Практическая магия - Смит Дебора. Страница 3

Сегодня я узнал, что папа больше не может с нами жить. Он собирается переехать в город в трех или четырех часах езды отсюда, где у одного бизнесмена, купившего папины скульптуры, есть пустой склад. Папа сможет использовать его как студию и работать весь день. Ему придется только присматривать за зданием. У нас нет денег, чтобы снять такое помещение поближе к дому.

Раньше склад использовали для хранения мебели, матрасов и других вещей, но потом у его владельца, как рассказывают, начались неприятности с ФБР. Теперь склад принадлежит Дяде Сэму, и, как говорит папа, это просто заброшенное место. Наша соседка сверху, миссис Зильберштейн, уверена, что мафия спрятала под полом трупы. Мама считает, что папа не испугается призраков, он среди них вырос.

Папа будет приезжать к нам только на выходные, пока не станет известным скульптором и не разбогатеет. Он говорит, что это случится через год или два, это уж точно. Но мне кажется, что он уезжает от нас насовсем, и не знаю, что мы будем без него делать. Я видел, как мама плакала на кухне (а вообще мама никогда не плачет), но она сказала, что это все из-за лука, который она резала. Она даже притворилась, что бьет противный лук полотенцем. “Вот тебе, лук”, – приговаривала она. Я сделал вид, что поверил, и даже сумел рассмеяться.

Я тоже не буду плакать. У меня есть мама, и я должен о ней заботиться.

До этой недели папа работал на мистера Гуцмана. У мистера Гуцмана большой гараж, где он чинит красивые машины. Мистер Гуцман считает папу самым лучшим жестянщиком в Нью-Йорке, и ему жалко его отпускать, но он уверен, что папа вернется, как только кончатся деньги. Мама же сказала Гуцману, что мы живем как спартанцы и много денег нам и не нужно. Главное – это настоящее искусство и оригинальные идеи.

Довольно долго Гуцман разрешал папе работать в уголке его гаража. Папа брал меня с собой, и я ему помогал. “Мы заставляем металл разговаривать с нами, – говорил отец. – Пусть он расскажет нам, во что хочет превратиться. Мы как боги. Мы даем ему жизнь”. Отцу Александру из школы Сент-Винсента (я там учусь) не понравились бы папины рассуждения, но я ему ничего не скажу. Даже на исповеди, нигде, никогда, ни за что, даже если буду гореть в аду. У меня самый лучший отец на свете. Он замечательный!

Папа как-то сделал из металлической лестницы изогнутую штуковину, да такую, что Гуцман ахнул. “Это что такое? Эта вещь попала в аварию? Или ее переехал поезд?” Папа пояснил, что, когда человек смотрит на это, он должен думать о том, что было сломано и почему. Гуцман только покачал головой и снова заахал. А потом в гараж приехал мужчина, богатый, из хорошего района, и купил скульптуру за двести долларов!

Покупатель, оказавшийся врачом, собирался поставить ее в приемной перед своим кабинетом.

Папа с мамой так обрадовались. Ведь отец давно не мог продать ни одну из своих работ и уже почти сдался. Я бы сказал, что он чувствовал себя плохо, стал тихим, замкнутым и мало со мной разговаривал. Иногда мне даже казалось, что он хочет побить сам себя. Папа перестал ходить с нами в музеи по воскресеньям. Мама все время старалась его поддержать. Она – бальзам для его сердца, как говорит миссис Зильберштейн.

Но в ноябре прошлого года отец получил большой заказ, и все изменилось! Одна леди заплатила ему пять тысяч долларов, чтобы папа сделал для нее медведя! Медведицу. Пару недель назад он отправил ей скульптуру поездом. Медведица будет ехать в товарном вагоне всю дорогу до Джорджии. Я проверил по карте.

Папа считает, что эта медведица особенная и что он у нее многому научился. Всем сразу станет ясно, что это медведица. И это правда нечто особенное, потому что чаще всего люди не понимают, что именно папа создал. Мама убеждена, что это сама жизнь. Она говорит, что папа нашел смысл жизни. Мне, если честно, показалось, что это просто медведица, чьи ребра просвечивают и видно сердце, вот и все.

Но эта работа сделает папу знаменитым. Так утверждает мама. Пусть он даже школу не закончил! Но маме лучше знать. Она ведь училась в колледже. Папе наплевать на школу, но он любит читать, так что они отлично ладят. Только вот церковь он ненавидит. Он вырос в церковном приюте, и у него остался шрам от ремня на плече. Я сам видел! Но он позволил мне стать мальчиком, прислуживающим у алтаря, и все такое, потому что маме этого хочется. И потом Сент-Винсент – хорошая католическая школа, а я могу посещать ее бесплатно, раз сумасшедшая мамина тетя Зельда оставила школе все свои деньги. Меня даже назвали в честь старого священника, преподававшего там латынь.

Рикони старались создать что-нибудь эдакое важное последние лет сто пятьдесят. Но у них не очень-то получилось. Мой прадедушка погиб, когда строил Бруклинский мост. Дедушка – когда наводил понтонную переправу через реку во Франции во время Второй мировой войны. Рикони легко умирают и редко доживают до старости.

Поэтому папа и хочет, чтобы его скульптуры напоминали людям о нас и наших великих идеях. Ему надо поторопиться. В Америке осталось не слишком много Рикони. Я полагаю, только он, мама и я. Но мама до замужества была Долински.

И вот теперь папа уезжает. И все из-за своего искусства. Из-за этой проклятой медведицы, принесшей пять тысяч. Эта чертова громадина. Она смотрела на меня сверху вниз в гараже Гуцмана, словно знала, что я не такой уж и рослый для своих лет. Папа говорит, что его работы с ним разговаривают. Он не сумасшедший, вы не подумайте ничего такого. На нашей улице я видел настоящих чокнутых, так что я знаю, о чем пишу. Папа сказал, что медведица велела ему бросить работу в гараже и стать настоящим скульптором.

Мне очень трудно понять, как это может быть. Я беспокоюсь, я тревожусь за папу. Но я не плачу. Не плачу!

Я просто чувствую, как ржавею изнутри”.

Солнечным апрельским утром Ричард Рикони, высокий, широкоплечий, с сильными мозолистыми руками, вьющимися черными волосами настоящего итальянца и сверкающими серыми глазами, вышел из дома. Он бросил старую дорожную сумку с вещами в кузов давно забывшего молодость пикапа, где уже лежали сварочный аппарат, коробка с кухонной утварью и посудой, армейская походная кровать, спальный мешок и ящик с его любимыми книгами по искусству и ваянию. Женщины, проходившие по грязному тротуару, спешившие в магазин или прачечную, с восхищением поглядывали на него. Их ждали лавчонки с решетками на окнах или парадные двери многоквартирных домов с мощными замками. Жизнь в квартале была опасной и становилась все опаснее. Поэтому люди не задерживались на улицах. Если бы у Ричарда был выбор, он никогда бы не оставил здесь Анджелу и Квентина.

К своим скульптурам, отражавшим его непростые отношения с жизнью, Рикони испытывал странную любовь-ненависть. Он часто резал автогеном уже готовые работы или бросал, не закончив, охладев к ним и даже преисполнившись отвращения. Зачастую металл, который он использовал – кузова выброшенных или разбитых автомобилей, проржавевшие ограды и листовое железо с крыш, – отказывался принимать форму, рисуемую его воображением. Только Железная Медведица удалась сразу. Ричард никогда об этом не забывал.

До этой минуты, укладывая вещи в машину, он усилием воли заставлял себя не смотреть на окна квартирки на четвертом этаже. Ричард знал, что Анджела и Квентин не отрывают от него взгляда. Но теперь он медленно поднял голову. Его жена и похожий на нее сын не сводили с него глаз, и у Ричарда заныло сердце. Они махали ему, вымученно улыбаясь.

Анджела Долински Рикони прижала ладонь к стеклу и пристально смотрела на мужа черными, блестящими глазами, прятавшимися за стеклами очков в строгой оправе. Ее волнистые темные волосы растрепались. Она казалась выше своего среднего роста и плотнее, чем была на самом деле. Ричард всегда испытывал к жене огромное уважение за ее следование идеалам.

Анджела никогда никого не жалела и не признавала жалости к себе. Она немало перенесла в жизни. Ее правая нога осталась изуродованной после автокатастрофы, в которой погибла ее мать. Отец бросил их еще раньше. Анджела не забыла годы изнурительного лечения и одинокого выздоровления в манхэттенской квартире ее эксцентричной тетушки Зельды, где сотни фарфоровых кукол и антикварных плюшевых мишек заполняли диваны, кресла, шкафы со стеклянными дверцами и даже полки в ванной.