Пьесы - Радзинский Эдвард Станиславович. Страница 8
Наташа. Ты, да? (Смеется.)
Евдокимов. Ну вот, не веришь? Ну удавиться – разработал! Ты знаешь вообще, кто я по профессии?
Наташа. Ты хвастун.
Евдокимов. А ты не хочешь меня поцеловать!.. Может быть, я «кувырнусь» во время опыта…
Наташа. Как «кувырнешься»?
Евдокимов. Ну как, как… Погибну. Знаешь, как в этом фильме…
Наташа (кричит). Перестань! И никогда не смей так шутить!
Евдокимов (засмеялся). Сядь, а?
Наташа. Не сходи с ума.
Евдокимов. Ты боишься сторожа? Давай на компромисс: я тебя буду целовать, пока этот Топтыгин пойдет в ту сторону… Знаешь, я еще никогда не целовался среди тигров и бегемотов. (Целует ее.)
Сторож тотчас же оборачивается.
Евдокимов (сторожу). Привет.
Сторож. Здравствуйте. (Проходит.)
Евдокимов. Зверей охраняете, шеф?
Сторож. Зверей.
Евдокимов. От кого же вы их охраняете?
Сторож. От людей.
Евдокимов. Правильно. Человеку дай волю – он сразу тигра загрызет. Давно вы здесь работаете?
Сторож. Четвертый год.
Евдокимов. Все вилорога охраняете?
Сторож. Зачем? Я и моржа охранял, и львов. Я подсменный сторож.
Евдокимов. Здорово. А лев моржа съест?
Сторож. Съест. Лев всех съест. Он царь зверей.
Евдокимов. Вот зверюга. А морж много рыбы у государства жрет?
Сторож. Много.
Евдокимов. Безобразие. А тысячу рыб морж сожрет?
Сторож. Морж и две, и три сожрет. Сколько дашь – столько и сожрет.
Евдокимов. Почему у вас звери такие молчаливые? Не кричат, не орут.
Сторож. Чего им орать?! Сыты, никто не обижает. Зверь – он кричит, когда тоска на него находит… Или в постный день. Вот тут он легкие развивает. Зверь – искренний. (Проходит.)
Наташа. Вот интересно. (Замолчала.)
Евдокимов. Что?
Наташа. Что ты подумал, когда я ушла?
Евдокимов. Эх, ты! (Целует ее.)
Сторож тотчас же оборачивается.
А гиппопотама лев съест?
Сторож. Лев и гиппопотама съест. Всех съест.
Наташа. Возьмите яблочко. Очень хорошее. Из Адлера.
Сторож. Спасибочки. (Проходит.)
Евдокимов (Наташе). Я знаю, о чем ты сейчас думаешь.
Наташа. А! Ни о чем я не думаю. Глупость все это.
Евдокимов. И почему ты написала то письмо… тоже знаю.
Наташа. Ну ладно, ладно!
Евдокимов целует ее, сторож тотчас же оборачивается.
Евдокимов. Так как же насчет тигра, шеф?
Сторож (радостно). И тигра лев съест. Лев всех съест. Он царь зверей. (Проходит.)
Евдокимов. Легче нужно относиться ко всему, Наташка!
Наташа (тихо). Я и так, Эланька, очень легко отношусь.
Евдокимов. Ты относишься, а потом себя грызешь. Понимаешь…
Наташа. Ну молчи, молчи.
Евдокимов. Ведь я знаю, как тебе было трудно… потом…
Наташа. Не надо.
Евдокимов. Улыбнись. Все хорошо, да?
Наташа. Да, все хорошо, Эла.
Евдокимов. Давай простимся с этими бегемотами и пойдем в нашу «Комету».
Наташа. У нас уже есть что-то «наше»… Только, Эла… Я сегодня… к ночи должна быть обязательно дома.
Евдокимов. Нереально.
Наташа. Нет, это нужно. Обязательно.
Евдокимов ее целует, сторож тотчас же оборачивается.
Евдокимов. А вот… какаду лев съест?
Сторож (радостно). Съест! Лев и какаду съест. Лев всех съест. Царь зверей.
Затемнение.
Ночь. Та же стоянка такси. Тот же парень сидит на тротуаре. Проходят Наташа и Евдокимов.
Наташа (увидела парня и почему-то безумно обрадовалась). А, здравствуйте, здравствуйте.
Евдокимов. Ждем «букашку»?
Парень. Ждем.
Евдокимов. Дать сигарету?
Парень. Не дать. Сегодня понедельник.
Наташа. Опять нету такси…
Молчание. Они стоят обнявшись.
Ты какого писателя больше всех любишь?
Евдокимов. А что?
Наташа. Ничего. (Отчаянно.) Нет, не то! Вот с тобой я отчего-то дура. А без тебя – я столько хочу тебе рассказать. А! Все не то! Я просто, наверное, очень мало читала. У меня, как ты сказал, жуткий лексикон…
Молчание.
Хочешь, скажу одну вещь?
Евдокимов. Скажи одну вещь.
Наташа. Знаешь, где я тебя увидела первый раз?
Он удивленно глядит на нее.
Нет, не в «Комете». (Смеется.) Это было три года назад, в Политехническом музее. Там был вечер «Кем быть»… и ты тоже выступал от университета… Я тебя сразу узнала в «Комете».
Евдокимов. А ты что делала в Политехническом?
Наташа. Решала, кем быть. (Смеется.) И до сих пор не решила… Почему я все время с тобой смеюсь?.. Такси нет… Интересно, вот мы стоим сейчас, будто все это так и надо. А потом… когда-нибудь… я буду вспоминать об этом дне как об ужасном счастье.
Евдокимов (шепотом). Ничего не понимаю. Никогда у меня так не было. Вот всегда…
Наташа. Яне хочу знать, как у тебя было всегда… Куда исчезли такси?
Евдокимов. Пойдем?
Наташа. Опять все то же!
Евдокимов. Ты боишься?
Наташа. Какая ерунда.
Евдокимов. Значит, боишься. Идем. Наташа. Идти, да?
Евдокимов. Да. Туда.
Наташа. Туда?
Евдокимов. Смешно. Когда ты волнуешься, ты всегда повторяешь слова.
Наташа. Совсем я не волнуюсь. А! (Она махнула рукой, и они пошли к парадному.)
Парень. Эй, друг!
Евдокимов обернулся.
(Смеется.) Одну.
Евдокимов. Держи всю пачку. (Бросает пачку.) Эх ты, Топтыгин.
Парень. Спокойной ночи.
Евдокимов. Салют, Топтыгин.
Затемнение.
Раннее утро. Звуки радиоприемника (передают гимн).
Голос радиодиктора. Доброе утро, товарищи…
Лестничная клетка. Перед дверью квартиры Наташи. Прямо на лестнице стоит чемодан, привязанный веревкой к дверной ручке.
Сначала раздается Наташин голос, поющий песенку. Потом на лестничной площадке появляется сама Наташа. Останавливается, рассматривает чемодан.
Наташа. Ясненько. (Начинает отвязывать.) А! Переживем.
По лестнице сверху сходит Лилька. Волосы у нее теперь выкрашены в черный цвет.
Лилька. Доброе утро! Ты чего это?
Наташа. Ничего. (Отвязывает чемодан.) Улетаю.
Лилька. Выгнала, значит, благоверная? Наташа. Опять благоверные какие-то пошли. Просто улетаю. Ясно? Никто меня не выгонял. (Поднимает чемодан.) «Что нам, летунам», – как говорят в Аэрофлоте… Значит, стала черная?
Лилька. Да, нужно черной попробовать. На всякий пожарный. (Волнуясь.) Ну как я?