Дело музыкальных коров - Гарднер Эрл Стенли. Страница 3

— Я не хотела сказать ничего такого.

— Ну, так ты хотела, чтобы это сказал я.

Линда на несколько секунд замялась.

— Может, никто не заметит?.. — колебалась она.

Роб сделал вид, что тоже задумался.

— Никто не заметит… — повторил он с таким притворным сомнением, что Линда рассмеялась.

Вдвоем они провели вторую половину своего идиллического путешествия, останавливаясь в маленьких гостиничках, где два паспорта и требование двух отдельных номеров вызывали у портье бурные протесты и возмущенно-отчаянное пожатие плечами.

Линда рисовала, и, хотя ее рисунки, кроме нее самой, никто не видел, это вносило разнообразие в их маршрут, а новые места давали Робу возможность побольше узнать о методах военной дрессуры собак — насколько это было дозволено гражданскому лицу.

Вскоре после их отъезда из Интерлакена Линда сказала Робу, что неподалеку находится небольшая гостиница, которую ей хотелось бы посетить. Какие-то ее дальние родственники останавливались там около года назад и попросили заехать, передать привет и письмо владельцу гостиницы.

— Ты не будешь возражать? — спросила она.

Роб Трентон покачал головой. Он с радостью бы остался вдвоем с ней на несколько дней, недель, месяцев — где угодно. В глубине души он прекрасно понимал, что, несмотря на тот барьер, который ограждал личную жизнь Линды, их отношения с каждым днем становились прочнее и крепче, подобно зреющему, наливающемуся соком плоду на ветке дерева.

Гостиница оказалась прелестной, а ее владелец Рене Шарто, тихий, учтивый мужчина с грустными глазами, взяв письмо у Линды, похоже, чрезвычайно обрадовался и предоставил лучшие комнаты, да и всю гостиницу в их полное распоряжение.

У маленького автомобиля, который весьма лихо вез их по стране, а теперь стоял в гостиничном дворе, появилась течь в радиаторе. Рене Шарто пообещал вызвать автомеханика, который его отремонтирует, пока Линда и Роб прогуляются по округе, наслаждаясь великолепными пейзажами.

Перенося багаж из автомобиля в гостиницу, Рене объяснил, что недавно в его семье произошла трагедия.

Его жена, так полюбившая тетушку Линды, которая останавливалась здесь на несколько дней год назад, недавно скончалась.

Рене Шарто поставил чемодан на землю. Казалось, он вот-вот заплачет. Но вскоре он успокоился и продолжил переносить багаж в гостиницу. Затем он вернулся убедиться, что гости устроились удобно, и пошел вызывать автомеханика.

Владелец гостиницы сказал им, что у него остановился еще один американец, и показал регистрационную книгу, где решительным мужским почерком было выведено: Мертон Острандер, Лос-Анджелес, Калифорния, США. Точного адреса не было.

Роб Трентон успел подружиться с забавной сердитой таксой, семенящей по гостинице, а Линда Кэрролл разглядывала картины, старинную посуду и наконец предложила прогуляться.

Мсье Шарто печально порекомендовал им осмотреть красивую равнину, которая прекрасно видна с высоты, надо идти по тропинке, огибающей плато, и серпантином подняться к вершине холма. Он объяснил на своем отличном английском, что подъем прост и вид стоит затраченных усилий. Мертон Острандер часто гуляет по этой тропинке и делает там зарисовки.

Роб с Линдой отправились в путь и в полумиле от гостиницы повстречали высокого блондина в удобном твидовом костюме. Увидев у него под мышкой альбом, Роб шепнул Линде:

— Его-то тебе не провести, не так ли?

Острандер удивился, столкнувшись с двумя соотечественниками.

Трентон протянул руку:

— Мистер Ливингстон, если не ошибаюсь?

— Стенли! — воскликнул Острандер, схватив его ладонь и энергично тряся ее. — Как, черт возьми, вы меня вычислили?

— Заглянули в регистрационную книгу, — смеясь, ответила Линда. — Хотя вы и записались под именем Мертона Острандера, мы поняли, что это вы, мистер Ливингстон.

— Мне тоже придется подсмотреть в книге регистрации ваши псевдонимы, мистер и миссис Стенли? — поинтересовался он.

— Мы вовсе не «мистер и миссис», — ответила Линда. — Я — Линда Кэрролл, а он — Роб Трентон. — Она перехватила вопросительный взгляд, который Острандер бросил на Роба, и поспешила добавить: — Это все, что осталось от четверки путешественников, разбившейся о скалы бизнеса. Моим друзьям, мистеру и миссис Эссексам, пришлось срочно вернуться в Штаты. — Она вспыхнула, догадавшись, что невольно выделила слова «мистер и миссис», потому что Мертон Острандер, достаточно быстро все поняв, улыбнулся. — Вы художник? — спросила она торопливо.

— Я не художник, — ответил Острандер. — Просто мне кажется, что зарисовки в альбоме лучше, чем фотоаппарат, запечатлевают виды. Мне нравится вспоминать потом то, что я видел своими глазами, а фотограф из меня никудышный. Я всегда держу фотоаппарат не под тем ракурсом или забываю перемотать пленку. Но даже когда я сосредоточусь и сделаю отличный снимок, выясняется, что я забыл про выдержку, и картинка получается серой и темной. А с альбомом проще, я могу зарисовать все, что хочу. — Он кивнул на альбом, который держал под мышкой, но не показал ни одного наброска. — Если интересуетесь пейзажами, — жизнерадостно продолжал Острандер, — я с удовольствием пойду с вами, буду вашим проводником и покажу вам прелестнейшую поляну в мире.

— Мы были бы очень рады.

Мертон Острандер повернул назад и легко зашагал по тропинке, как человек, привыкший к долгим пешим прогулкам. По дороге он рассказал о трагедии, случившейся в гостинице.

— Хозяин потерял жену всего несколько дней назад.

Она всю жизнь собирала грибы в окрестных лесах, но в последнее время у нее стало портиться зрение, а вы знаете здешних людей: на очки они никогда не потратятся.

Да и мадам Шарто очки казались чем-то слишком экстравагантным. Только так я могу объяснить несчастье.

— Поганки? — спросила Линда.

— Очевидно, да. И, судя по всему, поганка оказалась лишь одна, потому что отравилась только она. — Острандер помолчал немного и передернул плечами: — Я ел вместе с ними. Понимаете, грибов было совсем немного, всего несколько штук, но я часто думаю, что случилось бы… что могло бы случиться со мной…

— Они жили вдвоем? — поинтересовалась Линда.

— Нет, у них есть дочь Мари. Странно, что вы ее не встретили. Она очень мила, но еще не оправилась от потрясения. Ей всего шестнадцать, хотя выглядит на все двадцать. Смуглая, хорошо сложена, с огромными блестящими глазами. А вы надолго сюда?

— Всего на одну ночь.

— А-а… — По лицу Острандера пробежала тень разочарования.

— А вы тут давно живете? — спросил Трентон.

— Несколько недель, — рассмеялся Острандер. — Не помню уже — шесть или восемь. Здесь, наверху, время тянется медленно, как стрелки старомодных часов, но в гостинице, конечно, теперь все по-другому. Повсюду царит горе… а я в какой-то мере как бы член семьи и не решился уехать, потому что разделяю их чувства. Оба в чем-то зависят от меня. Впрочем… ладно, давайте поднимемся на плато и полюбуемся оттуда пейзажем. А вы сами, кстати, не художница?

— С чего вы взяли?

— Не знаю. Просто спросил.

Она решительно покачала головой:

— Как и вы, я иногда делаю зарисовки в альбоме, просто чтобы потом вспомнить виды, игру теней и все, что видела, но… — Она нервно засмеялась и сказала: — Мои рисунки так топорны, что, кроме меня, никто не сможет уловить в них ни капли смысла… никто.

Мертон Острандер смотрел на нее с легкой улыбкой:

— Я так понимаю, что это и ко мне относится?

— Это относится ко всем любителям, — отрезала Линда.

— Честный ответ, — похвалил ее Острандер и пошел вперед по тропинке.

Глава 2

Острандер оживленно рассказывал о местных жителях, их обычаях, о швейцарской деревне и деревенских обитателях. Трентон заметил, что Линда увлеченно его слушает.

Оказалось, Острандер был прирожденным актером: описывая того или иного селянина, он гримасничал или изображал его походку так, что чудилось, будто люди, о которых он говорил, предстают перед ними.