Наставники. Коридоры власти (Романы) - Сноу Чарльз Перси. Страница 94

— Как по-вашему, Реджи?

Коллингвуд предпочитал не вступать в разговор, пока к нему не обратятся.

— По-моему, пусть его сам о себе заботится.

Что ж, мысль была, во всяком случае, здравая. Я вспомнил, как четверть века назад я бывал в богатых домах, слушал разговоры своих приятелей — наследников, а сам думал, что к тому времени, как все мы достигнем среднего возраста, таких домов уже не останется. Они остались. И друзья Дианы, по-видимому, считали, что так оно всегда и будет. Пожалуй, у них были для этого кое-какие основания.

Я присматривался к Коллингвуду. Мы встречались и прежде, но всегда на людях. Загадочная фигура на политическом горизонте; казалось, политика — самая неподходящая для него карьера.

Коллингвуд был красив: природа одарила его не только правильными чертами лица, но и свежестью красок. У него была гладкая светлая кожа и глаза как голубой кварц — такие же яркие и такие же непроницаемые. Однако для избранной им карьеры он обладал одним серьезным недостатком: как в частной беседе, так и в публичных выступлениях речь давалась ему чрезвычайно трудно, но при этом создавалось впечатление, будто именно потому, что ему это так тяжело дается, на полдороге он дела не бросит. В частной беседе он отнюдь не был робок, но все равно слова точно застревали у него в горле. Он то ли не умел, то ли не желал поддерживать разговор. Трудно представить более отрицательное свойство для человека, посвятившего себя политической деятельности.

Однако выбор он сделал сознательно. В прошлом это был состоятельный землевладелец, он вложил деньги в коммерческий банк, вошел в его правление и заметно преуспел на этом поприще. Но скоро отказался от этой карьеры. Политика — вот что неудержимо влекло его, и если политический деятель должен произносить речи, что ж, он готов произносить речи.

В кабинете министров — и особенно в партии — с ним считались, считались гораздо больше, чем с его несравненно более одаренными коллегами. Вот почему я насторожился, когда услышал — а может, мне просто послышалось — неодобрение в голосе Коллингвуда, отвечавшего на какой-то вопрос Дианы о Куэйфах. Обедая в таком многочисленном обществе, поддерживая разговор с соседкой — которой, как и следовало ожидать, оказалась миссис Хеннекер, — нужно обладать сверхчеловеческим слухом, чтобы схватывать на лету перекрестную болтовню. Но если Коллингвуд и в самом деле настроен против Роджера, это очень серьезно — и не только для него, а для всех нас… Но тут моим вниманием снова решительно завладела миссис Хеннекер: она подумывала написать биографию своего мужа, контр-адмирала, с которым — по ее словам — чудовищно обошлось Адмиралтейство.

Кейв, слывший гурманом, сидел напротив меня и ел безо всякого удовольствия, но, поскольку количество для него могло заменить качество, он ел с жадностью обжоры или проголодавшегося ребенка.

И снова до меня донеслись обрывки негодующих фраз. Кто-то, чье имя я не разобрал, угодил в скверную историю. Я услышал только, как лорд Бриджуотер, краснолицый, с головой огурцом, сказал: «Ведь он же нас подводит — вы понимаете, что я хочу сказать?» На что Коллингвуд ответил: «Да, это никуда не годится!» И немного погодя, вперемежку с подробностями биографии контр-адмирала, я опять услышал слова Коллингвуда: «Пора положить этому конец». Я не знал, о ком идет речь. Не знал, и что это за скверная история, однако не сомневался, что она была отнюдь не романтического характера. В противном случае глаза Дианы так и искрились бы удовольствием, да и остальные не сидели бы с такими постными, осуждающими лицами. Что бы они там ни говорили в своих официальных речах, в частной жизни они проявляли к прегрешениям плоти завидную терпимость. Они не прощали публичных скандалов и даже устанавливали на этот счет какие-то свои особые законы. Однако в частной жизни и в своем кругу — или в любом другом близком кругу — вы могли «развлекаться» как угодно, это никого не трогало. Разводы? Что ж, из сидящих за столом кое-кто уже прошел через это, включая Маргарет. В свое время племянника Дианы застукали в парке с солдатом. «Не повезло бедняге!» — говорили о нем.

Как бы то ни было, за столом чувствовалась натянутость. Ни Маргарет, ни я не понимали, чем она вызвана.

На следующее утро, надев макинтош и высокие сапоги, я отправился с Монти Кейвом погулять под дождем. Он был поглощен своими мыслями — грустными мыслями, как мне казалось. Будь мы знакомы поближе, я спросил бы его, в чем дело. Когда мы повернули назад, он внезапно разразился залпом колкостей. Заметил ли я, что Диана начала ни с того ни с сего проявлять интерес к современной музыке? Ведь мистер Робинсон, кажется, в этой области большой знаток? Удивительная способность воспринимать вкусы каждого мужчины! И дальше: ну почему это у людей бывают такие идиотские прозвища? Сэммикинс, например, или Боббети? Как бы мне понравилось, если бы меня вдруг стали называть Льюикинсом?

— А может, — добавил Кейв с насмешливой ужимкой, — ваши друзья так вас и зовут.

Он был неспокоен. Настроение его то и дело менялось, пока мы не заговорили о политике. И тут сразу стало видно, что у него ясный ум, богатое воображение и — самое неожиданное — что он человек гуманный. Впервые я понял, чему он обязан своей репутацией.

Вернувшись в дом, я почувствовал, что с приездом Куэйфов атмосфера снова сгустилась. Мы встретились глазами с Маргарет, но на людях не могли и словом перемолвиться. Однако вскоре я убедился, что, какова бы ни была причина царившей в доме атмосферы, мои страхи напрасны: перед самым завтраком я натолкнулся на Кэро и Диану, они потягивали виски и говорили о том, что от Гилби пора избавиться.

— Вы ведь в курсе, Льюис? — воскликнула Диана. — Ведь правда же, от Старого героя нам никогда не было никакого толка!

Я сел.

— Боюсь, что он не совсем на месте, но…

— Не делайте такую постную физиономию, — сказала Диана. — Он очень мил, он бравый кавалерист. Если бы ему дали волю, он бы в свое время женился на актрисе… Но больше он ни на что не способен — и вы это знаете не хуже меня.

— Никогда бы он не женился на актрисе. Другого такого сноба я в жизни не встречала, — возразила Кэро.

— Вы думаете, что вмешались бы святые отцы? — спросила Диана.

Все Гилби были католиками, и в представлении этих двух дам понятие это связывалось с провинциальной темнотой и скукой. Некоторое время Диана и Кэро изощрялись на его счет в остроумии, но при всем том было очевидно, что они прекрасно понимают друг друга и твердо намерены добиваться своего.

— Все дело в том, что он нам не подходит, — сказала Диана. — И мы не можем больше поддерживать его.

Оценивающим взглядом она посмотрела на Кэро: хорошенькая, лет на двадцать ее моложе и столь же упорна в достижении своих целей, как она сама, — союзница!

— Вот что я вам скажу, — словно бы наконец решившись, прибавила Диана, — Реджи Коллингвуд считает, что Гилби нам не подходит.

Казалось бы, это хорошая новость. Но Кэро вдруг нахмурилась:

— Боюсь, я предпочла бы обойтись без Реджи.

— Вот что, — сказала Диана, — будьте на этот счет поосторожней. И Роджер тоже, но главное — вы!

Если бы они остались вдвоем, она, наверно, сказала бы больше. Но через несколько минут мы пошли завтракать.

Все воскресенье, до конца обеда, я так и оставался в неведении. Часы тянулись медленно, от еды до еды, и у меня было чувство, будто я пересекаю океан на пароходе и сам себе удивляюсь, как это я не сообразил лететь самолетом. Лил дождь, плакали окна, даль скрывалась за сплошной водяной завесой; точно и вправду я плыл по морю не в шторм, но в ненастье.

Нам с Роджером не удалось перекинуться и словом наедине. Даже с Маргарет я мог поговорить только у себя в комнатах. Ей на долю выпало без конца выслушивать философские рассуждения лорда Бриджуотера, а я, где бы я ни находился: в знаменитой ли большой гостиной Бассета, в одной ли из примыкавших к ней малых гостиных, в библиотеке ли, — непременно оказывался вовлеченным в беседу с миссис Хеннекер.