Наставники. Коридоры власти (Романы) - Сноу Чарльз Перси. Страница 120

— Да, — сказал я. — Вы всегда были среди них чужим. Вы, но не Кэро.

Я умышленно назвал ее. Наступило молчание. Затем он ответил на вопрос, которого я не задавал:

— Если это выйдет наружу, Кэро от меня не отвернется.

— Она не знает?

Он покачал головой, и вдруг у него вырвалось:

— Я не допущу, чтобы Кэро страдала.

Еще ни одно его слово за весь этот разговор не звучало с такой яростной силой. Быть может, он потому и говорил только об одной своей тревоге, которая все еще казалась мне не слишком обоснованной, грозящей его карьере, чтобы скрыть от самого себя иную тревогу. Какую вину чувствовал он за собой? Насколько запутался? И тут я, кажется, наконец понял, почему тогда в Бассете он так горячо вступился за Сэммикинса. Не только в наших глазах, но и в его собственных вспышка эта была неуместна и не свойственна ему. Да, это был поистине рыцарский поступок. И совершил он его ради Кэро. Но в своем рыцарстве он явно хватил через край. Тут был надрыв. Чрезмерное самоотречение человека, который всем жертвует ради жены, пытаясь искупить главное — то, что он ее не любит.

— Но Кэро в любом случае будет страдать, — сказал я.

Роджер не ответил.

— Вы не думаете оборвать эту связь?

— Мы ею слишком дорожим — и я, и… она. — Он так и не назвал имя этой женщины. Хотел назвать, но не решился.

— И вы не можете от нее отказаться?

— Нет, — сказал Роджер.

Но за всеми его тревогами скрывалось что-то еще. И радость, и что-то такое, что я всей кожей ощущал, но чему не мог подобрать названия. Какое-то суеверное чувство, какое-то прозрение.

Он откинулся на спинку скамьи, и больше я ничего от него не услышал.

Слева, над вершинами деревьев, светилось окно — возможно, окно одного из кабинетов в министерстве Роджера — желтый квадрат в вечерней тьме.

Часть третья

ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ

Глава двадцать первая

ЗАВТРАК

Наутро после нашего разговора с Роджером в парке мы с Маргарет сидели за завтраком. Из окна открывался вид на цветники в саду, прилегающем к Тайбернской церкви. Я взглянул через стол на жену — в халате, без косметики, свежая и бодрая, она казалась совсем молодой, Иногда я подтрунивал над ней — как это она умудряется выглядеть по утрам такой свежей. Вот я действительно легко просыпался, она же, пока не выпивала первую чашку чая, бывала обычно сонная и не в духе.

Однако в то утро она была не настолько сонной, чтобы не заметить моего настроения. Она сразу поняла, что меня что-то тревожит, и спросила, в чем дело. Я рассказал ей про Роджера. Я ни минуты не колебался: мы никогда ничего не скрывали друг от друга; мне хотелось с ней поделиться. С Роджером она не была так дружна, как я, да и с Кэро не слишком дружила, и я никак не ждал, что она примет все это так близко к сердцу. К моему изумлению, Маргарет густо покраснела, глаза ее стали еще голубее.

— Угораздило его! — пробормотала она.

— Ничего, как-нибудь выпутается… — Я хотел успокоить ее, но она возмущенно перебила:

— Он меня мало волнует. Я беспокоюсь о Кэро, — и прибавила: — а ты о ней, видно, не задумывался…

— Помимо нее, есть еще двое…

— Он поступил безобразно, а расхлебывать придется ей.

Обычно в вопросах нравственности Маргарет была так же либеральна, как я. Но сейчас она вспылила, да и я тоже начинал злиться. Чтобы не дать ссоре разгореться, я сказал примирительно, что и до Роджера люди нарушали супружескую верность — он не один такой на свете.

— Ты хочешь сказать, что я разбила чужую жизнь, когда ушла к тебе, — вспыхнула Маргарет. — Ты совершенно прав.

— Я совсем не то хотел сказать. — Я уже пожалел о необдуманных словах.

— Надеюсь. — Гнев ее погас, и она улыбнулась. — Ты же знаешь, я и сейчас поступила бы так же. Но гордиться мне тут нечем.

— Мне тоже.

— Ты никому не изменял. Потому-то и не могу так легко отнестись к измене Роджера.

— Ты говоришь, я не подумал о Кэро… — Снова мы спорили, снова были на грани ссоры. — Ну, а о нем ты подумала?

— Ты же сам сказал, он выпутается, ничего с ним не случится, — презрительно возразила она: в эту минуту участь Роджера нимало не трогала ее. — А ты только представь себе, что придется пережить ей, если они разойдутся. — Маргарет все сильнее горячилась. — Такой удар! Унижение! Потеря!

Я невольно подумал: Кэро была счастлива в браке и откровенно гордилась своим счастьем. Она много сделала для Роджера — быть может, слишком много? Что, если он так и не примирился ни с ее великодушием, ни с высокомерным отношением ее родных?

Да, конечно, все это верно. И все же, сказал я, как умел рассудительно, не надо делать из этого трагедии. Пусть даже она потеряет его — неужели она с этим не справится? Она еще молода, хороша. Не какая-нибудь кисейная барышня. И богата. Долго ли ей найти другого мужа?

— Уж очень у вас все просто получается, — сказала Маргарет.

— У кого это «у нас»?

— У него. И у тебя. — Глаза ее сверкнули. — Потерять его еще не самое страшное. Хотя и это достаточно скверно. Гораздо страшнее унижение.

Она продолжала:

— Ты всегда говорил, что Кэро очень мало считается с чужим мнением. Не больше, чем ее брат. Но ведь как раз люди, которые ни с кем не считаются, труднее всего переносят унижение. Оказаться в унизительном положении для них просто невыносимо.

Маргарет знает, о чем говорит, думал я. По своему характеру, по воспитанию она тоже не привыкла считаться с условностями. Она тоже жила по своим собственным правилам — пусть гораздо более утонченным, чем правила Кэро, но чувствовала себя такой же независимой. Вся ее родня, все их друзья в кругу высшей интеллигенции так же мало считались с чужим мнением, как и окружение Кэро — может быть, даже меньше. Маргарет знала, как непрочна такого рода независимость.

Она знала и нечто другое. Когда мы с ней только что поженились, на нее, случалось, находил страх — а что, если мы разойдемся? Сам я мог думать, что нашел свое счастье. Она же, зная меня, в глубине души была не столь уверена. Она понимала, что ей придется испытать, если ее опасения оправдаются, чего это ей будет стоить.

Сейчас, когда она узнала о Роджере и Кэро, давно забытые страхи с прежней силой нахлынули на нее. Внезапно я понял, почему наш спор перешел в ссору. Я перестал возражать. Перестал защищать Роджера. И, глядя ей в глаза, сказал:

— Нелегко дается гордость — а?

Для всех, кроме нас с Маргарет, это были пустые, ничего не значащие слова. Маргарет же они сказали, что я признаю свою вину, но что и она не без греха. И сразу все стало на свои места. Ссора погасла, раздражение прошло, и Маргарет улыбнулась мне через стол открытой, ясной улыбкой.

Глава двадцать вторая

«ВРАГИ НЕ ДРЕМЛЮТ»

Однажды вечером, через несколько дней после того, как Роджер открылся мне, в моем служебном кабинете появилась секретарша Гектора Роуза: мистер Роуз свидетельствует мне свое почтение и спрашивает, не буду ли я так любезен зайти к нему. Пройдя по коридору десятка полтора шагов, отделявшие его кабинет от моего, я, как всегда, выслушал горячую благодарность за свой подвиг.

— Дорогой мой Льюис, как необыкновенно мило, что вы пришли!

Он заботливо — словно это был мой первый визит к нему — усадил меня в кресло подле стола, так что я мог любоваться деревьями в солнечных бликах за окном. Потом уселся сам и из-за хризантем одарил меня ослепительной и ничего не выражающей улыбкой. И тотчас заговорил о деле.

— Создается правительственная комиссия, — сказал он. — Под этим названием наши хозяева со своим всегдашним беспечным отношением к значению слов подразумевают нечто совсем иное. Как бы то ни было, она создается.

Эта комиссия займется некоторыми вопросами министерства, находящегося в ведении Роджера, и в первую очередь новым законопроектом. Председателем комиссии назначен Коллингвуд, в нее входят: сам Роджер, Кейв и глава нашего министерства. Кроме того, как теперь принято, еще целый ряд лиц будет посещать заседания от случая к случаю: министры, высшие чиновники Государственного управления, ученые, что и послужило поводом для ехидного замечания Роуза.