Связчики (Рассказы) - Наконечный Борис Николаевич. Страница 25

Я спал крепко и проснулся от прикосновения руки. Море шумело и шумела река, вчера реки слышно не было. Георгий Андреевич был рядом: он сидел в спальном мешке и курил. По утрам он любит завинчивать самокрутки потолще.

Через полтора часа мы сидели у костра. Лошади стояли голова к голове под вьюками, обе привязаны поводами к одной карликовой березке. Собака, зная дело, ушла вверх по реке. Николай пил чай стоя. Знобило. Я примостился на кожухе теодолита и, отхлебывая, расправлял на колене лист из какого-то журнала. Здесь всегда хочется читать. Все читают, что попадает на глаза, эта статья была об интерьере квартиры.

«…Функциональное решение тщательно продумано. Основная мебельная группа расположена вдали от ходовых линий и образует уголок, где можно посидеть и отдохнуть. Стена напротив занята книжными шкафами, которые не загромождают пространство и оставляют много свободного места.

Размеры помещения позволили обособить и вторую, несколько меньшую зону отдыха, играющую подчиненную роль. Обитатели, в зависимости от обстоятельств и в соответствии с потребностями, могут преобразить жилище, создать новые уголки и обособленные места.

Большим удобством является мебель соответствующей конструкции, например, на колесиках, которую можно передвигать с места на место…»

Лист мокрый. В него была завернута селедка. В цехе на рыбоперерабатывающем комбинате нам дали пару десятков их из чана. В начале лета, когда еще бывает лед, здесь ловят много селедки, но она нежирная. Недавний парашютист Николай бегает от дыма, дым костра его находит. Дым его, новичка, полюбил. Георгий Андреевич сидит на куске заячьей шкуры, шкура на стволе стланика и колени старика выше головы. Этой же шкуркой он потом обертывает простуженную поясницу. Одной шкурки на сезон хватает. Он держит кружку коленями. Он коленями чай греет. Или наоборот: чай греет колени. Каждый пьет молча. По утрам читать хочется, но нет охоты разговаривать.

— Туман падает, — говорит Георгий Андреевич…

Весенняя охота

Из деревни летом дороги нет, в тайгу только тропы. Один путь широкий: водой, Енисеем, — плыви куда хочешь! Надо ли бить кедровый орех, брать грибы, бруснику; на рыбалку, покос и прочее — поезжай, под угором, меж черных валунов, дремлют наготове резвые лодочки.

Паша-дизелист очень полюбил свою новую лодку. Ее привез поздней осенью первый помощник капитана самоходной баржи, дальний родич. Лодка была алюминиевая, незаметного на воде серого цвета, а були и днище окрашены в красное; бывают в продаже катерки подороже, но те тяжелей и медлительней, а эта очень проворная — самая подходящая. Счастливый владелец успел обкатать суденышко с мотором до шуги.

Зимой Паша бывал у моего брата в таксидермистской мастерской и говорил, что по дежурствам в выходные дни и на праздники набралось два месяца отгулов, и если начальство не отпустит на весновку, придется на время увольняться. Так сильно он хотел поехать на весеннюю охоту.

По весне Паша с матерью перетащил лодку через торосы, столкнул ее и сразу поплыл на ту сторону: мотор работал то что надо. Енисейский лед шел уже редко, но в тот день приплыла зимняя одежда Ангары — под другим берегом льдины шли густо, лодку затерло; ее потянуло со льдом и бросило на остров. Летом вокруг острова пески и по пескам перебегают зайцы, а теперь льдины мяли судно словно консервную банку. Пашку швырнуло, зажало ногу, и льдина остановилась.

Он выл, кряхтел — и бился, как песец в капкане. Если капкан тугой и жмет холод — зверек откручивает свою лапу.

В середине дня утка валила над островом очень густо. Паша подмечал, как ни странно было для его положения, что больше всего шло свиязя и шилохвоста, не считая чирков, конечно. «Сви-сви-сви…» — рассекали птицы воздух невысоко над охотником.

Кричи не кричи — надеяться не на что, — он вытянул из чехла нож и стал долбить лед вокруг ноги ножом. Лезвие иногда скользило и попадало в живое. Нога, ясное дело, была сломана (исковеркана, изогнута где-то там, внизу, по злой воле неразумной льдины), — делать нечего, коль беда пришла. Он старался как мог, но работы ножом на ощупь было уж очень много и телу доставалось. Он бил, бил оружием, пока освободил то, что раньше было ногой. Потом он полз по лабиринту из глыб льда на острове. Торосы были высотой в человеческий рост, подъемы и пропасти. Паша очень боялся остаться в лабиринте меж льдинами. На следующий день его заметили с лодки, которая тоже плыла мимо острова, но лед с Ангары почти прошел и место стало совсем неопасное.

Николай Руш, дизелист и родич, нес раненого на спине по деревне, нога пострадавшего была завернута в тряпку, вся тряпка была кровавой. Руш был очень крепкий мужчина, пожалуй, самый что ни есть здоровый в деревне. Мой товарищ Саша видел, как они поднимались по угору и шли к больнице. Он думал сперва, что человек на спине пьяный. Еще бы: несут как овцу и голова болтается.

Мать Паши бежала в больницу и на бегу громко плакала.

— Чего ревешь? А?.. Со всяким случиться может! Что я тебе — покойник, что ли? Ну хватит, иди домой! — говорил он матери сиплым баском, когда пришел в себя. А Руш рассказывал ему, что охота была хорошая, все возвратились с добычей, а больше добыли те, кто давно посыпал лед на озерах золой, чтоб скорей подтаяло и садилась птица.

В деревнях вверх и вниз по Енисею, в селении кето, да и в избушках — все о Паше скоро узнали. «Ну, теперь все, теперь отчекрыжат парню ногу… Это как пить дать, раз заражение выше пошло! Дело плохо», — толковали рыбаки на крылечке рыболовного участка в ожидании разнарядки на работы. «Гляди-ко как: во льды неволя затянула! Да, жаль парня, парень-то хороший, не порожний, — сказал старый рыбак, дед Проня, — небось и оттяпают, раз нерв обрезанный и заражение остановить нельзя. Это не шутки… А чего не бывает? И не то бывает. Вот я в газете прочитал, как оно там… — Арх… архигеологи в пустыне откопали чуму — и все погибли…»

Понятно, что у Паши была теперь только одна, самая важная забота: как бы не ампутировали ногу. Но говорили, что он вспоминал о лодке: он спрашивал у Руша, сняли или нет с нее мотор.

У Паши в палате было много свободного времени, и он волей-неволей думал о всякой всячине, например о том, что в крайнем случае, если что, то и с культей (известны случаи!) люди тоже живали, и снова надо будет копить деньги на другую лодку. Ну мать, известно, будет против, ко он знает: в конце концов она уступит, сломается. Все будет, как он хочет. «Беда не беда, — говорил он ребятам, — а лодку надо купить новую». Что бы там мать ни толковала, однако, все будет по его воле!

Связчики

— А вот они!..

Молодой человек в тяжелых унтах живо достал из нижнего ящика стола одну за другой три высоких коробки из картона. Он вскрыл одну и вытянул стеклянный прибор, похожий на большой термометр:

— Они не тяжелые. Так и лежат на снегу: минимальный, нормальный и максимальный — температуру передают по рации каждые три часа… Послушай, старина, там начальник — мой друг. Мы были напарниками на станции возле Магадана целых три года. Если не найдешь человека — я пойду с тобой сам.

Человек в унтах, сшитых на фабрике, заведовал метеорологической станцией в поселке. Перед ним стоял якут Маслов, проводник нескольких экспедиций. Заведующему нужно было отправить термометры на такую же станцию у Чертова порога, — сто десять километров от Енисея вверх по реке Бахте. Там его друг, и у него несчастье: снега намело под верх ограды, песец разбил термометры на метеоплощадке. Три термометра на снегу измеряют температуру поверхности.

— …Тебе необходимо подыскать напарника и выходить скорее: они не передают отсчеты уже сутки, это большая неудача.

Маслов выслушал, опустил голову, обдумывая предстоящее дело, рассматривал носки самодельных бродней с брезентовыми голенищами. Потом он сказал: