Радужный мост (СИ) - "Роудж". Страница 9

— Не будет же большой беды, если я немного покормлю его, — убеждала сама себя Эйшелин, уже открывая дверь и зовя: — Эй, как там тебя… иди сюда! Кис-кис!

Кот соскочил с подоконника так, будто единственное, что он ждал в своей жизни — это ее голос.

— Только на одну ночь! — предупреждающе сказала Эйшелин и тут же поморщилась, заметив, какие грязные следы кот оставляет на ее полах. А ведь их еще мыть потом! — Э, нет, так дело не пойдет, — она наклонилась, подхватывая кота поперек туловища. Он, к недоумению Эйшелин, и не думал сопротивляться.

— Вначале — мыться, а то очень некультурно — с грязными лапами и за стол, — она пошла в небольшую ванную, походя размышляя о том, что за время ее отсутствия нормы воды никуда не исчезали и уж на какого-то маленького кота их точно хватит.

Кот оказался удивительно тихим и сговорчивым животным. Он спокойно позволил сунуть себя в старый тазик, поливать водой из лейки, намыливать старым куском мыла и разбирать колтуны свалявшейся шерсти. Эйшелин показалось, что он состоит из сплошных костей, едва покрытых шерстью. Внезапно она нащупала что-то на шее кота.

— Ошейник? Так может, ты потерялся? — девушка потянула, гнилые нитки поползли, и в ее руках оказался оборванный кусок веревки, на которую был прикреплен какой-то неимоверно грязный мешочек. — Какая гадость! — с отвращением протянула Эйшелин и замахнулась, намереваясь отправить его в мусор. И тут в кота будто бес вселился: с диким мявом он подпрыгнул, разбрызгивая воду, и вцепился всеми когтями в руку девушки.

— Ты что… — начала она и осеклась, глядя в удивительно разумные кошачьи глаза, — ладно-ладно, не трогаю твое сокровище. Вот положила рядом, видишь? — она опустила мешочек на полочку и продолжила водные процедуры, отмечая, что кот, хоть и поворачивается, но свою ношу из вида не выпускает ни на секунду.

Уже позже, когда они вместе с отмытым, накормленным и завернутым в полотенце котом сидели на стареньком диванчике, Эйшелин осторожно распустила завязки мешочка, практически намертво слипшиеся от грязи, и вытряхнула его содержимое: на ладонь ей упали несколько семян. Красивые, золотистые, будто налитые своим внутренним светом.

— Это… — Эйшелин смотрела то на кота, то на семена и чувствовала, как у нее в горле растет и ширится совершенно предательский ком, — это невозможно. Понимаешь? Они не вырастут у нас… нет воздуха, нет земли… — она лепетала еще что-то, не замечая катящихся по щекам слез, а в голове уже одна за другой проносились быстрые деловитые мысли: где раздобыть земли и что нужно найти и отмыть старую бабушкину лейку, которая совершенно точно завалялась где-то в кладовой.

— Безнадежно, — сообщила Эйшелин пристально наблюдающему за ней коту. Семена они посадили в большой старый ящик целую неделю назад, но на поверхности до сих пор не показалось ни одного зеленого ростка, — может быть, я их слишком глубоко закопала? Или недостаточно поливаю? Или им света не хватает? Я совершенно не умею выращивать что-либо! — оправдываясь под укоризненным взглядом кота, девушка чувствовала себя хуже некуда. Будто она опять предала, не оправдала возложенные на нее ожидания.

— Не знаю я, что еще можно сделать, — кот опять куда-то ушел: он приходил и уходил, когда ему вздумается, причем Эйшелин никак не могла отследить, как же это происходит. — Не могу, — плакать на пустыми ящиками — самое глупое, что она делала в своей жизни, но слезы лились и лились, и поделать с ними ничего не получалось. Как и с проклятыми семенами.

Еще через неделю над черно-серой землей появился первый бледный и хилый росток. Эйшелин смотрела на него так, словно видела самое прекрасное зрелище в своей жизни.

— Дымник! Эй, Дымник! Посмотри!

Они ухаживали за ростком так, будто он являлся самой большой драгоценностью в их жизни. Разворачивали ящик то так, то эдак, стараясь поймать несуществующие лучи солнца, или направляли на него свет керосиновой лампы. Еще через пару дней он завял, а через день стало ясно — безнадежно.

— Мяу! — привлек внимание Эйшелин голос кота с кухни, она побежала туда. Кот сидел прямо в ящике и старательно рыл лапами землю.

— Что ты делаешь?! — девушка подбежала к нему и увидела под слоем земли, снятом кошачьими лапами, целый ряд блекло-зеленых ростков. — Значит, все-таки глубоко закопали.

Ростки постепенно превратились в такие же блеклые и хилые растения, на которых распустились откровенно больные цветы. Жалкая тень той красоты, что она видела в… во сне? Но Эйшелин все равно тщательно собрала сброшенные ими семена — такие же больные и блеклые на вид, и посадила их заново.

Новые ростки были совершенно не такие изящные: приземистые, с желтовато-бурыми кожистыми листьями, они, тем не менее, смотрелись более… уверенно. Цветы на них распустились такие же бурые и уродливые, да и цвели всего несколько часов. Эйшелин упрямо сжала губы и посадила семена заново.

На узком пространстве между оконной рамой и внешней кованой решеткой стоял длинный ящик, из которого свешивали мясистые бордовые листья странные болезненно-фиолетовые цветы на длинных изящных ножках. Эйшелин готова была поклясться, что никогда и нигде не видела подобных цветов, но им, казалось, вполне комфортно на улице под пеленой городского смога и тумана. Они росли, распускались и давали семена вопреки всем погодным условиям, и от года к году становились все краше и изящнее. Настолько, что в этот год Эйшелин решилась выставить их на улицу, обмирая и в тайне опасаясь, что городской воздух их попросту убьет. Цветам оказалось все равно, более того, ей казалось, что и дышать над ними легче. Эйшелин подумала, что будь она более рисковой — сняла бы респиратор и проверила, настолько лучше здесь воздух.

— Соседка, — окликнула ее как-то на улице Мишель, что вот уже пять лет как купила квартирку в доме напротив, — а что это у тебя такое… яркое?

— Цветы, — Эйшелин убрала за ухо выбившуюся прядь волос и осторожно обрезала сухой листок.

— Красивые, — Мишель одобрительно кивнула, — не поделишься?

— А? — Эйшелин удивленно моргнула и чуть не выронила лейку, но уже спустя мгновение решительно кивнула, — поделюсь! Слушай сюда…

Отдавать семена кому-то другому было страшно. Эйшелин все еще боялась: вдруг не взойдут, пропадут, и что она тогда будет делать? Она ни разу не давала кому-то ни единого семечка, да и Дымник явно был против, с воем носясь вокруг ее ног.

— Ну ты что… так надо! — пыталась Эйшелин унять кота, но в результате спаслась только тем, что закрыла его в ванной, ни секунды не сомневаясь в том, что поплатится за это расцарапанными руками.

— Держи, Мишель! Только поливать не забывай и… — Эйшелин все говорила и говорила, и никак не могла разжать руку, крепко сжимавшую в кулаке семена.

— Да поняла я, не бойся. Вырастут твои цветы. Вся улица в них будет, вот увидишь! — Мишель улыбнулась, и Эйшелин почувствовала, как пальцы сами собой разжимаются, оставляя драгоценные семена в чужих ладонях.

***

— Мари, стой! Вот непоседа, — сама себе пожаловалась Элен и оглянулась по сторонам, высматривая нужный поворот и одновременно ловя дочь за руку. — Да где же это!

— Ма, смотри! — Мари остановилась, непосредственно ткнув пальцем куда-то в сторону.

— Показывать пальцем неприлично, — начала выговаривать Элен, одновременно поворачиваясь в указанную сторону, да так и замерла, не вымолвив больше ни слова.

Улица утопала в цветах. Длинные лианы свисали с высоких подоконников вторых этажей, оплетали кованые решетки и стремились куда-то вверх, где, как на секунду показалось Элен, мелькнуло нечто яркое и пронзительно голубое.

— Это она… Цветочная улица! — Элен счастливо улыбнулась и бодро зашагала вперед, радуясь, что слова соседки оказались правдивы. А она-то еще смеялась над старой Мадлен, которая говорила, что ее невестка выросла на улице, полной цветов.