Дело о мрачной девушке - Гарднер Эрл Стенли. Страница 45

– Нет, сэр.

– Это все, – заявил Мейсон.

В зале суда стояла мертвая тишина. Казалось, что слова адвоката отразились от потолка и завибрировали.

Судья Маркхэм бросил взгляд на Клода Драмма.

– У вас есть вопросы, господин обвинитель? – спросил судья.

Клод Драмм махнул рукой:

– Нет, ваша честь. Адвокат защиты только что представил очень интересную теорию, но доказательств для ее подтверждения нет. Свидетель отрицает…

Судья постучал молоточком по столу:

– Мистер Драмм, вы выступите с аргументами перед присяжными, когда придет время. Суд спрашивает, есть ли у вас еще вопросы к свидетелю? Вы ответили отрицательно, поэтому свидетель может покинуть место дачи показаний.

– Я бы хотел пригласить судью Пурлея, чтобы продолжить перекрестный допрос, – объявил Мейсон.

Судья Пурлей прошел к свидетельскому месту. В нем уже не чувствовалось той уверенности, с которой он выступал ранее. Его лицо вытянулось, по глазам было заметно, что его одолевают сомнения.

– Вы также уже принимали присягу, так что можете сразу занимать свидетельское место, – сказал Мейсон.

Судья Пурлей тяжело опустился в кресло.

– Когда в эти выходные проводился эксперимент, – начал Мейсон таким тоном, словно выносил окончательный и суровый приговор, – вы сидели в своей машине под окном кабинета Эдварда Нортона, как раз в том месте, что и в ночь убийства, не так ли?

– Да, сэр.

– И из этого положения, если вытянуть шею, вы могли видеть окно кабинета Эдварда Нортона?

– Да, сэр.

– И, поскольку крыша автомобиля опускается так низко, что уменьшает поле зрения, вы могли видеть окна второго этажа, только вытянув шею, не так ли?

– Да, сэр.

– А не является ли фактом, господин судья, что, пока вы сидели в автомобиле в том же положении, что и в ночь убийства, Дон Грейвс подошел к окну кабинета и позвал Клода Драмма, который вместе с вами находился в машине?

– Да, сэр, – ответил судья Пурлей, делая глубокий вдох.

– А не является ли фактом то, – громогласно продолжал адвокат, показывая указательным пальцем прямо на судью Пурлея, – что теперь, после того, как ваше внимание было обращено к проблеме и вы вспомнили обстоятельства ночи убийства, вы осознали, что голос, обращавшийся к вам из окна второго этажа в ночь проведения эксперимента, – это тот же голос, что кричал из кабинета Эдварда Нортона в ночь убийства?

В зале суда воцарилась напряженная, даже драматичная тишина.

Руки судьи Пурлея сжали ручки кресла, в котором он сидел, его лицо исказилось.

– Боже мой, я не знаю, – наконец ответил он. – Последние десять минут я задаю себе этот вопрос и не могу ответить. ЭТО МОГ БЫТЬ ТОТ ЖЕ ГОЛОС!

Перри Мейсон повернулся к присяжным. Спокойным, немигающим взглядом он посмотрел на лица девяти мужчин и трех женщин.

– Это все, – объявил он.

Какое-то время в зале суда сохранялась полная тишина, потом началось шевеление, послышались шепот, охи, ахи. Где-то в задних рядах какая-то женщина истерично захихикала.

Судья Маркхэм стукнул молоточком по столу.

– Тихо! – крикнул он.

Клод Драмм в неуверенности закусил губу. Осмелится ли он задавать вопросы судье Пурлею после перекрестного допроса Мейсона или решит подождать, пока он сможет переговорить с муниципальным судьей с глазу на глаз?

И в момент неуверенности, в момент, когда внимание всех присутствующих в зале суда было сконцентрировано на нем, Клод Драмм колебался слишком долго.

Внимание толпы переключилось.

Мейсон, опустившийся на стул и спокойно наблюдавший за морем лиц, заметил, как именно оно переключилось, и то же самое уловил судья Маркхэм, ветеран сотен судебных процессов, знающий, как ведет себя зритель.

И одним движением, словно приведенные в действие какой-то невидимой психической командой, глаза присяжных и зрителей переключились с Клода Драмма и остановились на полном отчаяния лице Артура Кринстона.

Это был молчаливый вердикт зала суда, вердикт, освобождающий от подозрения двух обвиняемых и перекладывающий вину в убийстве Эдварда Нортона в равной степени на Артура Кринстона и его сообщника.

Глава 26

Перри Мейсон сидел у себя в кабинете. Свет из окна освещал его суровые, мужественные и сильные черты лица. Он казался старше своих лет.

Фрэнсис Челейн устроилась в большом черном кожаном кресле. Она опять водила пальцем по шершавой поверхности кожи. Ее темные глаза были полны эмоций.

Роберт Глиасон стоял, прислонившись к книжному шкафу. Он молчал, но на лице читалось желание высказать очень многое, просто он был не в состоянии найти средства выразить все, что у него на душе.

Сквозь открытые окна с улицы доносились голоса разносчиков газет, которые предлагали внеплановый выпуск «Стар».

Мейсон расправил на столе еще влажную газету, недавно снятую с пресса.

– Журналисты сработали очень быстро. Неверс постарался. Вы еще не успели добраться из зала суда до моего офиса, а газеты уже продавались на улице. Неверс догадался о том, что произошло на самом деле. Текст фактически был набран. Оставалось только кратко пересказать показания судьи Пурлея и добавить заголовки.

В верхней части первой страницы жирным крупным шрифтом было напечатано:

– Выдающейся была не работа журналиста, мистер Мейсон, – сказала Фрэнсис, – а ваш замечательный анализ событий и те шаги, что вы предприняли, чтобы убедить судью Пурлея. Я наблюдала за ним, когда он в первый раз давал показания. Я видела, с какими проблемами вам приходилось сталкиваться.

Мейсон улыбнулся:

– Судья Пурлей упрям, своеволен и самоуверен. Ему очень не хотелось признавать свою ошибку. Фактически, если бы я задал ему свой последний вопрос, когда он в первый раз давал показания, он бы все в негодовании отрицал, причем это отрицание так засело бы у него в мозгу, что никакие последующие доказательства не смогли бы его ни в коей мере поколебать. Мне удалось в точности воспроизвести условия, которые имели место в ночь убийства, что и дало мне возможность посеять сомнения у него в голове. Все факты имелись у меня в руках, когда Артур Кринстон, рассказывая мне об убийстве, стал обсуждать телефонный звонок в полицию, словно знал о нем больше, чем могла сообщить сама полиция. Это был промах Кринстона, причем фатальный. Давая показания перед присяжными, он вообще не упомянул про этот телефонный разговор. Им так завладела навязчивая идея ни в коем случае не позволить властям узнать, что на самом деле произошло в кабинете, когда убили Нортона, что он наврал с три короба и придерживался придуманной им версии. Лгал он неумело. Так лжесвидетельство не совершают. Если хочешь, чтобы оно сошло тебе с рук, надо придерживаться правды, где только возможно, и отходить от нее лишь в случае крайней необходимости. Если ты все сочиняешь, то где-то обязательно останутся незавязанные узелки. Странно работает человеческий ум. На него одновременно падает множество фактов, и он не в состоянии правильно их соотнести. Факты находились в моем распоряжении уже в течение некоторого времени перед тем, как я сообразил, что же все-таки произошло. Понимаете, Кринстон влез в очень крупный долг, действуя от имени фирмы. Фирма, конечно, оставалась платежеспособной, а вот доверие к Кринстону разлетелось в пух и прах. Он сделал Грейвса сообщником, и они вместе обманывали вашего дядю. Когда банк прислал уведомление Эдварду Нортону, он впервые узнал о том, что случилось. Вы можете представить, что произошло потом. Нортон установил срок погашения долга Кринстону и поставил условие: или Кринстон возвращает деньги, или Нортон сообщает в полицию. Когда Кринстон не смог заплатить, ваш дядя, действуя хладнокровно и абсолютно безжалостно, поднял трубку и позвонил в полицейский участок. Кринстон сидел вместе с ним в кабинете и безмолвно наблюдал за действиями своего партнера, зная, что его следующие слова приведут к заключению Кринстона в тюрьму. Кринстон услышал, как Нортон говорит, что хочет сообщить об имевшем место преступлении. Кринстон действовал неосознанно, им руководила слепая ярость, инстинкт самосохранения. Он без предупреждения и, в общем-то, без особых раздумий ударил Нортона тростью по голове. Когда он убил партнера и повесил трубку, Кринстон внезапно понял, что в полиции зарегистрирован звонок Нортона и этот звонок может его погубить. Кринстон сделал очень умную вещь. Он сразу же связался с полицейским участком и представился Нортоном. Ему требовалось сообщить о каком-то преступлении, потому что ваш дядя уже заявил, что оно имело место. На письменном столе лежал страховой полис на автомашину, и Кринстон слепо им воспользовался. Затем, когда вы услышали об убийстве вашего дяди, и, поскольку с вами находился Роб Глиасон, вы подумали, что или будете как-то вовлечены в дело, или вам придется объяснять, что именно в доме делал Глиасон, вы ухватились за лучшую, как вам представлялось, возможность обеспечить себе алиби и заявили, что катались на «Бьюике», когда ваш дядя решил, что он украден. Здесь требовался математический расчет. Другими словами, соответствующим образом подготовленный человек должен был сесть и сконцентрироваться на имевшихся доказательствах. Он бы сразу же указал пальцем на убийцу. Признаюсь, события развивались так драматично и необычно, что я какое-то время оставался в смущении и не смог сразу разобраться, что же произошло на самом деле. Когда же я наконец все понял, то столкнулся с очень серьезной проблемой. Я не сомневался, что смогу представить свою теорию достаточно обоснованно, чтобы в головах присяжных зародились сомнения, но я четко осознал, что, если не подготовлю ловушку убийцам таким образом, чтобы они сделали роковую ошибку, на ваших именах до конца жизни останется пятно и на вас все равно будут за спиной показывать пальцем. Ключевым свидетелем был судья Пурлей. Я знал о его тщеславии и любви попозировать. В его случае обычный перекрестный допрос привел бы к нулевому результату. Поэтому мне пришлось придумать способ, как зародить сомнения у него в голове перед тем, как он сам осознает, что сомнение уже сидит там, а затем затолкнуть это сомнение еще глубже.