Дело о преследуемом муже - Гарднер Эрл Стенли. Страница 14
— Не становятся ли они дерзкими?
— Случается. Некоторые из них.
— Но не большинство?
— Нет. Вообще-то они ведут себя довольно прилично. Вы же знаете, как мужчина обычно вступает в контакт с женщинами. Заводит обычный, ничего не значащий разговор, но уже сразу можно сказать, делает он это из вежливости или же зондирует почву.
— А как насчет того человека, который подобрал вас в Бейкерсфилде?
— Ну, шли сразу четыре машины одна за другой, на большой скорости, а эта машина следовала за ними.
— Это было близ кольцевой транспортной развязки?
— Да.
— Значит, вы не можете утверждать, что машина шла из Бейкерсфилда?
— Не могу. Впрочем, я не знаю точно, где проходит эта транспортная развязка.
— Весьма возможно, что Хоман лжет. И если это так, то уличить его во лжи можно, только разобравшись со временем угона его машины… А теперь опишите поподробнее человека, который вел машину.
— Ему года тридцать два, тридцать три. Он был… в нем много напористости, чтобы не сказать — нахальства. Многим девушкам, уж не знаю почему, такие мужчины нравятся. Я никогда этого не понимала. Сначала он проехал мимо. Думаю, присматривался ко мне. Потом остановился и заставил пройти до его машины. Не подал назад. Когда я влезала, он оценивающе посмотрел мне на ноги. У него был самоуверенный вид, как будто он не сомневается, что любая девушка потеряет из-за него голову. Не могу сказать, откуда такое зазнайство. Люди такого сорта идут по жизни не… Ох, вы прекрасно знаете мужчин подобного типа.
— Знаю, — кивнул Мейсон, — но мне нужно как можно больше деталей. Вы не уловили из его разговоров, как он зарабатывает на жизнь, чем занимается?
— Нет. Об этом он не говорил. Я поняла только, что он страшно торопился в Лос-Анджелес — он сказал, что его ждет там кое-какая работа. У него темные глаза, но не черные, а скорее темно-карие. Я его как следует не рассмотрела. Маленькие черные усики, на голове коричневая фетровая шляпа с зеленым перышком за лентой. Под черным пальто смокинг… Когда он схватил меня в первый раз, то измазался моей губной помадой. В следующий раз, когда я забрала ключи, на нем остался след губной помады поперек рубашки и красный мазок от моего мизинца. А так как он прижал меня к своей накрахмаленной манишке, то и на ней, по-видимому, осталось пятно.
— Что случилось с вашей помадой?
— Она у меня в сумочке. Вы знаете, как девушки подмазывают губы? Они дотрагиваются помадой до губ, потом размазывают ее равномерно кончиком пальца. Мужчинам не нравится, когда их пачкают губной помадой. Когда этот тип начал приставать ко мне, я немного испугалась и очень густо намазала губы. И мизинец у меня был весь в помаде.
— Но во время аварии вы ухитрились снова спрятать помаду в сумочку?
— Да, перед самой аварией.
— А затем вытащили ключ зажигания?
— Совершенно верно.
— И что вы с ним сделали?
— Я… постойте, помнится, я бросила всю связку в сумочку.
— А где ваша сумочка?
— Какое-то время была в полиции, а вчера мне ее вернули.
— Вы в нее заглядывали?
— Взяла то, что мне было нужно, пудреницу и…
— Где она?
— В шкафу, вон в том ящике.
Мейсон выдвинул ящик, извлек черную, видавшую виды сумочку и протянул ее Стефани. Девушка раскрыла ее, пошарила внутри, потом с раздражением высыпала все содержимое на постель.
— Вот, пожалуйста! — воскликнула она, протягивая ему колечко с ключами.
Мейсон осмотрел все три ключа на кольце.
— Один от машины, — сказал он. — А вот эти два похожи на ключи от дома.
— Пожалуй.
— Здесь нет ни одного вашего ключа?
— Нет.
— Вы что-нибудь говорили полиции про эти ключи?
— О том, что они находятся у меня, нет. Я рассказала одному из детективов, что, когда тот человек начал приставать ко мне, я выключила зажигание и выдернула ключи.
— Он спросил вас, где они? Стефани рассмеялась:
— Нет, он не поверил ни одному моему слову. Он слушал меня только потому, что обязан был выслушать, и все.
— Вы хорошая актриса? — поинтересовался Мейсон.
— Не знаю. А что?
— Если я заберу сейчас эти ключи и передам их полиции, это будет выглядеть подозрительно.
— Почему?
— Они удивятся, почему вы раньше ничего о них не говорили.
— Великий Боже, мистер Мейсон, я же побывала в аварии.
— Знаю… Послушайте, а что, если мы подождем, пока вы поднимитесь на свидетельское место, и я попрошу вас рассказать о событиях того вечера. Притворюсь, что думаю, будто в момент аварии эти ключи были у вас в руке и где-то затерялись, но «для порядка» спрошу вас, так ли обстояло дело. Вы на мгновение задумаетесь — сможете изобразить на своем лице такое же озадаченное выражение, как сейчас? — и скажете, что вроде бы бросили их себе в сумочку. После этого я спрошу про сумочку, и вы извлечете их в присутствии членов жюри. Сможете вы это проделать?
— Не знаю. Попытаюсь. Девушке не удастся долго удержаться на «смазливом месте», если она не научится как следует притворяться.
— Что значит «смазливое место»?
— О, чтобы работать в табачном киоске или в гардеробе ночного клуба и тому подобных местах, надо иметь смазливую внешность, отсюда такое название… Вы не просто работник, но еще и украшение заведения. Там к вам вечно пристают, и надо уметь защищаться…
— Хорошо, — сказал Мейсон, опуская ключи обратно в сумочку, — когда у нас будет побольше времени, мы разок порепетируем. Я не хочу, чтобы вы повторяли это несколько раз — все будет выглядеть слишком театрально. Мне нужно, чтобы ваши действия были спонтанными, естественными. А теперь продолжим. Попытайтесь вспомнить об этом человеке что-нибудь еще, что-нибудь такое, что послужило бы ключом к разгадке его личности.
— Мне ничего не приходит в голову.
— Этот смокинг… Ваш попутчик не упомянул, где он был или куда торопится, и почему он так одет?
— Нет. Я тогда не придала этому никакого значения.
— А это могло бы стать ключевым моментом.
— Не понимаю. Смокинг не такая уж большая редкость.
— Остановите любые пять тысяч машин, идущих в десять часов вечера по шоссе Ридж, и посмотрите, многие ли водители будут одеты в смокинги.
Она прищурилась, обдумывая его замечание.
— Да, теперь я понимаю. Деталь необычная.
— А это и есть основа раскрытия любого преступления. Ты находишь необычные моменты, поступки или события, которые отличаются от привычных или естественных, и, использовав их в качестве путеводной нити, отходишь от обобщений и переходишь к специфическим, индивидуальным особенностям.
— Я понимаю, куда вы клоните, мистер Мейсон, но не могу вам помочь. Он не сказал ни одного слова, почему он так одет.
— Вы, должно быть, выехали из Бейкерсфилда около десяти вечера?
— Да.
— И вы предполагаете, этот человек ехал откуда-то севернее Бейкерсфилда?
— Не уверена. Я следила за другими машинами. Нет, он мог просто свернуть на это транспортное кольцо.
— В машине был какой-нибудь багаж?
— Не знаю, я не заметила. Возможно и был, например, в багажнике.
— Вы думаете, в багажнике что-то было?
Она нахмурилась.
— Едва ли.
— Да, вряд ли он мог после аварии обойти кругом машину, открыть багажник и достать оттуда свой чемодан. Тем более что ключ от багажника находился в вашей сумочке.
— Верно.
— У него на руках были кольца?
— Да, на правой руке у него сверкал бриллиант. Я обратила на это внимание, когда он потянулся к рычагу скоростей. Руки у него были ухоженные, пухлые, с короткими толстыми пальцами с маникюром.
— Без перчаток?
— Да.
Раздался деликатный стук в дверь. Стефани вздохнула:
— Это наверняка дядя Макс и его закадычный друг. — Потом крикнула: — Да, входите!
Дверь распахнул Макс Олджер, молодой человек стоял за его спиной.
Стефани рассмеялась:
— Входи же, Джеке, не бойся, я не кусаюсь!
Он подошел к кровати и остановился, глядя на девушку.