Скагаран 1: Робинзоны космоса (СИ) - Костин Константин Константинович. Страница 22

– Я что скажу, – проговорил Молодцов, тыча стволом автомата в поверженного противника. – Если здесь таких созданий много – мы хватим с ними горя. Какая сила! Какие прыжки! А какая живучесть!

– Зато мозгов у него маловато, – усмехнулся Миша. – Да ты сам посмотри! – он указал на раскроенный свинцом череп.

Стоит заметить, что Конош сильно нас зауважал после этого случая. Особенно – наше оружие. Он долго изучал нанесенные зверю повреждения, а потом залился длинным монологом, повторяя «мошомо», «скаг», и демонстрируя три пальца.

– О чем это он? – почесал затылок кузнец.

– Кажется, он говорит, что эта штука зовется мошомо, – перевел Павел. – И он самолично завалил трех таких.

– Сомневаюсь, – покачал я головой.

– Да почему? С достаточно сильным ядом – вполне возможно, – предположил Молодцов. – Только я не могу понять, что такое «скаг»?

Чертенок снова заговорил, повторяя это слово, стуча себя в грудь кулаком, и делая непонятные жесты руками, словно стараясь обнять весь мир.

– Мне кажется, скаги – так они себя называют, – заключил геолог.

Забегая вперед, замечу, что он оказался прав.

Вскоре мы впервые отведали местного мяса. Небольшое животное, напоминающее бегемота, подарило нам вырезку на шашлык. Мы съели только по маленькому кусочку – непонятно, как организм отреагирует на инопланетную пищу, но Конош уплетал за обе щеки.

Мясо по вкусу напоминало телятину, а кулинарный талант кузнеца сделал его вообще неописуемо вкусным блюдом. Никаких нежелательных последствий не было, так что в дальнейшем мы разнообразили наше меню. Признаться, армейские пайки успели прилично надоесть.

Но попробовать плоды с деревьев, напоминавших пальмы, мы не рискнули. Хотя скаг поглощал их с явным удовольствием. Он уже оправился от ран, а накопленный запас русских слов позволял чертенку вполне сносно изъясняться.

Мы двигались дальше, поглощая километры и соляру. Почва становилась все более неровной. Низкие холмы заставляли нас то и дело искать объезды. Перевалив последний подъем, мы почувствовали в воздухе терпкий солоноватый запах.

– Море близко, – сказала Марина.

Вскоре мы увидели его. Темно-зеленое, бурное. Волны, увенчанные пеной, с ревом обрушались на каменистый берег. Мы съехали вниз, и остановились на пляже. Дима предложил искупаться, и я даже почти согласился, как вдруг над водой появилась плоская голова, расколовшаяся пополам, продемонстрировав розовую пасть и несколько рядов острых, как бритвы, треугольных зубов. Желание купаться сразу пропало.

Но после отлива Молодцов обнаружил изолированную заводь. Вода в ней была настолько прозрачна, что можно было пересчитать каждый камушек на дне, а единственными ее обитателями оказались ракушки да водоросли.

Выставив караульных, мы плескались в ней как дети. Конош сперва недоуменно смотрел на нас, а после присоединился. Плыл он странно, изгибая тело и почти не шевеля ногами. Но довольно быстро.

Когда мы с Мариной сменили караульных, экипаж машины боевой устроил соревнования по плаванию. Победителем вышел именно скаг. Передохнув, мы поехали дальше.

Через некоторое время побережье стало скалистым, заставив нас свернуть вглубь материка. Так мы случайно открыли озеро. Его юго-западный берег был низким, а с востока простиралась цепь скал и холмов. Густые заросли темной рамой окаймляли водяную гладь, чуть сморщенную рябью; вода при лунном свете переливалась и фосфоресцировала. Но особая прелесть была в отражении. В воде отражались все три луны, успевшие стать такими родными…

Я сдал пост и отправился спать. Когда меня разбудила Марина – казалось я проспал всего несколько минут. В щели амбразур проникал алый рассвет.

– Просыпайся, лежебока, – прошептала девушка мне на ухо. – Сейчас ты увидишь нечто потрясающее!

Проклиная ее, я протер глаза, и вышел из машины. И сразу обалдел… Озеро лежало перед нами густо-синее с прозеленью, как толща льда на леднике, в пурпурно-золотой оправе. Прибрежные скалы оказались изумительного красного цвета, а деревья, трава и кустарник играли всеми оттенками желтизны: от платинового сплава до червонного золота. Лишь кое-где в этой гамме виднелись зеленые пятна, а холмы на востоке, над которыми вставало солнце, розовели, словно затопленные цветущим вереском.

– Волшебная красота, правда? – произнесла Марна, положив голову мне на плечо. – А жизни не видела ничего подобного!

– Подходящее название, – ответил я. – Волшебное озеро.

Я растолкал остальных. Кроме того, что я чувствовал несправедливым лишение меня сна и то, что экипаж, продрыхнув еще, лишится возможности насладиться такой красотой… хотя, разумеется, в большей степени – первое. Короче, было еще одно важное дело. Запасы соляры подходили к точке невозврата. Как ни печально, как бы мы ни вошли во вкус, пора было возвращаться.

Путь был проделан грандиозный. Основная задача тоже была выполнена. Карты памяти были забиты под завязку фотографиями и видеороликами. Предстояла обратная дорога.

Глава 12. Большая битва

Дорога домой прошла без особых происшествий. Коноша мы высадили недалеко от того места, где подобрали, вручив ему на прощание так понравившийся ему штык-нож, и предварительно договорившись о следующей встрече. Удивительно – даже возведенный нами мост дожил до нашего возвращения.

Неприятности начались, когда до деревни оставалось около сотни километров. Мы планировали сделать небольшой крюк, обследовав ближайшие окрестности, но неожиданный вызов по радио спутал все планы.

– Наше дело – труба, – сквозь шум статистических помех услышал я дядин голос. – Медузы вконец озверели. Только за сегодня мы потеряли троих человек. Эти сволочи летают поодиночке, над самой землей. Мы не успеваем их вовремя засечь, и ракеты бесполезны.

Полковника прервал стук пулемета.

– Положение критическое.

– Будем часа через три-четыре, – пообещал я.

Через два часа, когда на горизонте замаячили знакомые горы, радио вновь заговорило. На этот раз – голосом Семенова.

– Мужики, это жопа! – кричал он. – Этих дряней тут тысячи! Они облепили дома, в некоторых местах уже разобрали крышу. Они не дают носа на улицу высунуть!

– Где дядя? – забеспокоился я.

– Взял броневик, и поехал отстреливать гадов.

До рудника мы добрались без происшествий. Здесь не было ни души. Однако, когда мы подобрались ближе, дверь бункера приоткрылась, и кто-то помахал нам рукой. Паша подвел машину почти вплотную, и только тогда я узнал мастера Евгения Комарова.

– Где остальные? – спросил я.

– Уехали на поезде. Они переделали его в самый настоящий бронепоезд и забрали все оружие. Я остался вас предупредить – звонил министр обороны, сказал, что вы скоро будете.

– Какой еще министр? – не понял я.

– Ну бывший участковый.

– Нормально так! – усмехнулся Миша.

– Давай к нам.

Через полчаса до нас начали доноситься взрывы, а еще чуть погодя мы увидели деревню. Медузы сидели на крышах домов, или совсем низко летали над улицами. Трещали автоматные очереди. Стучал пулемет МТЛБшки.

Мы подъехали к вокзалу, где стоял бронепоезд. Рудокопы потрудились на славу! Паровоз и вагоны были обшиты стальными листами. Из двух башен торчали пусковые установки «Катюш», а еще из четырех – пулеметные стволы.

– Миша, рули к паровозу, – приказал я.

Сминая колесами трупы тварей, бронетранспортер подъехал почти к самому бронепоезду. Родин посигналил, привлекая внимание машиниста. Тот опустил бронещиток, и я узнал Воропаева – бывшего бунтовщика, нынешнего каторжника.

– Как вам удалось положить столько? – удивился я.

– Я их шпарю кипятком! – оружейник высунул наружу шланг с медным наконечником и деревянной ручкой. – Мое личное изобретение! – не без гордости произнес он. – Сейчас сами все увидите. Эй, братва, не стрелять!

Почти два десятка медуз спикировали на паровоз. Воропаев, подпустив из поближе, повернул кран, и навстречу чудищам ударила струя кипящей воды и пара. Половина сразу грохнулась наземь, а остальные рассеялись.