Связчики (Рассказы) - Наконечный Борис Николаевич. Страница 7

Так вот, приступает Гоша с рыбаком мотор налаживать. — Система ремонта самая надежная: разбросать да сложить. Он осматривает детали, чистит и ставит заново — надежно. Тестером катушки зажигания проверяет, прозванивает, из карбюратора грязь вымывает. А потом и клапаны посмотрит, и водяную помпу с крыльчаткой, нагар с поршней счистит, одним словом, ничего не пропустит, потому что народ Гошин — им некогда. Все по дальним речкам, с рыбалки на охоту, с охоты на рыбалку, дня не хватает — ночь прихватывают; нет мотору ухода, надсаживают его, бьют, пока тот не взбунтуется, не станет.

Собрали двигатель. И поступает команда ставить в бочку: ставят.

— Заводи-и-и! — кричит Гоша.

Рыбак за шнур изо всех сил двумя руками дергает — мотор сразу и заревел, завелся. Двор Гоши в дыму, из-под крыши, из щелей дым и рев прут, из бочки вода на половицы плещется.

— Ну что?.. Хорошо отладился мотор! — улыбается Гоша.

— Чего с ним было, как думаешь? Я-то всю зарю, ну весь издергался!

— Ис-пуг, — отвечает Гоша.

— К-кого?..

— Ис-пуг, — отвечает Гоша. Лицо у него серьезное.

Берет рыбак мотор на плечо и в Сосновую курью едет. А то в дальний свет: в верховье Келлога и еще туда, где и названий никаких нет, а потом опять к Гоше. Вот, чинить надо, что там у него?

— Ис-пуг, — один ответ у Гоши.

Собака Гоши заведена его добро охранять: метчики, прокладки да белые, как рис, заклепки в коробках из-под чая. Так она ни на кого не лает, всем подряд хвостом виляет. А кто чужой случится — тоже виляет, на всякий случай. Как тут лаять? Обмишуришься, вся деревня бывает у Гоши, а кто не был, еще придет: беззаветный мастер Георгий.

Дважды в день в одно и то же время Гоша стучит несокрушимыми ботфортами по деревянному настилу тротуара. Он работает радистом на рыболовном участке, утром и вечером время связи. В косом домике, под сетью антенн, на одной из дверей для большей важности сделана кривая надпись: «Посторонним вход воспрещен», в комнате под потолок аппаратура.

С рыбаками на дальних озерах свяжись, сколько рыбы выловили, выясни, да что надо из продуктов узнай; послушай всех, что рыба неплохо пошла: «Маленько ымыем!»; бочкотару заказывают или соль кончается, куля два осталось: «…как с гидросамолета сгружали, вал большой был, вал, говорю, большой был, в лодку бросали кое-как, ну, утопили три куля, три куля, говорю, на дне, а теперь все, ну, бабе привет передавай. Как понял? Прием!» После с районом, с рыбзаводом свяжись, сводку дай, сколько центнеров на озерах засолено, и на самолет заявку сделай, опять же насчет зарплаты запроси, а то, бывает, если кто из рыбаков заболел, срочно санитарный рейс заказывать надо. В хорошую слышимость по микрофону можно поговорить, а в плохую — на ключе стучи и слушай: ти-ти, та-та, да на неоновую лампочку смотри, а днем, между главным делом, аккумуляторы на подзарядку ставь — бензиновый моторчик исправным держать надо; там, смотришь, с озера пропахшие дымами рыбаки еще аккумуляторы вывезли, а то и радию; пока гидросамолет туда-сюда, с озера рыбу вывозить будет, паять Гоше надо.

Был такой случай. Шел Гоша на рацию, с ним незнакомая маленькая женщина в зеленом противоэнцефалитном костюме, с пустым рюкзаком за спиной. Эта женщина, начальник полевого отряда геологов, послала из тайги двух рабочих закупить продукты. Они вышли и запили, а когда спустили все, сообразили, что их за это бить положено, — так отплыли на барже, куда — не сказали. В тайге ждали их со дня на день: двое, известно, пропасть не могут, мужики тертые, подождем еще. А потом от голода тяжело ходить стало, на собаку свою безобидную поглядывать стали с тайным желанием ее ободрать. База далеко, походная рация не достает, начальница пустилась сквозь тайгу в деревню, — просит Гошу радиограммой вызвать вертолет (тем двоим, если б застала она, плохо пришлось, да они не дураки, вовремя скрылись).

Известно, что выходить с передачей на другую волну — нарушение, тяжелей нет у радистов. Попризадумался Гоша. Радиограмма все же пошла, и веселая:

В котел нырнула собака Дуська теперь все точка ждем вертолет срочно

На лицо он как будто и неприметный совсем, вот только глаза на людях веселые, губы смеются, а из угла рта, даже ночью, наверное, лихо папироска торчит; да еще что: вихры белесые. И мать его, Феклуша, старушка серьезная, век дома у печи, беловолосая, вся их порода такая. И как народ, шутя, замечает: собака, которая заведена Гошей шурупы и кувалду Полпуда охранять, — и та белой масти. И дочери (четыре их), и жена — белолицые, светловолосые. Четыре дочери — и все не живут с Гошей, деревня для них мала, уехали одна за другой в город Алма-Ату, вслед им — жена. Дочери хорошие, видные телом и душой добрые. Это его талан, что надо мужику еще? Он жил весело, ему повезло; с ним было хорошо, а теперь один, но это ничего, можно быть веселым: четыре их идут сзади. Жена у него умна умом рассудительным. Подняли детей — и разъехались. На вид они не пара: Гоша ей по груди ростом; в молодости как-то сладилось у них да шло, а теперь все: что следовало семье — сделано, а ее не вернуть. На мать, на случай, на судьбу роптать незачем, что надо было мужчине, он уже смог и даже поболее других, его семя где-то будет множиться; а каждый человек — он вольный; загудел теплоход, путь супруге свободен.

Веселится деревня на Новый год, знатное веселье. К празднику на лыжах, собачьими упряжками, на мотонартах, маленьким самолетиком прибывают рыбаки и охотники. Во время войны и после, как покажутся на реке таежные труженики, так выстраивались встречать их школьники: почетный караул — салют и рапорт отдавали. Ждет деревня мужиков с промысла.

Жены держат баньку наготове, а к баньке морс: хоть из клюквы, хоть из брусники, квас и спиртик с устатку, и грибки, и печень налимья — макса, сыромороженая; черемша, припасенная с весны, в банках камешками переложенная, чтоб свежей быть; и холодец тебе рыбий, и горячие шанежки. Попарится муж, оставит в предбаннике запахи дымов и соль пота, дома его обхаживают, заждались; сама за ним из баньки плетется утомленная, распаренная, как шанежка, только-только из духовки: ох, счастливая!

На Новый год тем, кто в тайге по зимовьям разбросан, можно, наконец, друг с дружкой повидаться, и со своими детьми побыть: ученики из интернатов съезжаются, а студенты из городов пробираются за тысячи километров, с тремя пересадками, ничто их в пути задержать не может — в деревне праздновать лучше, некоторые только-только к карнавалу успевают.

Карнавал — десятка три масок, сделанных не как-нибудь, а от души. Надел человек на голову старый глобус оклеенный, — изображает космический корабль (антенны из вольерной сетки, взятой на звероферме), один из охотников шкуру с медведя аккуратно снял, выделал да нарядился: топает живым медведем. Пляшут все они вокруг елки в клубе. Время настает — вдруг разбредаются по домам, к столу. А потом инспектор рыбнадзора ракету пускает, да еще одну, вот и фейерверк; народ опять в клуб собирается, навеселе, все свои, ну, деревня теперь в пляс пошла. Старая эвенка Галя какую-то древнюю пляску выводит, а молодежь нарядная — свои танцы. А кто от возраста не в силе — сидят под стенами: посмотреть есть на кого.

Гоша празднование в клубе не пропускает. Он большой любитель танцевать и выбирает пару по своему вкусу, нравятся ему крупные женщины: «Мне, говорит, подавай, — чтоб руку на что положить было», — есть в деревне несколько таких, весом этак за сто килограммов, так Гоша кого-нибудь из них к танцу просит. Все знают, что Гоша бакенщицу Дарью приглашать будет. Дарья женщина донельзя серьезная, строгих правил, а на людях своего роста стесняется. Двадцать один год ставила бакены на весельной лодке и на моторной, когда моторы появились, — полжизни прошло в избушке на ручье Ночевальном. В клуб бакенщица старается пробраться незаметно, стоит недалеко от дверей не раздеваясь, посмотреть ей хочется на веселье, да Гошу в клубе она побаивается: Гоша подходит к ней каждый год, а она исправно отказывает, — ну да его это не смущает. Смотрит он снизу вверх на нее, не улыбнутся оба, а Дарья сомневается: что если не от души, а народ повеселить Гоша ее приглашает? Какая они пара?