Радужный мост (СИ) - "Роудж". Страница 4

***

— Где я? — Эйшелин показалось, что она произнесла это вслух, однако с ее губ не сорвалось ни звука. Вокруг расстилалась темнота. Темнота и тишина, в которой она куда-то плыла, и у которой не было ни конца, ни края. Эйшелин испугалась, что останется здесь на целую вечность. «Пусть изменится, пусть хоть что-нибудь изменится, — загадала она, зажмурившись как можно крепче, словно все происходящее являлось сном, — не хочу оставаться здесь!» Но ровным счетом ничего не изменилось.

Если бы у Эйшелин были глаза — она заплакала бы, но все, что она могла, это исступленно повторять про себя: «Что угодно, только не темнота. Не хочу. Мне страшно! Пожалуйста, кто-нибудь! Хоть кто-нибудь…» — последняя мысль вышла невероятно тихой и жалкой. Эйшелин чувствовала, как ее сознание угасает, растворяется, а потом не осталось ровным счетом ничего.

Эйшелин проснулась от странного, никогда ранее не испытанного ощущения: ее укрывало тепло, и это совершенно точно не походило ни на тепло одеяла, ни на что-то еще в таком духе. Она открыла глаза и тут же закрыла их, ослепленная ярким непривычным светом.

— Молодой леди не пристало так разлеживаться, — раздался рядом знакомый голос. Эйшелин от неожиданности села и снова открыла глаза. Голова закружилась, она закашляла, вдохнув разом множество совершенно незнакомых запахов, и тут же зашарила рукой по лицу, с ужасом обнаруживая, что респиратора нет. Беглый осмотр показал, что сумки ее тоже нет, а еще, как ни странно — ботинок.

Оглядываясь по сторонам, Эйшелин приходила во все большее недоумение: место ей незнакомо, но при этом казалось, что она его уже где-то видела. На самом краешке сознание вертелось воспоминание, в котором был и этот косогор, и эта высокая зеленая трава и прекрасное, хрустально-голубое небо.

— Я сплю? — Эйшелин с трудом поднялась на ноги, отчаянно щурясь от слишком яркого дневного света. Трава щекотала босые ступни, и девушка тихонько хихикнула. Потом она засмеялась громче, отчаяннее, пока смех вдруг не оборвался слезами.

— Я умерла, да? Там была машина. Точно помню. А потом не помню ничего, — Эйшелин нашла глазами кота, чей голос и разбудил ее. Здесь и сейчас он совершенно не походил на тот дымный силуэт, что являлся ей в снах. Кот казался призрачным, сотканным из прозрачной росы и тончайшего утреннего тумана, только глаза его по-прежнему сверкали голубизной, по сравнению с которой меркло даже местное небо.

— Нет, Эйше. Ты не умерла, — Кот ободряюще потерся о ее ноги, согрев непривычным теплом, — ты просто спишь. Очень-очень крепко спишь.

— Я проснусь, скажи мне, я — проснусь? — Эйшелин опустилась на колени так, что их с котом глаза оказались на одном уровне.

— Не знаю, — он отвел глаза и тихо, практически по-человечески вздохнул, — если захочешь.

— Я хочу, — Эйшелин упрямо выпятила подбородок, — я хочу проснуться! — последние слова она выкрикнула в небо, чьи яркие и чистые краски казались ей сейчас издевательскими.

— Рано, Эйшелин, пока — рано, — голос Кота внезапно обрел силу, а сам его силуэт стал таким огромным, что заслонил собой солнце, — вспомни о своем обещании!

— Обещании? — она нахмурилась, а в виски будто сами собой ткнулись опрометчиво сказанные слова. — Так это ты? Это все ты? — ошеломленная внезапной догадкой Эйшелин отступила на шаг. Противное ощущение обиды, смешанной со страхом, поднялось в ее груди, придало сил, и девушка побежала. Куда — она и сама не знала, но желание оказаться как можно дальше оказалось сильнее здравого смысла.

— Вот… глупая, — Кот огорченно покачал головой и уменьшился до обычного своего размера. Несколько мгновений он смотрел вслед Эйшелин, — пропадет ведь, — пробормотал он себе под нос и легчайшей дымкой полетел следом.

***

Эйшелин не могла сказать, как долго она бежала: время в этом странном месте не ощущалось совершенно, солнце не торопилось менять свое положение на небосводе, а травяное поле никак не хотело кончаться — темная кромка леса, на которую она ориентировалась, так и осталась лишь туманной полосой на горизонте. Тяжело дыша, Эйшелин опустилась на траву — она не привыкла ходить босяком, и ноги теперь немилосердно болели, к тому же девушка умудрилась наступить на какую-то колючку.

— Далеко убежала? — Кот возник рядом с ней, как будто никуда и не уходил. Эйшелин моргнула и вдруг поняла — она сидит на том же самом косогоре, с которого и началось ее бегство.

— Это ты… не пускаешь? — движение остудило ее пыл, и Эйшелин сейчас была настроена менее воинственно, чему немало способствовала усталость.

— Ты просто не знаешь, куда идти. Я тут ни при чем, — Кот фыркнул в усы и зевнул, вальяжно потянувшись и распушив хвост, — ты успокоилась?

— А у меня есть выбор? — Эйшелин разгладила на коленях юбку. Только сейчас она заметила, что платье на ней не ее, вернее, ее, но носила что-то подобное она еще в далеком детстве. И косогор был тот самый: когда-то совсем рядом стоял бабушкин дом. — Почему именно это место?

— Места выбираешь ты, — Кот поднялся на лапы, — я лишь могу показать тебе тропинку, — с этими словами он подошел к самому краю. Эйшелин помнила: там — овраг, по дну которого бежал веселый ручеек, где они с Романом совсем маленькими ловили лягушек. С некоторым трудом она поднялась на ноги и остановилась рядом с котом.

— Смотри, — повинуясь голосу, Эйшелин наклонилась над краем: внизу клубился удивительно густой туман. Она хотела спросить, что это такое, но тут почувствовала, как в спину ударили тяжелые кошачьи лапы. Девушка громко взвизгнула и, не удержав равновесие, стала падать. В страхе Эйшелин зажмурилась, но ожидаемого удара так и не последовало. Нерешительно она открыла глаза и замерла, совершенно глупым образом открыв рот: вокруг клубился туман, а прямо под ее ногами начиналась серебристая тропа. Она походила на дорожку лунного света на воде, такую, какой Эйшелин видела ее во сне.

— Что это?

— Все, что ты захочешь. Ну же, Эйше, представь что-нибудь.

Кот улыбался так, как это умеют делать только очень довольные кошки. Девушка глубоко вздохнула и нерешительно закрыла глаза, позволяя своему воображению дорисовать картину. Она ясно услышала шум воды, дорожка под ногами самую чуточку качалась, и Эйшелин, уже совершенно не сомневаясь, открыла глаза: вокруг расстилалась бесконечная водная гладь, а они шли по лунной дорожке прямо к сверкающему диску Луны.

— Мы увидим оборотную сторону Луны?

— Если ты захочешь ее увидеть, — Кот поднял хвост будто корабельный флаг и неторопливо посеменил прямо по воде. Его силуэт то и дело растворялся в лунном свете, а он сам казался сотканным из ее лучей.

— Эй, а как тебя зовут? Я так и не спросила… — запоздало окликнула его Эйшелин.

— Я кот, просто Кот. Но если тебя так волнуют названия, пусть будет Дымный Кот.

***

Недавно Эйшелин набирала статью, в которой говорилось о том, что оборотная сторона Луны точно такая же, как лицевая — безжизненная, испещренная рытвинами и кратерами. Она не запомнила имени автора, но была уверена — в Луне он не смыслил ровным счетом ничего, потому что на ее оборотной стороне не было никаких кратеров, а вот цветы — были. Множество самых разных цветов, большую часть которых Эйшелин не видела даже на картинках в книжках. Она стояла на самой кромке цветочного поля и не решалась сделать шаг — все боялась, что своим прикосновением разрушит совершенную красоту природы.

— Идем же, — Кот, успевший раствориться в цветочном море, вернулся обратно. Кончик хвоста его нетерпеливо подергивался, он переступал с лапы на лапу, и Эйшелин стало совестно, что кто-то вынужден ее ждать. Она неуверенно ступила на цветочный ковер и восхищенно замерла, глядя, как цветы сами спешат вывернуться из-под ее ног и возвращаются обратно, стоит сделать еще шаг.