Платиновый обруч (Фантастические произведения) - Гуданец Николай Леонардович. Страница 47

Кролика подавали освежеванным, и есть его в таком виде не составляло, по правде, никакого интереса, и если бы не правила и не этикеты, Могучий Орел велел бы подавать кроликов живыми.

Обед заканчивался, и Его Недоступность в сопровождении телохранителя шел на затененную веранду, чтобы почистить клюв и пригладить взъерошенные перья. Здесь же он дремал минут пятнадцать-двадцать, чтобы окончательно принять достойный вид и собраться с мыслями — особенно щуки всегда портили ему настроение.

Затем начиналась деловая часть дня.

Это, собственно, была аудиенция. Приходили пернатые министры, чиновники всех рангов, гонцы, просители и — напоследок — гости.

Его Недоступность Могучий Орел — Аквила Регия Инвиктус Максимус Юстус [1] — восседал на высоком золотом троне, ослепляя царскими одеждами и величественной осанкой. Одесную его стоял вернейший и преданнейший слуга Старший Сокол, ошую — первейший и любимейший друг Строгий Сарыч, министр пернатого настроения и порядка.

Важные чины входили по одному, докладывали о делах, выслушивали указания и становились в стороне. Так зал постепенно наполнялся и к концу аудиенции, перед увеселительной частью, бывал полон до отказа.

Приходил Горный Гриф, главный любомудр, а также наместник Южных областей, которого в шутку называли просто Гэ-Гэ. У него было немало заслуг, что отмечалось в специальных Уложениях, в одном из которых, в частности, говорилось, что сего мужа надлежит впредь именовать «Грифус Монтанус Предитус» [2] Он был медлительным и невозмутимым, тем не менее считался полезным членом птичьего сената, приятным собеседником, а кроме того доводился Его Недоступности дальним родственником. Гэ-Гэ входил, сгибался в поклоне и начинал речь о том, что все земное преходяще и всяческое суетство — доказательство слабости живущих; непреходяща лишь мудрость и сила Великого.

— Вера в светлый и мудрый образ повелителя, в безграничную его справедливость и заботу порождает в подданных бодрость духа. Это-то и является моральной основой, Ваша Недоступность, это-то и указует всякому свое место и положение, равно как и сферу и меру приложения способностей. И горе тому, кто позабудет о стезе, предначертанной ему. Ибо справедливость и прекрасное всегда восторжествуют — ваше крыло тому порукой, Ваша Недоступность. Чтобы не быть голословным, завтра же я покажу вам, Ваша Недоступность, новый трактат…

Прилетал Бравый Ястреб — первый связной. Он стремительна подбегал к трону, кланялся и докладывал что-нибудь важное, что считал приличествующим настроению владыки. Затем он вставал рядом с Гэ-Гэ и, еще не отдышавшись, начинал что-то шептать ему, но тот, как правило, уже безукоризненно спал.

Прилетала Великая Княгиня Сова, заведующая складами. Заикаясь и поправляя очки, она так отрывисто и торопливо сыпала цифрами, что Строгому Сарычу приходилось членораздельно повторять за ней, иначе бы повелитель ничего не понял.

Прибывал Угрюмый Филин, старший пожарный. Он заявлял, что очагов нигде не наблюдается и меры против возникновения таковых принимаются постоянно.

Входил Зоркий Кондор, смотритель ресурсов, и рисовал широкую картину состояния материально-продовольственного положения; как всегда, он не мог удержаться от критики в адрес Великой Княгини.

— Склады не проветриваются, Ваша Недоступность, дыры в полах не заделываются, что допускается, как я полагаю, с целью разведения мышей для личных нужд ее близорукости…

Вместе появлялись Верный Сапсан и Преданный Кречет, соответственно председатели Первой и Второй канцелярий, ведавших метеорологией и туризмом.

Входили и влетали еще долго. Но вот объявлялся перерыв, и теперь посетителям разрешалось громко разговаривать, щебетать; клекотать, шипеть и свистеть, а также обращаться к Его Недоступности с дельными вопросами и предложениями. И затем наступала вторая, неделовая, часть приема.

Влетал Блистательный Чеглок, блюститель искусств, охорашивался, изящно подходил к трону и говорил что-нибудь изысканное.

Вплывал Важный Аист, первый хранитель новостей, становился сразу в стороне и, если его о чем-то спрашивали, отвечал жестами, так что невозможно было отличить «да» от «нет». Второй же хранитель новостей, Резвая Сорока, уже с порога начинала такую трескотню, что ее тотчас приходилось хватать под крылья, оттаскивать в самый дальний угол и там отпаивать соком, чтобы окончательно не зарапортовалась.

Появлялся Бодрый Страус, главный физкультурник; Кроткий Пеликан, законодатель мод; Томный Журавль, министр воображения. И наконец выступал Прыткий Петух, старший затейник, прозванный, как и Гэ-Гэ в шутку, Пэ-Пэ. И в зале становилось тесно и шумно, серьезные дела уходили на второй план — начиналось веселье. Пэ-Пэ носился повсюду, придумывал на ходу игры и анекдоты, сочинял прибаутки, заводил хороводы, — то есть старался вовсю, чтобы никто не скучал. Гремел смех, возносились восторженные «ура» и «браво». А Могучий Орел между тем внимал Тихому Дятлу, который сидел в тени его крыла на подлокотнике трона и привычно выстукивал своим длинным клювом что-то условное, понятное лишь ему и его господину.

Но вот открывались боковые двери, и в сопровождении нежных девушек-соек появлялась супруга Могучего Орла — Прекрасная Голубка. Она приветливо улыбалась своему повелителю, сдержанно отвечала на поклоны царедворцев и гостей; возле золотого трона устанавливали маленький серебряный троник, девушки-сойки подсаживали на него свою госпожу и становились за ее спиной полукругом. Это был апогей праздника.

Звенела музыка, кружились пары, веселье бурлило рекой. Поэты Скворец и Коростель читали новые творения, посвященные царственным особам и красоте природы; певцы Соловей и Кенар исполняли гимны и торжественные арии; шут Тетерев изобретал каламбуры, порой затмевая самого Пэ-Пэ, так что царица смеялась до слез. Между гостями сновали проворные стрепеты, разнося мороженое и напитки. И никто в этом радостном гаме не замечал, что в нише над самым троном сидит Главная Оракульша-Кукушка и невозмутимо пророчествует что-то бесстрастным монотонным голосом.

Случалось, правда, что Оракульшу все же замечали, и тогда по знаку Могучего Орла в нишу посылался один из кобчиков.

— Его Недоступность, — говорил Кукушке посланец, — приказывают вашей мнительности покинуть зал и впредь не показываться без особого распоряжения Его Недоступности.

— Ку-ку! — отвечала Оракульша. — Предвижу в муравейнике дней карминовые облака…

— Ваша мнительность, вы покинете зал или нет?!

— Карминовые облака с четырех сторон. Ветер сухой, умеренный, юго-восточный, температура ночью плюс два, днем минус один…

Стражник летел к Старшему Соколу и докладывал, что «их мнительность не хочет убираться и бормочет что-то про облака в кармане, муравьев и похолодание».

— Она сошла с ума, ваше стервятничество!

Старший Сокол наклонялся к повелителю и шептал; — Кукушка болтает про муравьев, Ваша Недоступность. Не иначе, спятила.

— Гнать вон, — морщился Могучий Орел и отворачивался.

А праздник громко продолжался.

Наконец, когда гости уставали, музыканты выдыхались, поэты хрипли, Пэ-Пэ истощался, Тетерев напивался, а Прекрасная Голубка начинала позевывать, приступали к чтению новых Уложений. Строгий Сарыч разворачивал желтый свиток, и под своды зала взвивался его сильный, чистый голос:

— «Именем Его Недоступности Единственного Великого Могучего Орла, Аквилы Регии Инвиктуса Максимуса Юстуса отныне и вовеки веков повелеть…» В эту минуту становилось тихо на земле и на небе — даже ветер успокаивался, даже реки замедляли свой ход, даже презренная дикая мошка, которая ничего на свете не понимает, замирала где-нибудь в щели и страх сковывал ее члены. Гости и придворные стояла вытянув шеи, не смея шелохнуться ни единым перышком, не моргая и не дыша.

— «Упоминание имени Его Недоступности скороговоркой, либо нечленораздельно рассматривать как злословие с соответствующими отсюда проистеканиями…» — «Рассуждения о делах и Уложениях Его Недоступности в неподобающем месте и неподобающем настроении считать беспечным легкомыслием с последующим за сим…» — «За рачительность и усердие на службе его стервятничество Старшего Сокола одарить особым вниманием и впредь именовать его высокостервятничество Старший Сокол Магнификус Альтиволанс…» [3] Бывали и другие Уложения — их накопилось очень много, и все они издавались на желтых свитках, которые хранились затем в Стальном Сундуке в Главной Канцелярии.