Дочь дракона (СИ) - Хант Диана. Страница 45

— Инари, — задумчиво проговорила я. — Это божество, которое изображается в виде Дакини, которая летает верхом на лисе?

— Ты поражаешь своими знаниями, принцесса, — изумился Кеншин и это было приятно.

— Я очень люблю восточную философию и мифологию, — призналась я.

— Да, — пробормотал Кеншин. — Ты и в самом деле не похожа на наших женщин. Ты — честь для любого клана драконов.

Он говорил так искренне и впервые за долгое время бесхитростно, что внутри как-то все потеплело. Но cтоило ему напомнить о том, что я — всего лишь ценный приз, который достанется достойнейшему из дракаратов, настроение упало. Должно быть, Кеншин почувствовал это, потому что попросил:

— Расскажи, что ты знаешь об Инари? Интересно, что в вашем мире помнят о богах.

Я надулась от гордости. Потому что в нашем мире, если что, помнят многое!

— Согласно нашей мифологии, Инари — синтоистское божество, — сказала я. — А что до ее подопечных, лис кицунэ, то они встречаются, как в синтоизме, так и в буддизме. Богиня Инари в синтоизме покровительствует рисовым полям, торговле и предпринимательству, эдакая рачительная хозяйка. А еще Инари — это исполнительница желаний, богиня плодородия и даже… плотских утех. Считается, что кицунэ — посланники этого божества, или, как приятно говорить в Японии, цукай. Мастер Горо рассказывал, что в японской школе тайного буддизма Сингон, одно из главных божеств, Дакини, изображается в небе верхом на лисе.

— Поразительно, — пробормотал Кеншин, подсаживаясь ближе, отчего меня ощутимо бросило в жар, а где-то глубоко внутри сладко заныло. — Вы ничего не забыли, хотя и неудивительно…

На мой недоуменный взгляд Кеншин пояснил:

— Говорят, Инари за что-то наказала кицунэ. Никто, кроме них самих не ведает, за что. Собственно, поэтому великая в прошлом раса перестала быть единой, разбилась на отдельные племена. Кто-то ушел в ваш мир, облюбовал японские острова, кто-то остался здесь.

С этими словами Кеншин подвинулся еще ближе. Вот-вот его бедро коснется моего. Внутри вспыхнул такой жар, от которого перехватило дыхание. Вместе с тем накатившая усталость не позволяла даже пошевелиться. Руки и ноги, налитые свинцом, потихоньку сводило какой-то сладкой истомой, и не хотелось делать ни одного движения, чтобы не потревожить это новое ощущение.

Я подняла взгляд на дракона и увидела, что в глазах его пылает пламя. Впервые за все время захотелось не отшатнуться, не противостоять, а наоборот, приблизиться еще немного, прямо к этим багровым очагам, погрузиться в них, ощутить жар не только внутри, но и всей кожей. Ноздри Кеншина хищно раздувались, уголок рта чуть дернулся.

Дракон подался мне навстречу и в этот миг внутри что-то тревожно тренькнуло.

В тот же миг я отшатнулась и пробормотала:

— Становится зябко, а я в шортах… и майке… Свежо. Надо переодеться во что-то… более теплое и удобное.

— Тебе холодно? — иронично спросил дракон и придвинулся ближе.

— Не то слово! — задыхаясь от жара, соврала я. — И зубы почистить надо. Да и вообще скоро уж отходить ко сну. Завтра вставать рано!

С этими словами я подскочила, как ошпаренная и ринулась к рюкзаку с вещичками. Выудив спортивный костюм, майку с рукавами и косметичку, я унеслась к реке, сопровождаемая жгучим взглядом дракона.

Миновав поросль пышного кустарника, всего в мелких белых цветочках, над которыми порхали ночные мотыльки, я, наконец, ушла из поля зрения дракона и дышать сразу стало легче. Непонятно как, но я знала, что дракон не пойдет за мной, и вместе с этим отчего-то хотелось, чтобы пошел.

— Мне хочется этого? — задумчиво проговорила я и показалось, что пространство недовольно зазвенело.

Я покрутила головой, но поблизости никого не было. Слышно было, как перекрикиваются ночные птицы, как поют лягушки и стрекочут цикады. Вечер был тихим, теплым и каким-то родным, вмиг ощутила себя у бабушки, мамы Виталия Владиленовича, которая с самого начала приняла меня как родную внучку. В этим теплом вечере было что-то настолько родное, что кажется, я сижу на берегу речушки Ковылка, в гостях у бабушки, и стоит закрыть глаза, как услышу далекое мычание коров и пение петухов. А потом бабушка, которая пришла на речку за припозднившейся внучкой, позовет ужинать, а по дороге будет беззлобно ругаться, что все остыло.

Я открыла глаза и широко улыбнулась.

Волшебный мир с его неоновыми сполохами никуда не делся, и вместе с тем стал чуточку роднее и ближе.

Попробовав рукой воду, я ощутила, как по телу забегали мурашки, до того она показалась теплой и вместе с тем освежающей.

— А кому-то не помешало бы сбить пожар, — пробормотала я. — Решено! Я быстренько! Туда и обратно.

Быстро скинув шортики, бельишко и маечку, я освободилась от кроссов и ужом юркнула в реку. Сразу у берега было глубоко и пришлось сходу грести руками и ногами, чтобы удержаться на плаву. Сделав несколько гребков по течению, я оглянулась и увидела, что отнесло меня далековато.

— Ну вот и вечерний фитнес, — пробормотала я. — Как будто мне дня не хватило.

Приложив усилия, я все-таки приплыла обратно, и попрыгав, чтобы стряхнуть капли, оделась в спортивный костюм.

— Зато жара как не бывало, — проговорила я довольно. — И мыслей всяких тоже, кстати.

Вода действительно освежила и я смогла перестать, наконец-то думать о кое-чьих глазах. То о синих и бездонных, то о багряных, огненных.

Почистив зубы, я посидела на берегу еще какое-то время, пока не поняла, что замерзаю. Решив, что пока я тут плаваю, на стоянку должен был вернуться Исам, а находясь рядом, драконы друг друга нейтрализовывают, я решила вернуться.

Исама не было, а Кеншин успел развести костер и теперь сидит у него, задумчивый, смотрит на пламя с таким видом, словно решает в уме сложную математическую задачу.

Пожелав дракону приятных снов, я расстелила коврик, и вжикнула молнией на спальнике.

Стоило голове соприкоснуться с твердым, как тут же провалилась в сон.

Снилось небо, синее-синее, бездонное, прозрачное, и я парила в нем высоко-высоко. Потоки ветра приятно холодили кожу, позволяли разворачиваться, маневрировать, скользить, словно с высоченных невидимых горок. Было здорово, весело и захватывающе. Хотелось царить в этом родном небе всегда, до скончания времени.

Затем приснилось, что что-то теплое скользнуло по щеке. И в тот же момент небо кончилось, а я забарахталась в огненно-желтом тумане. Вязкий, тягучий, я не могу сказать, что я испугалось, ощущения не были неприятными, но по сравнению с синим бездонным небом, было все же что-то не то.

Но тут снова погладили по щеке, ласково, нежно, кажется, заправили даже локон за ушко, и словно в унисон этому движению внизу живота дернуло, какое-то теплое и приятное ощущение стало разливаться по всему телу, делая его невероятно чувствительным и легким.

Я больше не летала, не парила, но чувство легкости не покидало, кроме того, что эта легкость была другой.

А потом к моим губам прижались чьи-то… Нежные и горячие. И было это так чудесно, что я застонала во сне и ответила на поцелуй. Мне вернули мой стон, а руки сами-собой высвободились из фланелевой подстежки спальника и обняли чью-то сильную шею, притягивая к себе.

Меня продолжили целовать, но уже как-то требовательно, властно, очень горячо, и каждое касание этих губ отдавалось сладкими спазмами в теле. Жаркие волны прокатывались по коже, я охнула, когда в рот ворвался язык и принялся играть с моим, нежа его легкими и одновременно настойчивыми касаниями.

Я выгнулась навстречу и меня обняли, прижимая к себе, чуть ли не до хруста. Я застонала и хватку чуть ослабили, а я, наконец, поняла, что это не сон и открыла глаза.

— Кеншин, — ошарашено выдохнула я ему в губы, — Кеншин.

Я попробовала отпихнуть его, уперевшись в обнаженную горячую грудь ладонями, но с таким же успехом могла бы сдвинуть чугунную тумбу.

— Нет, Кеншин, — прошептала я, но дракон властным поцелуем снова припал к губам и в голове затуманилось. Я чувствовала, что лечу в пропасть, что теряю волю, что растекаюсь от жарких и умелых касаний дракона, но ничего не могла с этим поделать.