Катенька.

— Ну, может, она сама к нему лезет — не толкать же ее… Знаю я этих городских — стыда никакого не осталось, может, и не было ничего! Чего ты вой зазря подняла, — вставил Иван, пока Катя всхлипывала.

— Нет, она говорила, что им вчера хорошо было вместе… Что она чувствует его, что ли… Так чего-то. Красиво говорила, долго, а все про одно. Я стояла с пирогами перед ними, а они меня и не заметили. Видать, вправду хорошо… — растирала слезы по лицу Катенька.

— Успокойся, Катенька. Я ему все хозяйство поотрываю, чтоб неповадно было по бабам шастать, — уже вытирала слезы Саня. — Обещала я ему тогда еще, так и сделаю.

— Ну, хватит слезы лить, вам, бабам, дай волю, вы бы у всех все поотрывали и без детей бы остались! Хватит, я сказал! Поживи здесь, пока все не наладится.

— Не наладится, я его никогда не прощу, пусть идет к своей учителке! — твердо сказала Катя.

Отец вышел из избы и оставил баб одних — пусть поплачут.

— Мамочка, мамочка! — вбежала в дом Рая, следом за ней Борька. — Папка вино дома пьет, прямо из фляги ковшами, сидит за столом и плачет. Кто его обидел? Мам, и ты плачешь? Все плачут… — захныкала Раечка.

— Что у вас случилось-то, Санька дома сам не свой, слова не вытянешь, брагу хлещет, и вы здесь все в три ручья. Умер, что ли, кто? — Боря подсел к сестре и обнял ее.

— Вытри слезки, дочка, — успокаивала Катя дочку. — Ничего не случилось. Поругались мы с папкой. А ты сходи на огород, листьев смородиновых нарви — самовар поставим. — Катя ласково подвела Раечку к двери.

— Мам, а вы помиритесь потом, да?

— Иди, доченька, а то чаю хочется.

Раечка вышла за дверь, Катенька подошла к брату, уткнулась в его плечо.

— Шурка мне изменил с учителкой, сама видела, вот, у вас теперь жить буду, — с новой силой разревелась Катя.

— Я ему сейчас пойду морду набью. — Борис оттолкнул сестру и выбежал из дому.

Бабы рванулись за ним.

— Куда ты, Борька, он тебя как котенка отделает, одной лапой! — кричала Катенька вслед брату.

Но мальчишка бежал вперед и уже ничего не слышал, сжав кулаки, скрипя зубами. Шестнадцатилетний Борька чувствовал в себе такую силу, что побил бы сейчас любого! Он за Катеньку с кем угодно драться будет!