Взять хотя бы меня - Кэмерон Джулия. Страница 3

Да, за парнями следили, за девчонками тем более, но почему-то никто никогда не говорил о сексуальном подтексте, возникавшем в отношениях девочек с молодыми священниками, нашими исповедниками. Отец Эллиот, отец Брайан, отец Финтан, отец Честер – все они были зрелыми тридцатилетними мужчинами. Мы ведь рассказывали им обо всем – обо всех нечистых мыслях и запретных поступках. Они назначали нам епитимью и шли своей дорогой, унося с собой груз наших грехов. Интересно, хоть одна из нас когда-нибудь осмелилась признаться, что сами эти молодые священники выступали объектами наших желаний? Сомневаюсь. Особенно пристального внимания удостаивался отец Эллиот. Высокий, темноволосый, с длинными ресницами и очень привлекательный, он обладал еще и отзывчивым характером, что в глазах трепетных девочек-подростков делало его идеальным духовником. Он так чутко и внимательно выслушивал нас, что это просто завораживало. Исповедь превращалась в эротическое действо: священники, такие сдержанные и неприкосновенные; юные девушки, такие тоскующие, кротко шепчущие. Кто бы смог не обращать внимания на мужскую привлекательность наших духовных отцов? Особенно когда они играли с мальчиками в баскетбол – забыв о полагающейся им торжественности и сдержанности. На баскетбол священники надевали свободные одеяния из грубой ткани, перепоясывая их низко на бедрах. Под складками легко угадывались жилистые предплечья и сильные мышцы. Бросок – и мяч летит в корзину. Священники всегда обыгрывали своих подопечных.

В шестнадцать лет я читала Тейяра де Шардена и Пауля Тиллиха. Я стремилась найти Бога, в которого смогла бы поверить, – Бога, озабоченного чем-то поважнее категорий А, В и С киношной «табели о рангах». Наверняка у Бога есть интересы посерьезней, правда? Вот и Пауль Тиллих говорил мне то же самое. Он считал Господа «основой бытия» – и я отчаянно жаждала такого Бога, который дал бы мне чувство основательности.

В предпоследнем школьном классе кармелитские священники пригласили к нам стороннего учителя, который должен был ответить на все вопросы о вере, которые могли у нас возникнуть. Помню, как сидела в маленькой аудитории и слушала, как он говорит: «Итак, Небеса, как вы уже поняли, – это что-то вроде того, как сидеть в кинотеатре рядом с матерью и наблюдать Господа на экране». Его слова привели меня в ужас. На перемене я поделилась своим недоумением с одноклассницами.

– Зато он такой красавчик, – в унисон выдохнули они, даже не обратив внимания на суть моих слов. «“Красавчика” маловато для объяснения», – недовольно пробурчала я.

Слухи о моем смятении достигли ушей сестры Мэри Сесиль, директора нашей школы. Меня вызвали к ней в кабинет, словно я устроила какие-то беспорядки.

– Ты выглядишь очень несчастной, – сказала директор. – Уныние тебя не красит, а теперь ты и других учениц расстраиваешь.

Ласковая, немного сутулая, сестра Мэри Сесиль хотела для меня только лучшего. Она чувствовала, что мне, видимо, нужен психотерапевт. Мою концепцию Бога следовало откорректировать, и поэтому, ради моего собственного блага и спасения моей бессмертной души, меня отправили к сестре Мэри Реймонд. Отныне по четвергам, после уроков, мне следовало посещать ее, живущую в семидесяти милях от Либертивилля. О том, что я могу отказаться, не шло и речи.

Мэри Реймонд – сестра милосердия и психотерапевт в одном лице – обитала в кампусе колледжа Святого Ксаверия, что на дальнем, южном конце Чикаго. Чтобы добраться туда, пришлось ехать по широкой платной дороге, по семь пунктов оплаты в каждую сторону. На скорости тридцать миль в час я ловко забрасывала четвертаки в монетоприемники. Я гордилась своей меткостью. А еще гордилась своей честностью при разговоре с сестрой Мэри Реймонд. Я рассказала ей все как есть – что не верю в того уютного Бога, о котором мне рассказывают в школе и которому меня учат. Уж конечно, Господь должен быть чем-то большим, чем считают наши монахини и священники. И уж конечно, у него должны быть ответы на мои вопросы, должна быть сила поддержать меня, пролить бальзам на мою израненную душу, избавить меня от мучительного чувства пустоты.

Сестру Мэри Реймонд мое беспокойство не напугало. Она объяснила, что это неизбежная часть духовного пути человека.

– С тобой не происходит ничего плохого, – эти ее слова я четко помню. – Ты просто умная девочка.

Вот этот-то самый «просто ум» и сделал меня агностиком. Я не могла верить в того Бога, о котором мне твердили в монастыре. Должно же быть в призвании наших монахинь и священников что-то, о чем они нам не рассказывали? Должны же они верить во что-то более содержательное, чем Господь на экране кинотеатра? Каждый день, изучая труды Пауля Тиллиха в школьной библиотеке, я пыталась примерить его воззрения на свою жизнь. Столкнувшись со столь сильной духовной паникой, я искала ответы на свои вопросы в кипучей и вроде бы даже счастливой жизни окружавших меня людей.

Сестра Мэри Элизабет, работавшая на полставки в НАСА, преподавала нам матанализ и, кажется, верила только в бога высшей математики. Сестра Джулия Клэр, учившая нас английскому, упоминала исключительно о горячей преданности Шелли, Вордсворту и Китсу. В ее классе воплощением Господа была любовь к красоте. Мы заучивали стихотворение за стихотворением, словно в этих прекрасных строках заключались суть и смысл жизни человека. Неужели Бог – поэт?

Прошло сорок лет, а я по-прежнему поддерживаю связь с сестрой Джулией Клэр. Ей уже девяносто два, а она не сдается, держится – кажется, всю свою жизнь она выстроила на любви к словам и их красоте. Когда мне удается написать что-нибудь хорошо, я получаю от нее восторженную записку. «Как бы мне хотелось прочитать эту твою книгу, когда мне было тридцать пять!» – искренне признается сестра Джулия Клэр. Она очень добрая женщина – и полна решимости раскинуть теплые сети своего участия как можно шире, чтобы охватить ими нас всех.

Влияние кармелитского монастыря не так-то просто отринуть. Взять хотя бы идеал скромности. Наши форменные костюмы представляли собой длинные клетчатые юбки и бесформенные пиджаки, над воротниками которых стыдливо высовывались белые блузочки. Четыре десятка лет спустя, уже будучи автором бестселлеров, я по-прежнему прихожу учить своих подопечных в длинных, до лодыжек, юбках, и все они темные, приглушенных тонов. Я все еще ношу туфли, которыми гордилась бы любая монахиня. Мои пиджаки скрывают все округлости. Скажите, что я воплощение матушки-настоятельницы, – и вы не ошибетесь. В моем классе не место сексуальности. Этому учили нас, юных девушек, монахини в кармелитском монастыре. Урок я усвоила – и теперь передаю его дальше.

– Мы узнавали о сексуальности от женщин, которые давно поставили крест на своей сексуальности, – шутит моя подруга Джулианна МакКарти.

Но, увы, это не шутка. Католицизм и его принципы накрепко в нас засели. Когда я сижу во главе стола для заседаний, вокруг которого собрались очень привлекательные мужчины, мне даже в голову не приходит пококетничать. Мое внимание целиком сосредоточено на рассматриваемой теме. Монахини отлично научили меня фокусироваться.

В тот год, когда я пребывала в поисках своего личного Бога, наша учительница теологии, сестра Мэри Бенедикта, заставляла нас уделять все внимание картам Святой Земли. Она рисовала стрелки, изображавшие направления миграции двенадцати колен Израилевых. Расступившиеся перед евреями воды Красного моря для нее были вовсе не метафорой. Она твердо верила – и настойчиво учила нас, – что Библия основана на исторических фактах. Но даже если и так, эти факты казались слишком далекими – и во времени, и в пространстве, – чтобы на них можно было выстроить хоть какую-то действующую, «рабочую» веру. Короче, мне нужен был Господь, с которым я могла бы запросто беседовать.

Мне хотелось, чтобы Бог был таким же живым и близким, как и мои духовные изыскания. Мне хотелось, чтобы мой Бог был просто похож на меня. Выдвигая свою кандидатуру на пост президента школьного самоуправления, я придумала для продвижения плакат с Христом, восстающим из мертвых. На его свободной тунике красовался значок в мою поддержку с надписью: «Я люблю Джули». Под ногами, ступающими по лестнице, бежал призыв: «Продолжая гордиться традициями. Голосуйте за Дж. К.».