Подчинение миллиардеру (ЛП) - Ле Карр Джорджия. Страница 37

Он как зверь, бык, которого выпустили из загона. Он глубоко входит ко мне в рот, и с ревом кончает. Не как обычно, с какой-то сдерживаемой яростью. В исступлении. Я с жадностью проглатываю его горячую сперму. Наконец, его оргазм заканчивается. Он перестает неистово двигать бедрами. Его грудь поднимается и опускается, он пытается отдышаться. Я смотрю ему в глаза, он — на меня. Странное выражение появляется у него на лице.

— Иди прими душ, — говорит он, голос опять звучит жестко и прохладно.

Я поднимаюсь на ноги и одеваюсь. Не оглядываясь в его сторону, выхожу и поднимаюсь наверх в свою комнату, в ванную.

Я включаю душ и встаю под напор воды. Капли веером брызгают вокруг. Я чувствую, как к горлу подкатывают тихие рыдания. Их почти не слышно из-за шума воды. Второй виток рыданий начинает сотрясать мои плечи. Не знаю, почему я плачу, но мне кажется, что у меня разрывается сердце.

Я словно попала в ловушку, из которой никак не могу выбраться. Я замужем за Найджелом, и в какой-то непонятной сексуальной связи с Николаем. Я давала клятвы Найджелу. В конце концов, Найджел любит меня. Николай меня почти ненавидит. Для него я просто вещь.

Через месяц он поменяет меня на кого-то другого.

Мне больно, поэтому я и плачу. Я плачу, потому что не понимаю, что со мной происходит. Почему я так реагирую и так хочу Николая. Эта дикая похоть внутри меня, смущает и пугает. Она не может быть моей, это что-то чужеродное. Дверь душа у меня за спиной внезапно открывается.

Я резко поворачиваюсь кругом.

Николай стоит в дверном проеме. Он заходит полностью одетый, в костюме, в ботинках. Прижимает меня к груди, пока я рыдаю еще сильнее. Я действительно рыдаю взахлеб. Как только мои рыдания утихают, он опускается на колени передо мной также, как я стояла перед ним на коленях. Он разводит мои ноги.

Запустив руки ему в волосы, я подтягиваю его голову к своей промежности. Именно так, как он поступил со мной. Я начинаю тереться клитором о его язык, а потом достигаю очередной кульминации. Когда все заканчивается, я опускаюсь на теплые плитки.

И хотя воздух вокруг наполнен паром, его глаза сверкают, как темные звезды.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Николай

Я в шоке пялюсь на директора. Я знаю о таких мужчинах, как он. Мама предупреждала меня о них, когда мне было столько же лет, как сейчас Павлу.

Он улыбается, аккуратно вынимая свой пенис. Он маленький, толстый и белый. Он начинает ласково поглаживать его, и его член увеличивается. Из его тонких губ вырывается вздох. Я по-прежнему сижу замороженным на стуле. Он раскладывает белый платок на коленях и осторожно, нежно, словно это самое дорогое в мире, кладет сверху свой пенис.

— Просто положи на него свою руку, — вкрадчиво хрипло говорит он. — И потом ты сможешь позвонить.

Я смотрю на белого червя и раздумываю над вариантами. У меня мурашки бегут по телу. Я не хочу к нему прикасаться, но мне необходимо позвонить.

— Разве ты не хочешь позвонить своему дяде, чтобы он пришел и забрал тебя и твоего брата? — спрашивает он.

Я киваю.

— Подойди сюда и встань на колени передо мной.

Я встаю и делаю два шага, остановившись прямо перед ним.

— Давай. Встань на колени. Чем скорее ты это сделаешь, тем быстрее сможешь позвонить дяде.

Я опускаюсь на колени.

Он облизывает губы.

— Как ты думаешь, у меня хороший петух?

Я смотрю на его пенис. Он меньше, чем мой и определенно намного меньше, чем у моего отца. На самом деле, он чуть больше, чем у Павла. Я медленно киваю.

— Хочешь потрогать? — продолжая его стимулировать, спрашивает он.

Я протягиваю руку и касаюсь его. Кожа гладкая и теплая.

— Вот. Это было не так сложно, не так ли? Почему бы тебе не взять его в рот?

Я поднимаю глаза на директора.

— Зачем?

— Ты сможешь его пососать, как леденец на палочке. На вкус очень вкусно.

Он директор. Я всего лишь один из мальчиков. Сирота. Мама и папа даже не знают, где мы находимся. Никто не позаботится обо мне. И никто не поверит моей истории. Я не смогу позвонить, если не сделаю то, что он просит. Меня накажут. Отхлестают ремнем. Гораздо легче сделать то, что он просит. Потом я позвоню, и мы с Павлом сможем покинуть это ужасное место.

Я смотрю на член директора. Он не похож на леденец, но выглядит чистым. Может он не будет слишком уж плохим на вкус.

Но я вспоминаю слова мамы, которые она однажды сказала отцу: «Я переживаю за Николая. Он будет либо великим человеком, либо его посадят. Он слишком упрямый, совсем негибкий. Он не знает, как жить и давать жить другим. Он не идет на компромиссы.

Мама как же ты была права.

Я сделаю это для всех других мальчиков. Я наклоняю голову, чтобы взять его мягкий белый пенис в рот. Я причиню ему столько боли, что он больше никогда не сможет так поступать с кем-нибудь еще. И когда я открываю рот, готовясь укусить его со всей силы, какая у меня есть, внезапно меня совершенно неожиданно жестко ударяют по голове, голова дергается, как будто она готова оторваться от шеи. У меня клацают зубы.

Я падаю на пол.

Не в состоянии сфокусировать зрение. Все как в тумане. Директор встает. Платок медленно падает на пол возле моей головы. Он такой белый. Так красиво выглядит. Затем все становится черным.

Я прихожу в себя от взорвавшейся боли. На меня сыпятся удары, удары ногами, много ног. По голове, в лицо, в тело, по ногам. Они так быстро сыплются на меня из разных мест. От них невозможно увернуться. Единственное, что я могу сделать, это свернуться калачиком и молиться, чтобы это скоро закончилось.

— Хватит, — приказывает все тот же голос. Даже избитый, и в агонии, я узнаю его.

Удары прекращаются.

Я не двигаюсь. Все мое тело горит от боли.

Передо мной появляются ботинки.

— Теперь вставай и убирайся из моего кабинета.

Боль мучительная и она повсюду. Я медленно сажусь. Слезы текут у меня по лицу. Каждый дюйм тела кричит от боли, когда я пытаюсь встать. В конечном итоге, я корчусь на полу.

— Не такой уж и храбрый, а? — насмехается он.

Я поднимаю голову и смотрю глазом, который застилает кровь, оглядываясь вокруг. Пять парней. Я тут же их узнаю. Бандиты. По их глазам я вижу, что они жаждут крови. Они на адреналине. Они хотят закончить свою работу.

Я медленно встаю, стиснув зубы от боли и хромая выхожу из его кабинета. Я знаю, что должен найти Павла. Я должен защитить его. В этом месте есть монстры. Другие дети уже в постели, пока я иду через тихое здание.

Павел тоже лежит в своей постели. Он дрожит от ужаса. Когда меня видит, начинает рыдать.

— Нико, Нико, что они с тобой сделали?

— Ничего особенного. Со мной все будет хорошо. Просто выглядит плохо, чем есть на самом деле, — говорю я опухшими губами. Я едва могу видеть или говорить. Мне нужно прилечь. Я чувствую такую слабость. Я медленно опускаюсь на кровать. Тянусь к одеялу и вырываю от него длинную полоску. Я привязываю один конец к запястью Павла, другой — к своему.

— Что ты делаешь? — спрашивает Павел.

— Не снимай эту веревочку, что бы ни случилось. Если кто-нибудь попытается тебя увести, тут же разбуди меня, хорошо? — строго предупреждаю я его.

Он кивает.

Я ложусь.

— Мне страшно, — тихо говорит Павел.

— Пока я здесь, с тобой ничего не случится, — отвечаю я ему.

Этой ночью никто не приходит за Павлом, но за мной приходит Сергей.

— Я не могу пойти с тобой, — шепчу я.

Он качает головой.

— Что ты сделал?

— Я пытался его укусить.

Он выглядит невозмутимым.

— Это было глупо с твоей стороны. Тебе чертовски повезло, что они не вкололи тебе никакую химию и не отправили в психушку, или в лежачие комнаты. Дети там никогда не покидают свои кровати. Они связаны и проводят весь день, глядя в потолок.