Танец с лентами (СИ) - Зингер Татьяна. Страница 2

— Хватит, — вдруг сказал он. — Отпустите девчонку…

— Ник, ну мы ж развлекаемся, — загундосил брюнет. — Смотри, десятку получили. Ей она ни к чему!

— Отпустите.

И почему-то они послушались. Саша собрала вещи в одну кучу, не помня себя от ужаса, и понеслась по аллее домой. Она слышала окрики и издевательский свист, но ветер в ушах заглушал посторонние звуки.

Саша ввалилась в квартиру, нырнула в свою комнату. Перед бабушкой было стыдно показываться — та не поверит, начнет осуждать или говорить, как надо было поступить с обидчиками. Нет уж, Саша сама справится.

Она причесалась, переоделась и, скомкав грязную одежку, пошла в ванную — умываться. Заодно постарается отстирать костюм — иначе ей завтра конец. Тренировку нельзя отменить!

На кухне бабушка разговаривала по телефону. Саша бы прошла мимо, но бабушкина фраза заставила её напрячься.

— Свет, приезжай, я тебя умоляю.

Светой звали маму Саши, и бабушка очень редко звонила ей. Сама Саша маму видела всего несколько раз в год: та приезжала с подарками, целовала в макушку, выпивала чашку чая и уезжала. Она никогда не оставалась на ночевку или не брала Сашу в кино, как другие мамы, и не плела ей замысловатых косичек. Но Саша ждала маминого приезда как праздника.

— Это очень важные соревнования для твоей дочери, — бабушка помолчала. — Света, прекрати выдумывать оправдания! И что, что у Вадима температура? С ним некому посидеть? Не забывай, у тебя два ребенка, а не один.

И вновь тишина. Мама что-то говорила. Вот зачем бабушка с ней ругается?! Сейчас мама разозлится — и вообще не приедет. Назло.

Бабушка гневно швырнула трубку. Саша быстренько юркнула в ванную. Сердце трепыхалось в груди. Мама точно не приедет…

Она беззвучно плакала, натирая ткань хозяйственным мылом. Не день, а катастрофа. И пятно на костюме будто специально не отстирывалось! Когда Саша потерла его чуть сильнее — ткань прорвалась. Придется звать бабушку и рассказывать ей о своем позоре…

3.

Никита не терпел двух вещей: когда его называли по фамилии и нытиков. Его отец воевал в Афганистане и был вечно хмурым, замкнутым человеком — и это людское качество Никита ценил больше всего на свете. Он и сам старался смотреть исподлобья и говорить сквозь зубы, но у него не всегда получалось.

Никита не терпел слабаков, но эта девчонка чем-то его зацепила. Нет, ну глупость какая-то. Они с парнями не один раз нападали на малышню. И деньги у них отжимали, и отправляли домой с синяками под глазом или даже пинком под зад. Их называли «местной бандой», и Никите нравилось быть частью банды. Он, правда, не любил глумиться над кем-то, чаще оставался в сторонке. Он тащился от ощущения превосходства, а не физической расправы.

А эта девчонка… Блин! Мелкая, пучеглазая, угловатая какая-то. Да ей бы ни Серый, ни Гога никакого вреда не причинили — покопались бы в шмотках и отпустили. Не совсем же они уроды, чтоб девок бить. Но почему-то Никита удумал её защитить. За что, разумеется, тут же был осмеян.

— Твоя деваха, а, Ник? — гоготнул Серый.

Никита сжал кулаки.

— Она не моя, понял?

Гога понимающе подмигнул.

— А вы с ней уже того?

— Отвалите, ну, — сказал недовольно, и друзья как-то сразу поникли.

Все-таки в их компании главенствовал он.

Дома папа приготовил фирменный борщ. Мама сидела рядышком с ним, болтая ногой. Смешная Никите досталась мама — веселая, активная, щебечущая. Они с папой здорово контрастировали. Никита даже мечтал когда-то в детстве найти себе в жены такую же, как мама. Потом, конечно, идиотские мечты о женитьбе прошли — кому надо жениться? И как с этими девчонками вообще можно общаться? Они же тупые, только о шмотках и болтают.

— Иди к столу, — приказал папа.

— Чего такой озабоченный? — удивилась мама.

Никита нехотя поводил ложкой в тарелке. Аппетит пропал.

А у девчонки какой-то спортивный костюм лежал в сумке. И тапки. Спортсменка она, что ли? А чем занимается?

А ему-то какое дело до её занятий?! Она ему кто, сестра родная?

4.

На следующий день выяснилось, что девчонка учится в школе Никиты. Он увидел её в столовой, стоящей в очереди за льготным обедом. Фу, убогая; все приличные люди берут в буфете беляш или пиццу. Ни Серый, ни Гога её то ли не узнали, то ли не приметили. Ну и отлично, а то бы опять засмеяли.

Она носила старенькие джинсы и старушечий свитер. Смотрела затравленно, передала талончик своей ручонкой-веточкой повару и получила обед: котлету с макаронами. Нищая дура.

Нет, ну какого черта он на неё пялится? Даже не слышит, о чем говорят парни.

— Ник, ты с нами? — Гога пощелкал пальцами у него перед глазами.

— С вами, — буркнул Никита.

Всё, отныне никаких мыслей о нищей идиотке. Как-никак он взрослый тринадцатилетний парень, ему по статусу не положено.

5.

Её звали Сашей, и она занималась художественной гимнастикой. За два года Никита узнал, что за зверь этот гимнастика, с чем его едят и почему Саша в нем так хороша. А она была просто прекрасна. Никита сначала ходил к ней на выступления украдкой, садился на последнем ряду и изображал скучающего человека, которого заставили прийти родители или учителя. Потом проникся…

Она была как фарфоровая фигурка, как заводная куколка на шкатулке. Вся её нескладность куда-то исчезала, едва Саша начинала танцевать. Её руки двигались плавно и осторожно, она умудрялась кружиться на одной ноге, задирая вторую к голове. Непостижимо! Никита дома попробовал поднять так ногу — но потерпел неудачу.

А как ей давался танец с лентами! Она рисовала алыми ленточками узоры, буквы, выписывала целые слова. И улыбалась так беззащитно и открыто, что Никита забывал, как дышать.

Так вот. Сначала он изображал из себя ленивого зрителя, пока не увидел объявление, висящее на доске в спортивном зале. Секции гимнастики требовался фотограф из числа школьников для съемок их мероприятий. Никита подумал-подумал, взял у отца фотоаппарат — и пошел будто бы невзначай.

Парни, когда узнали, назвали его бабой, тупицей, гомосеком и даже кое-кем похуже. Но Никита отмазался — отец заставил заняться фотосъемкой. Отца Никиты парни уважали, поэтому повздыхали и издевательства практически прекратили. За два года, впрочем, они остепенились, малолеток уже не грабили. Серый за девчонкой начал ухаживать, Гога увлекся сочинением рэпа. Рэпер из него был так себе, но парень тащился — а друзья его всячески поддерживали.

А Никита фотографировал Сашу. Приходилось щелкать всех, но её он снимал с особым трепетом. Ловил самые удачные кадры и после отбирал из груды заснятых фоток самые-самые. Только вот Саша, кажется, совсем не глядела на доску, где висели фотографии, и не любовалась собой.

Никита понимал, что он — придурок. Что только придурок может любить двенадцатилетнюю замухрышку-гимнастку и бояться признаться ей в этом. Но всё равно его тянуло к ней: смотреть, изучать, запоминать. Они были знакомы постольку-поскольку а как быть незнакомым, когда ездишь с ней на большинство выступлений, но ни о чем серьезном никогда не общались.

Когда-нибудь он обязательно подойдет к ней. Но не сегодня. И не завтра. Скорее всего, даже не в следующий понедельник.

Сейчас.

6.

Мы сидим за столиком в баре, и услужливый мальчик подносит рюмку за рюмкой.

Обычно я предпочитаю красное полусухое вино, но сегодня до нестерпимой жажды хочется крепкого. Может, текилы? Да, наверное, текилы. Заказываю у бармена рюмку золотой и залпом выпиваю её. Огонь опаляет горло, обжигающей струей пробегает по пищеводу. Трясу головой.

— Тебе уже хватит, — напоминает Ира. — Ты ушатала три стопки водки, а теперь решила добить себя текилой? Когда полезешь на стол танцевать стриптиз?

— Нет, не хватит, — упрямо спорю я.

Ира мне не подруга, даже не приятельница. Сугубо коллега по работе, которая иногда выводит меня в общество. Я выводиться в общество ненавижу, потому как не терплю всё то, от чего тащится большинство моих сверстниц: клубы, громкая музыка, танцы. Я в свои двадцать лет ужасная затворница и брюзга. Так сказать, бурное детство и унылая старость.