Сны в Улье (СИ) - Потоцкая Мария. Страница 79

Мои сыновья умерли через год. Как раз перед тем, как я решил заботливо поинтересоваться, что там с моей семьей в отсутствие любящего папочки, оставившего их ради просветления своей души. Была еще дочь, мне сказали, она пропала. Впоследствии оказалось, что ей больше остальных передались мои гены, и она оказалась потенциальным магом. Эйвар открыл ее, когда она повзрослела. Долго еще прожила, успела меня возненавидеть. Боевая девочка, гены-то мои. Ее убили Падальщики, когда ей было уже триста лет.

«Как же ты меня бесишь, отец! Когда, наконец, сдохнешь, я одену самое красивое платье и буду танцевать и пить шампанское пока не свалюсь!»

Я услышал яростный визгливый голос Астрид. Я зарычал, мое мертвое злобное сердце заколотилось в истерике. Я был ужасным отцом, хотя и она была не лучшей дочерью. Я бы с радостью еще раз послушал предсмертные крики тех Падальщиков, но их голосов я не слышал. Да, это были последние слова, которые мне сказала моя дочь. Разбила тогда еще мою бутылку об пол. И я даже хотел ей врезать за это. Чего уж там, это был последний наш разговор, а погибла она лишь через пять лет.

Что ж, я был снова в этой темноте со своей первой семьей и каким-то незнакомым мужиком! Семейные посиделки. Потом-то для меня дом, семья и отчизна был только Строй. Эйвар - отец, брат, друг, начальник, хозяин, благодетель, судья, следователь и, конечно, же, ангел.

- Заткнись, Астрид! Закрой свой долбаный рот!

Заткнись, доченька. И на мгновение, она, и правда, замолкает. Я слышу лишь Руну и шведа. Потом начинает орать еще громче, будто из вредности, будто это действительно она.

Совершенно моя интонация. Даже мой дурной характер, ее тоже все терпеть не могли. Может, чуть меньше, из-за не такой высокой должности и доли обаяния, свойственного лишь женщинам.

- Ну-ка, кто еще хочет поорать в моей голове? Но неужели со мной никто больше не хочет поговорить? Я жажду общения. Сколько я убивал, хоть кто-нибудь еще? В моей голове много всего интересного, голосу мертвеца будет, где развлечься.

Да все молчат, только мои голосят.

Я иду дальше довольно долго, в совершенном бессилии, ни одна мысль не лезет. Наверное, они и станут моими вечными спутниками, перебивающими все мышление. Может, это сделано, чтобы я не смог догадаться, как отсюда выбраться. Серого волка не проведешь, я все понял и готов вступить в борьбу со своими плачущими, кипящими эмоциями, чтобы думать.

«Я все рассказал, но если вам нужно, я признаюсь, в чем угодно. Только прошу, пожалуйста, отпустите меня. Прошу, все, что только скажете, но я больше не могу это выдерживать!»

Сука! Его я помню даже по имени, Нику из Констанца. Славный молодой парень, из тех, у кого еще в глазах надежда на светлое будущее. Я прекрасно знал, что он невиновен. Это был первый Творец, которого я убил по приказу Эйвара. Я обвинил его в какой-то ерунде и показательно казнил перед немногочисленными магами. Это были те времена, когда главным был не только Эйвар, а еще Дациан, Лаура и Юдит. Лаура тогда еще не померла, Юдит еще не смотрела в мою сторону, а Дациан здорово нагрел меня за убийство Нику из Констанца. Я был молодец, не сказал, что это по приказу Эйвара. Дациан-то тогда еще тоже не повстречал свою сумасшедшую суку, и был просто странным, а не кровожадным культистом, главой Падальщиков. Юдит же была тогда такая же, как сейчас, холодная, умная и неприступная. Она для меня была тогда из четверки высших существ, и я даже не смел бы представлять ее по ночам, не то, что пробовать заговорить с ней. Ностальгия о тихом времени.

Конечно, нет, это было отвратительно и скучно.

Нику все просил меня отпустить его. Слабачок. Его зверушливо пугливые глаза будто смотрели на меня, и мне казалось, вот-вот я почувствую прикосновение его сломанных пальцев к моим ботинкам. Сколько потом было таких? Я не помню. После все было просто моей работой. Когда я бил лицом о камни Нику, я что-то еще испытывал. Думал, это ведь не то же самое, что убивать на войне. У него нет оружия, у меня нет цели, ради которой я бы это делал. Да он мне даже нравился. Слепая наивность. Это просто работа, это выживание, карьера. И да, я просто сильнее. Нику в каком-то смысле везунчик, что стал, так сказать, у меня первым. Его имя я сохранил в своем сердце на всю жизнь, а это великая честь. К тому же, он даже значимее, чем швед в моей голове. Поори мне тут еще! Громче!

Я ожидал, что сейчас снова услышу чей-нибудь голос, для которого я стал палачом. Вопли, слюни, оскорбления, мольбы, угрозы, и прочее, что человек может выжить из себя, когда понимает, что сейчас его ждет смерть. Но услышал голос, который заставил меня остановиться.

«Если мы начнем войну, культисты из Анойи призовут богов, и погибнут все!»

Голос Юдит звучит отчаянно, она и не надеялась уже достучаться до меня. Она была совершенно права! Такие, как она, все время все знают, во всем разбираются, и только идиоты не прислушиваются к ним! Она же умная, не это ли критерий, чтобы прислушаться? Конечно, нет, умники не знают, как жить на самом деле. Все не то. Она любимая, вот единственный критерий. Почему я не мог ударить ее прикладом автомата по голове, чтобы вырубить и не пустить в бой?

Я не имею над ней власти. Если бы я решил что-то за нее, все бы рухнуло. Нет, не только ее обида, она бы пала и в моих глазах. Никто ничего не решает за королев, по крайней мере, за тех, кто правит единолично. За тех, что из средневековых сказок, вот какая она была.

Я все не мог понять, как ее могла убить шлюха Дациана, женщина, которая как бы привлекательна и изворотлива ни была, не должна иметь ни единого шанса перед Юдит. Так всегда бывает на войне. Иногда жалким мразям везет. Ее смерть от руки Адель выглядела так же нелепо, как моя от руки неизвестного стрелка.

Голос Юдит перебивал все остальные, заглушая даже Астрид. Она упрекала меня, я не мог ее слушать, даже ком в горле встал, и я не был в состоянии разораться на нее. Я сел и закрыл уши руками, будто это могло хоть как-то помочь. Я раскачивался, как аутист, отбивался от чего-то руками и, кажется, окончательно сдался. Но нет, я никогда этого не делаю, я скорее сдохну, чем сдамся. Ха-ха. Смерть - для дураков и неудачников. То, что душило меня прежде, теперь разрывало изнутри. Кошки на душе скреблись, вгрызаясь мне в грудь, и кусали друг друга за хвосты. Даже моя собачья натура не могла их прогнать.

А потом они нахлынули все сразу. Сотни голосов, некоторые из которых я четко помнил, некоторые казались мне знакомыми, а остальные же я будто слышал впервые. Слишком много я знал за свою жизнь мертвецов, они все орали одновременно, и я не различал их слов, слышал лишь интонации. Они как стая маленьких хищных птиц накинулись на меня, выдергивая своими острыми клювиками мои нервы. Предыдущие голоса остались, пробиваясь сквозь этот предсмертный хор, расклевывая мне сердце. Где мое охотничье ружье? Где мои сети для птиц?

Я достал автомат и несколько раз пальнул в воздух. Только усилил свою головную боль, они продолжали атонально верещать, выражая свои предсмертные воли. Я знал, что в воздух палить было бесполезно, вокруг меня никого не было. Я был один, а голоса заперты в моей черепной коробке. Пуля виноватого найдет, я знал, куда стрелять, чтобы избавиться от голосов. Но, даже умерев, я не мог позволить выстрелить себе в голову.

Они становились все громче, заполняя каждую клеточку внутри моего черепа. Моя голова сейчас взорвется сама. Совершенно точно. Я сам был будто лилипут со всеми пороками общества, а моя голова принадлежала Гулливеру. Уходите! Я начинаю злиться. Все, вы все знаете, что бывает, когда я не в настроении! Я начинаю терять терпение. А знаете, знаете, к кому лучше не подходить, когда у того нервишки шалят? О, и я теряю рассудок.

Их не заставить ни уйти, ни переключиться. Я завыл, высоко задрав голову, и мой голос мне показался собачьим. Я выл во всю глотку, и вся пустота постепенно заполнилась моим воем. Так могла выть побитая собака или потерявшая своих щенков. Или брошенная своим хозяином. Слова Юдит по-прежнему били меня, но я вдруг понял, что дело не только в ней и во мне. Был еще Эйвар, который выкинул нас сражаться, заранее зная, что битва обречена либо на поражение, либо на потерю большинства его людей. Он тысячу лет ходит по земле, он может ждать, пока наберутся новые люди. Над падшим строем свежий строй штыки смыкает.