Последняя ночь последнего царя - Радзинский Эдвард Станиславович. Страница 10

Юровский молчит.

Я все думаю: в грузовике-то наверняка были не дострелянные.

ЮРОВСКИЙ. Ты сумасшедший.

МАРАТОВ. Справедливо. Жаль только, что единственный нормальный – это сумасшедший я. Как по дороге перекладывали трупы с грузовика на телеги – пропускаю. Итак, в конце концов, вы привезли трупы к безымянной шахте. Дальше!

ЮРОВСКИЙ. Выбрали ее заранее. Когда-то там искали золото… Это была наполненная водой шахта посреди глухого непроходимого леса. Сбросили трупы в шахту и гранатами закидали. Наконец-то! Закончили! А утром, милчеловек, узнаю от чекистов, что в деревне близлежащей – Коптяки – только и разговаривают о трупах в шахте! Тайного захоронения не получилось. Пришлось опять! Перезахоранивать! Прокляли все, но вернулись к шахте.

МАРАТОВ. Дальше.

ЮРОВСКИЙ. Оцепили местность, и матрос Ваганов начал вытаскивать их. И тут я понял большую нашу оплошность. Там в холодной воде они сохранялись как в леднике. Вода смыла кровь и они лежали у шахты как живые. У девушек румянец появился. Если бы нашли их белые! (кричит) Вот они – готовые святые мощи! Сложили мы их опять в грузовик и опять поехали. Устали до смерти, плана никакого. Думаю, может, еще на какую шахту заброшенную набредем. И тут грузовик застрял в болотистой земле. Встал на лесной дороге – хоть плачь! Решили сжечь их! Послали в город за бензином. Сожгли двоих, и поняли – бензина не хватит, да и времени. Белые у города! Но пока они горели пока буксовал грузовик – смотрю – под грузовиком образовалась приличная яма. Тут меня осенило! Углубили мы яму лопатами до черной торфяной болотной жижи. Получилась могила!

Облили лица серной кислотой, изуродовали до неузнаваемости. И сложили их всех в эту яму в болотистую грязь. И забросали землей. А потом… Там недалеко железная дорога. Взяли оттуда старые шпалы и настелили их сверху. Проехали по ним раза два-три на грузовике. И могила стала частью проезжей лесной дороги, а шпалы стали вроде мостика над болотцем на дороге. Так что ни белые, ни серые, никто не нашел и найдет. Ермаков потом сфотографировался на ней – для памяти. Отличная могила! На проезжей дороге в болотной трясине, без креста и надгробного камня. Так хоронили преступников. Лучшая могила для Романовых – могила революции.

МАРАТОВ. Ловко рассказал, и опять не все. И потому придется тебе вернутся к первому захоронению – к шахте. Итак, привезли расстрелянных. Солнышко вышло – Романовы у шахты лежат. Раздели. И ты увидел – через пробитые штыком корсажи сверкнуло – бриллианты. Мешок драгоценностей набрал с трупов. Совсем успокоился, даже позавтракал яйцами с молоком, которые накануне для мальчика привезли. Не забыл, взял с собой. И я всё думаю, мог ли бывший фотограф Юровский не взять вместе со жратвой ту фотокамеру Кодак? Мог ли он не снять царской камерой расстрелянную царскую семью?

Молчание.

МАРАТОВ. Конечно, не мог. И потому, не скрою, искал фотографию. Она мне по ночам снилась!

ЮРОВСКИЙ. Но не нашел. Ее нет.

МАРАТОВ. Совершеннейшая правда. И мне оставалось только понять: почему ее нет. И тут помог ты сам. Записка твоя и выступления о расстреле!

Молчание.

Ты пишешь. «Когда раздели трупы, увидели – все дочери имели на шее ладанки с изображением Распутина и его молитвой». А Алексей – мог ли он не иметь такую ладанку? Ведь Распутин приходил во дворец ради него. Он его лечил! Где его ладанка?

ЮРОВСКИЙ. И что?! Я просто забыл написать.

МАРАТОВ. Ты пишешь: «Когда раздели девиц, на трех дочерях оказались особые корсеты с вшитыми бриллиантами». На трех? А четвертая дочь – что ж не имела бриллиантов? Ведь вшили им драгоценности – на случай побега. Значит вшили каждой. Где четвертый корсет с бриллиантами? И, наконец, Алексей. В письме в Музей Революции ты справедливо описал «странную живучесть Наследника». Целую обойму израсходовали, а он все жил. Неумение чекиста Никулина владеть оружием мы с тобой исключили. Значит? Да, паренек тоже был защищен бриллиантами! Где они? Бриллианты с двух тел? Где?! Тут забыть тебе никак нельзя. Драгоценности – не ладанки! Они нужны мировой Революции!

ЮРОВСКИЙ. Ах ты, подлец, думаешь, я мог?!

МАРАТОВ. Никогда! Скорее бы умер, чем взял. Нет, нет… Корысть исключается. Ты предан Нашей горькой Революции. Но куда исчезли бриллианты с двух тел? Не можешь ответить? А ведь ответ прост – и только один. Ты попросту их не видел.

ЮРОВСКИЙ. Кого?

МАРАТОВ. Двух тел: мальчика и одной из дочерей. Когда у шахты выгрузили убитых, двух тел не оказалось. Вот почему ты не смог сфотографировать трупы Романовых, да? Хотя, конечно, же взял с собой камеру. Вот почему драгоценностей с двух тел не хватает. И оттого ты придумал написать «два тела сожгли». Дескать, вместе с бриллиантами.

Молчание

ЮРОВСКИЙ. Ты сумасшедший!

МАРАТОВ. Два тела исчезли! Но как? Отвечу: исчезнуть они могли только по дороге. Когда грузовик с расстрелянными ехал из Ипатьевского дома к шахте. Сначала я решил что это – ты!

ЮРОВСКИЙ. Я?!!

МАРАТОВ. Ну да! Римма дочь-раскрасавица рассказывала мне, как в молодости ты написал письмо Толстому. Спрашивал совета можно ли тебе жениться. Дескать, безумно любите друг друга, но муж у нее в тюрьме, и совесть мучает тебя. Совесть не позволяет. И когда я всю историю представить пытался, я про письмо твое вспомнил… Итак! Уложили вы расстрелянных в грузовик, чтоб царской кровью кузов не залить, постелили солдатское сукно. И солдатским сукном трупы накрыли, да? Ермаков сел с шофером в кабину грузовика. Он ведь теперь становился главным – ответственным за захоронение. Его люди должны встретить вас в дороге, чтоб хоронить несчастную семью. А тебе пришлось ехать в кузове вместе с трупами. Стеречь. И когда ехали, ты и услышал стоны из под солдатского сукна… Недостреленные двое мальчик и девочка. И после всех зверств, луж крови и ужаса не смог дострелить, не смог остаться муравьем. Тот, мучившийся когда-то совестью, победил. Когда ехали через глухой, непроходимый лес, сбросил их с грузовика. И до сих пор этого простить себе не можешь!

ЮРОВСКИЙ. Ты сумасшедший!

МАРАТОВ. Но удалой чекист, матрос Медведев-Кудрин эту красивую историю разрушил.

ЮРОВСКИЙ. И с ним говорил?!

МАРАТОВ. А как же без него! Он ведь рядом с тобой стрелял в той комнатке. И до сих твердит – его выстрел убил царя. Оказалось, всю жизнь ты с ним сражался за право считаться цареубийцей. Вы, говорят, даже соревнования устраивали – два безумца. Кто раньше выстрелит! Он из браунинга или ты из кольта. И Медведев-Кудрин рассказал. В кабину, действительно сел комиссар Ермаков. А ты ехать в кузове с трупами отказался. Поехал, важный, в автомобиле. А в кузов к трупам приставил красногвардейца – стеречь. И вот этот красногвардеец, видать, услышал в пути стоны мальчика и девушки. Это было для него избавление – придут белые и он спаситель. И вскоре в кузове уже не было – ни красногвардейца, ни их… А ты, удалой автомобилист, когда положили Романовых у шахты, все понял.

ЮРОВСКИЙ. Я сжег двоих! Двоих сжег!

МАРАТОВ. Ну если настаиваешь, тогда у нас с тобой только два решения. Когда ты понял, что исчезли двое, помчался прочесывать лес. И нашел их… Уже мертвых и без бриллиантов – постарался красногвардеец. И пришлось тебе и вправду сжигать два трупа.

Но есть и второе решение! Не стал искать их! Пожалел! И тогда? Она жива?! И потому не приходит в моем бреду?! Отвечай! Отвечай!

МАРАТОВ вдруг замолкает, прислушивается. Потом бросается в темноту палаты, и прячется за шторой огромного окна.

Входит МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК с чемоданчиком.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Утро доброе …Очень доброе утро.

Напевая, вынимает шприц из чемоданчика.

ЮРОВСКИЙ. Не надо! Зови начальство! В палате – предатель!

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК молча всаживает шприц. Юровский тотчас затихает.

Входит молоденькая СЕСТРА.

СЕСТРА. Готово, котик? (прижалась к молодому человеку).

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Уймись! У меня еще три укола!

Гасит свет – светит только ночник. Уходят.