Истории жизни (сборник) - Гавальда Анна. Страница 3
– Чем я могу вам помочь?
Он обвязал полотенце вокруг талии.
– Люси и Марион легли?
– Да.
– Они не замерзнут?
– Нет-нет, все в порядке. Лучше скажите, что мне делать…
– Можешь поплакать, а я не буду чувствовать угрызений совести. Я буду счастлив, что в кои-то веки ты поплачешь просто так. На вот, возьми, нарежь это, – добавил он, протягивая мне три луковицы.
– Вы считаете, что я слишком много плачу?
– Да.
Молчание.
Я взяла деревянную доску, стоявшую у раковины, и устроилась напротив него. Он снова замкнулся. В камине потрескивали дрова.
– Я не то хотел сказать…
– Простите?
– Я имел в виду другое – я не считаю, что ты слишком много плачешь, просто я страшно огорчен. Ты такая хорошенькая, когда улыбаешься…
– Хочешь что-нибудь выпить?
Я кивнула.
– Подождем, пока вино немного согреется, не станем портить впечатление… А пока, может, налить тебе «Bushmills»?
– Нет, спасибо.
– Почему?
– Не люблю виски.
– Несчастная! О чем ты говоришь! На вот, давай-ка попробуй…
Он поднес стакан к моим губам, и его виски показалось мне омерзительным. Я несколько дней ничего не ела и сразу опьянела. Нож скользил по луковой шелухе, затылок отпустило. Сейчас отрежу себе палец. Мне было хорошо.
– Ну как, оценила? Это мне Патрик Френдалл подарил бутылку на шестидесятилетие. Ты помнишь Патрика Френдалла?
– Э-э… нет.
– Ну как же, ты видела его здесь, разве не помнишь? Огромный мужик с длиннющими руками…
– Тот, что подбрасывал Люси в воздух, пока ее чуть не стошнило?
– Точно, – подтвердил Пьер, подливая мне еще.
– Да, помню…
– Я очень его люблю и часто о нем думаю… Странно, но я считаю его одним из лучших друзей, хотя мы едва знакомы…
– А у вас есть лучшие друзья?
– Почему ты об этом спрашиваешь?
– Да так… Просто… Откуда мне знать. Вы ведь никогда не говорили о своих друзьях.
Мой свекор старательно резал морковь кружочками. Всегда забавно наблюдать за мужчиной, который впервые в жизни готовит еду. Ох уж эта мне манера точно следовать рецепту, будто Жинетта Матио – верховная богиня кулинарного искусства!
– Здесь написано «нарезать морковь кружочками средней толщины». Думаешь, так нормально?
– Просто безукоризненно!
Я смеялась. Затылок был невесомым, и голова свободно болталась туда-сюда.
– Спасибо… Так на чем мы остановились? Ах да, на моих друзьях… Вообще-то у меня их было трое… Патрик, с которым я познакомился во время путешествия в Рим. Благотворительная поездка от прихода… Впервые без родителей… Мне было тогда пятнадцать. Я не понимал ни единого слова из того, что говорил этот ирландец в два раза выше меня ростом, но мы с ним сдружились мгновенно. Его воспитывали самые фанатичные католики на свете, я только-только выбрался из-под семейного пресса… Два щенка, отпущенные на свободу в Вечном городе… Всем паломничествам паломничество!
Вспоминая, он и сейчас дрожал от возбуждения.
Он бросил в жаровню лук, морковку и копченую грудинку – пахло очень вкусно.
– А потом Жан Терон – ты его знаешь – и мой брат Поль, которого ты никогда не видела, потому что он умер в 56-м…
– Вы считали брата лучшим другом?
– Даже больше… Насколько я тебя знаю, Хлоя, ты бы в него просто влюбилась. Он был умный и забавный, внимательный к окружающим и всегда веселый. Он рисовал… Завтра я покажу тебе его акварели, они у меня в кабинете. Он знал, как поют все птицы на свете. Любил подшутить, но всегда беззлобно. Он был очаровательный парень. Действительно, очаровательный. Все его обожали…
– От чего он умер?
Мой свекор обернулся:
– Отправился в Индокитай. Вернулся оттуда больным и полусумасшедшим. Умер от туберкулеза 14 июля 1956 года.
– …
– Как ты понимаешь, после этого мои родители больше никогда не смотрели военные парады. Балы и фейерверки для них тоже перестали существовать.
Он добавил мясо в жаркое и начал переворачивать куски, чтобы подрумянились.
– Хуже всего то, что он пошел добровольцем… Он тогда был студентом. Блестяще учился. Хотел работать в ONF [2]. Любил деревья и птиц. Он не должен был туда ехать. Не было никаких на то причин. Никаких. Поль был человеком мягким, пацифистом, он цитировал Жионо [3], он…
– Так почему же он поехал?
– Из-за девушки. Глупая любовная история. Да и какая там девушка – девчонка. Такая нелепость. Вот я тебе сейчас рассказываю об этом и про себя всякий раз как подумаю, так ужаснусь – сколь же абсурдна наша жизнь. Отличный парень отправляется на войну из-за капризной девицы… Дикость! Такие сюжеты хороши для бульварных романов, для дешевых мелодрам!
– Она его не любила?
– Нет. А Поль с ума сходил. Он ее обожал. Он знал ее с двенадцати лет, писал ей письма, которые она вряд ли понимала. Он ушел на войну… из бахвальства. Чтобы она увидела, что он за мужчина! Накануне отъезда этот осел еще хорохорился: «Когда она попросит у вас мой адрес, сразу не давайте, я хочу написать ей сам, первым…» А она три месяца спустя обручилась с сыном мясника с улицы Пасси.
Он всыпал в жаровню с дюжину разных специй – все, что нашел в шкафчиках.
Не знаю, что подумала бы Жинетта.
– Этот тупой верзила целыми днями рубил мясо в подсобке отцовской лавки. Можешь себе представить, какой шок мы испытали. Променять нашего Поля на этого дурня! Пока Поль где-то там, на другом конце земли, мечтал о ней, сочинял стихи, она думала только о том, как проведет вечер со своим боровом, которому папаша-мясник позволял брать свою машину. Небесно-голубой «Фрегат», если не ошибаюсь… Конечно, она была вольна не любить нашего Поля, кто же спорит, но Поль всегда был такой восторженный, такой пылкий, блестящий юноша. Вот ведь какая ерунда получилась…
– И что было потом?
– А ничего. Поль вернулся, а мама сменила мясника. Брат провел много времени в этом доме, почти не выходил. Рисовал, читал, жаловался на бессонницу. Тяжело болел, кашлял не переставая, а потом умер. В двадцать один год…
– Вы никогда об этом не говорите…
– Нет.
– Почему?
– Я любил говорить о Поле с людьми, которые его знали, так было проще…
Я отодвинула свой стул от стола.
– Я накрою. Где вы хотите ужинать?
– Здесь. В кухне очень уютно.
Он погасил верхний свет, и мы сели за стол друг против друга.
– Восхитительно.
– Правда? По-моему, слегка пережарено?
– Да нет же, поверьте, великолепно.
– Ты слишком добра.
– От вашего вина еще не так подобреешь. Расскажите мне о Риме…
– О городе?
– Да нет, о том паломничестве… Каким вы были в пятнадцать лет?
– Ох… Ну каким я был… Самым глупым мальчишкой на свете. Пытался не отстать от Френдалла. Болтал без умолку, рассказывал ему о Париже, о «Мулен Руж», выдумывал бог знает что, врал напропалую. Он смеялся, что-то отвечал, я не понимал и тоже смеялся. Мы проводили время, вылавливая монетки из фонтанов и глупо хихикая при виде любой особи женского пола. Сегодня мне кажется, что мы оба выглядели очень трогательно… Я совершенно не помню, по какому случаю было организовано тогда это паломничество. Но оно, безусловно, было чему-то посвящено, была у него, так сказать, благая цель и повод для молитвы… Не помню… Для меня Рим стал громадным глотком кислорода. Эти несколько дней изменили мою жизнь. Я открыл для себя вкус свободы. Это было… Тебе положить еще?