Земля-воздух (СИ) - Лимова Александра. Страница 30

Что произойдет, когда Аллочка, явно меня недолюбливающая, спалит меня с Ковалем, представить страшно. И я понимала, что он не выдержит. И я тоже. Сердце у меня билось учащенно, а в ногах собирался свинец, тяжело и обжигающе перетекающий в низ живота каждый раз, когда я заходила в салон.

И Паша не сдержался. Когда я сервировала стол, и не то чтобы не специально, но с глумливым умыслом, нагнулась так, чтобы юбка чуть поднялась, он рванул меня на себя и впился в губы, руками сжимая ягодицы. Сознание запылало и вырубило нахер все доводы разума, запустив в тело разряд импульса возбуждения и желания, сжегшего все нервные окончания.

С трудом отстранилась. С трудом отпустил.

— Реши с ней. Сейчас. Либо я это сделаю сам и радикально. — Перехватив мою руку, и скользя взглядом по ягодицам, тихо сказал он.

Мрачно думая о том, как правдоподобно уломать курицу Диего на некоторое время без контроля и не вызвать при этом подозрений, я зашла в стафф. Чтобы понять, что судьба ко мне в который раз благосклонна.

Аллочку рвало в туалете стаффа. Вышла она оттуда бледная и несчастная. Я задумчиво на нее смотрела сидя на пуфе за столом.

— Только не говори, что ты беременна. — Негромко произнесла я, глядя на живот любовницы Диего.

— С утра тест дал отрицательный результат. — Она устало усмехнулась, отводя взгляд и присасываясь к бутылке минералки. — Не успела сделать не повторный тест, не в клинику сходить. Задержка только первый день, но все же…

А потом разрыдалась. Жалко и невпечатляюще. Я равнодушно смотрела на нее, повернувшуюся полубоком и утирающую рукавом глупые слезы. Еще бы совсем недавно эта ситуация вызвала у меня злорадное удовольствие, такое же, когда я Ксюшу пугала мнимым сифилисом Диего. А сейчас… мысли уцепились за мужчину в салоне. Почему-то именно в этот момент. Когда я спросила у себя о причине отсутствия злорадства.

Усмехнулась, понимая, что на горизонте маячат проблемы и встретила прямой, но такой слабый взгляд Аллочки, с третьей попытки задавшей мне животрепещущий вопрос:

— Это правда? О Диего?

Хотелось заржать. Расхохотаться, и стоя поаплодировать моему бывшему испанскому мачо, имевшему меня, и заставляющему дружить своих неофициальных любовниц, делящихся друг с другом секретами. Хорош подлец! Правда, он очень хорош! Прямо гордость берет, что я трахала такого мерзавца.

— Принцип шведской семьи? Ты, Диего и Ксюша? Или у вас график очередности есть? — уничижительно фыркнула я, заставив ее несколько оторопеть. — А самому Диего ты о задержке не сказала? Или подружка доложилась? Вы ведь с Ксюшей ничего в тайне друг от друга не держите, так?

Она хотела было вскинуться, но положение у нее было не то, чтобы на претензиях со мной разговор вести. Ей нужны были ответы от сдерживающей смех меня. У нее риск беременности от сифилитика. Ну, это она так считала. Я не сдержалась при этих мыслях и фыркнула. Но злорадства снова не испытала, хотя должна была. Мой взгляд почему-то снова зацепился за дверь, ведущую в салон. Отвела я глаза оттуда не сразу. Только после того, как курица Диего снова ринулась в туалет, и, рухнув на колени, начала блевать в унитаз.

Хотя, это даже на руку — заключила я, рассматривая ее содрогающуюся спину. Когда она более-менее пришла в себя, я сделала соболезнующий вид, усадила ее за стол и приготовила зеленый чай с чабрецом. Она выглядела подавленной, принимая бокал и флакон соевого молока. Подняла на меня умоляющий взгляд и я, стремясь придать себе облик матери Терезы, сказала, чтобы она отдохнула, а лучше вздремнула, что я сама полностью возьму обслуживание клиента на себя. Она заикнулась было о сифилисе, я честно ответила, что результаты у меня отрицательные, изобразила соболезнующий вид, и, подхватив поднос с чайный сервизом и вскипевшим чайником, готова была упорхнуть к Ковалю, когда меня остановил ее слабый голос:

— Знаешь, Маш, тебя все считали сукой. Даже сам Диего. Но ты оказалась хорошим человеком. Спасибо тебе. За отсутствие истерик. За такую поддержку. Я бы так не смогла.

Я едва сдержала саркастичный смешок, бросила милосердный взгляд на нее, кутающуюся в плед и дрожащими пальцами прижимающую к бледным губам кружку чая и вышла в салон.

Коваль. Ко-валь. При одном звучании фамилии, так мягко, но терпко ложащейся на язык у меня уже на двенадцать. Он поднял на меня взгляд. Глаза блядские, зеленые, глубокие и затягивающие. Взгляд прямой, твердый, бескомпромиссно и безжалостно пробивающий. Как пуля навылет. Я фактически швырнула поднос на стол, подходя к нему. Меня не заботил звон фарфора и горячие капли из чайника. Меня заботило только то, что изумруды его глаз подернулись призывной, искушающей поволокой эротики. Просто один его взгляд, а я уже теку и чувствую, как кровь пенится в сосудах.

— Что-то желаете, Павел Александрович? — а голос мой будто и не мой.

Дрогнувший, с прорывающейся хрипотцой и немного глухой. Я остановилась рядом с его креслом, и как полагается, элегантно присела на корточки. Не в силах совладать с голодом во взгляде. Который зародил адский изумрудный отклик в его глазах.

— Да, киса. Тебя. — Низкая интонация, от которой пробрала дрожь больше, чем от смысла слов.

И все. Мир померк и пал еще до того, как он с силой за руку дернул меня на себя, одновременно поворачивая кресло, чтобы я упала на его грудь. И он не убедился в том, что я позаботилась, чтобы свидетель не вошел. Ему было плевать на это. Он впился в мои губы таким сумасводящий ярким и жадным поцелуем, что это мгновенно сожгло мои слова о безопасности. Ему было плевать. Что кто-то увидит. Что у меня и у него могут быть проблемы, в основном конечно, у меня, но…

Мое тело само дало ответ. Жаркий и однозначный. Втискиваясь в него, пытаясь наивно подавить его губы своими, руками обхватывая шею.

Подхватил под ягодицы и встал с кресла вместе со мной. Бросил, именно бросил на диван. Я хотела подняться и он даже позволил, но развернул к себе спиной, и прижался, сжигая кожу шеи горячими губами. Толкнул вперед, подсказывая встать на колено на сидение и упереться руками в спинку дивана. Его пальцы впились в мой узел на затылке. Распустили его. Мой взгляд уцепился за картину, видневшуюся в иллюминаторе — завораживающие бескрайние поля облаков проплывающих под самолетом. Протекающих быстро, так же как возбуждение по суженным сосудам.

— Видишь, кис, мир под нами. — Хрипло шепнул на ухо, запуская руки под ткань пиджака и блузы, сжимая грудь, пуская разряд удовольствия и томления по телу. — Слышала выражение про седьмое небо? Сегодня мы будем выше…

Прижался бедрами к моим ягодицам. Пальцы чуть потянули за волосы, вынуждая немеющее под его руками тело, прогнуться в пояснице. Каждый сантиметр движения юбки вверх вызывало дурманящую волну алчности большего немедленно и прямо сейчас и одновременно дикое, ни с чем не сравнимое наслаждение от его нарочитой медлительности, от его якобы невзначай покачивающихся движений бедрами. Краткий мог его борьбы со своей одеждой. Ой хриплый вздох, когда почувствовала, как он прижался к бедрам.

Медленное движение вперед и медленный натяжение за волосы назад порвали, испепелили, уничтожили мой мир. Сладко, до щемящего чувства в груди. Замер, давая пару мгновений привыкнуть и расслабляя пальцы в моих волосах. Кровь вскипела и гремела набатом в ушах в краткий миг перерыва. Перед пиздецом. Жестко, слишком жестко брал меня. На грани боли. И удовольствия. Как ни парадоксально, удовольствия от каждого грубого, зажигающего вены жаром движения, было больше. Настолько больше, что я едва заглушала стоны, прорывающиеся с губ свободной не упирающейся в спинку дивана рукой.

А между тем, накал возрастал. Во мне, жарко поддающейся назад, навстречу его бедрам. И в нем, сбивчиво дышащим за моей спиной. Накал возрастал и готов был спровоцировать обрыв в пропасть в глубину кружащих под джетом облаков. И сорвал, вырвав из моих легких жалобный всхлип, как результат подкосившего ноги сметающего меня, мир под ногами и одновременно его, чуть упразднившего и снизившего чувство нереального наслаждения от последнего его особенно сильного движения. Рухнула на прохладную кожу дивана. Задрожала, закусила ткань обивки, пытаясь унять сотрясающие волны наслаждения, разбивающего тело. И пришла в себя далеко не сразу, стыдливо утерев влажные дорожки на щеках и с трудом повернувшись к Ковалю, неведомо когда рухнувшему рядом, отставив испачканную руку и восстанавливающему дыхание откинув голову на спинку дивана и прикрывшему глаза.