Подземелье призраков Аккермана - Лобусова Ирина. Страница 25

От осознания того, что этим подгулявшим путником может оказаться она, Тане было неуютно. И, уговаривая себя, что это просто собака воет на привязи в одной из хижин, она никак не могла отделаться от мысли, что этот страшный зверь все равно будет быть волком. Волком из темноты, охотящимся если не за ее жизнью, то за ее душой.

Всеми своими силами Таня старалась идти быстрее, и вскоре за поворотом песчаного мыса она разглядела чернеющие сваи возле самой воды. Это были очертания Рыбачьей балки, где давным-давно контрабандисты построили свою пристань и до сих пор удачно использовали ее. Еще несколько шагов, и глазам Тани открылся деревянный настил, покосившейся от штормов, морских ветров и времени. Он чернел в закатном свете, и, как собачий вой, почему-то вызывал ощущение надсадной тревоги.

К деревянным сваям были привязаны лодки. Их было не так много. Еще давно, с самого начала войны, контрабандный промысел начал угасать, потому что слишком увеличилось количество опасностей, подстерегающих в море. Перевозить товары стало все трудней и трудней. Постепенно промысел этот стал переходить к более крупным артелям, которые владели большими судами. Маленькие, легкие рыбачьи лодки контрабандистов, похожие на почти невесомые перышки в грозных объятиях свирепой морской стихии, постепенно отживали свой век.

От пристани вела тропинка к холму, за которым виднелись старые рыбацкие хижины. Они лепились друг к другу, как ракушки на отмели, и выглядели так же убого, как и сама Рыбачья пристань, живой свидетель разрушения, которое несет в себе время.

Обогнув причал и лодки, Таня вышла на тропу и стала подниматься наверх, по дороге, по-прежнему не встретив ни единого человека. Нужный ей дом был вторым слева, и, как и первый, лепился к краю песчаного обрыва. Старый деревянный забор покосился, прогнил и рухнуд в нескольких местах. Уже от калитки было видно, что дом очень старый и отчаянно нуждается в ремонте. Крыша его прохудилась, в черепице виднелись дыры. Окна вместо стекла были затянуты желтоватыми рыбьими пузырями, не пропускающими ни воздуха, ни света. Ступеньки сгнили и опали.

Отворив со страшным скрипом калитку, Таня пошла по заросшей бурьянами дорожке к самому дому. Может, когда-то здесь и был сад, но со временем он весь зарос сорной травой и так же, как и всё остальное, пришел в запустение.

Это рыбацкое жилище, похожее на тысячи остальных рыбачьих хижин, разбросанных вдоль побережья, явно было домом бедняка. Возможно, из-за старости — и своей, и его — хозяин уже не мог выходить в море так, как раньше, а потому и не мог зарабатывать так, как прежде. Вот его жилище и стало разрушаться и постепенно приходить в полное запустение.

Слева, за домом, были развешены для просушки рыбачьи сети — такие же рваные в нескольких местах, как и у других рыбаков. От них шел острый, резкий запах водорослей и моря. Кому-то, может, этот специ­фический запах показался бы вонью... Но только не Тане. Она очень любила запах моря, и все, что было с ним связано, все, что пропитало сети острым сочетанием прожитых лет и высохшей морской воды.

Собачий лай зазвучал снова и так близко, что Таня вздрогнула. Ей вдруг показалось, что собака очутилась совсем рядом — либо в самом доме, либо в соседнем, уж слишком отчетливо зазвучали эти тоскливые, вибрирующие ноты... Утробный собачий вой поневоле нагнетал атмосферу липкого страха.

Таня поднялась по просевшим в землю ступенькам и заколотила кулаком в дверь. Из щелей посыпалась пыль, от сильных ударов старая дверь зашаталась. Ответом Тане была полная тишина. Прервавшись на мгновение, собачий вой зазвучал с новой силой. Теперь, находясь возле двери, Таня поняла, что собака не в доме. Скорей всего, воющий пес был где-то рядом, по соседству.

Подождав, она снова заколотила в дверь. В этот раз ее удары звучали чуть тише. Ответа на них так и не последовало. Тишина была словно разлита в воздухе. Таня вздрогнула — во всем этом молчании было что-то зловещее. А еще и собачий вой... Ей было не по себе.

Она снова толкнула дверь. Заперто. Спустившись со ступенек, Таня подошла к окну и начала стучать:

— Есть здесь кто-нибудь? Эй, есть кто в доме?

Ответа не было. Похоже, дом был пуст. Поняв это, Таня расстроилась: было слишком утомительно ехать в такую даль еще раз и обидно уходить вот так, никого даже не встретив.

— В доме кто-то есть? — снова уже тише крикнула Таня, не надеясь на ответ. Но внезапно за ее спиной послышался характерный шорох — кто-то шел по дорожке. И тут Таня вспомнила, что оставила калитку открытой.

С ужасом обернувшись, она разглядела древнюю старуху с морщинистым лицом, закутанную в клетчатый теплый платок. Она шла медленно, двигалась как-то очень осторожно. Тане показалось, что ей лет сто, не меньше.

— Шо орешь, или как? — прошамкала, приблизившись, старуха беззубым ртом. — За шо тут хипиш на постном масле?

— Я Седого ищу, — робко произнесла Таня, с надеждой обернувшись к ней, лтбросив весь свой страх.

— А зачем тебе Седой? — Старуха с интересом уставилась на нее. Таня поняла, что, несмотря на возраст, та находится в полном рассудке. Об этом свидетельствовали внимательные, цепкие глаза, в которых отчетливо светились разумные мысли.

— Я из города приехала. Переговорить с ним надо. Дело важное, — коротко сказала Таня.

— Не повезло тебе, фифа! — хмыкнула старуха. — Приехала из города та поцеловала замок. Нету Седого. Не возвращался.

— Не возвращался? Откуда? — переспросила Таня.

— Он к сыну поехал, за сына своего, в Аккерман, — ответила старуха и добавила с какой-то потаенной гордостью: — Сын его в люди выбился, в Днестровском лимане, возле крепости, рыбу ловит. За крепость слышала?

— Слышала, но никогда не была, — сказала Таня.

— Вот там лиман, и сын его как раз там, — заговорила старуха отрывисто. — Седой у него часто живет. Видать, еще оттудова не съехал. Вишь, дом без хозяина — полный бардак. Все поломано, как за помойку.

— А когда Седой вернется? Вы знаете? — с надеждой спросила Таня.

— А оно мине надо? Оно мине надо — як з гробу за белых шкарпетках! — вдруг оскалилась старуха. — Седой — он головой стукнутый. А знаешь, за шо так?

— За шо? — машинально переспросила Таня.

— За то! Слышала от разных людей... Шо в точности — не скажу, но за то говорят, шо плохо за щас в Аккермане. Там призраки.

— Кто? — моргнула Таня, не ожидая ничего подобного.

— Да за шо слышала! Или глухая? Призраки, говорю, людей губят. В крепости ночами. Страх божий наводят. Как нечистый поселился за тех местах. И люди за то пропадают.

— Совсем пропадают? — Внезапно Тане стало очень интересно, ведь Володя тоже пропал без вести — конечно, если забыть, если выбросить из головы отвратительное письмо.

— С концами, — кивнула старуха. — За концы никто не находится. Вот, сосед ездил за лиман неделю назад. Сказывал, шо в окрестных деревнях люди пропадают. Призраки душу их уводят в крепость. Как бы Седой не пропал, — с горечью вздохнула она. — Уж очень он слаб башкой. Как за шо полезет — так никому оно и не надо.

— А видел их кто-то, этих призраков? — спросила Таня.

— Видели, — охотно подтведила старуха, — страшные. Рога на голове, и глаза горят. В крепости они прячутся.

— Почему в крепости?

— А где еще? Румыны сейчас там. Крепость под румынами, вот и прячутся.

И тут в голове Тани что-то щелкнуло: — румынская монета, найденная возле анатомического театра, грязь с Днестровского лимана и вот, наконец, полубезумный рассказ старухи об Аккерманской крепости, которая сейчас, после войны, принадлежит Румынии... Всего этого было слишком мало, чтобы выстроиться в четкую схему, и слишком много, чтобы поверить в ничего не значащие совпадения.

— Ну, пойду я, — старуха вдруг развернулась, потеряв к Тане весь интерес, — если увидишь Седого, он тебе сам все расскажет. Все за то слышали. Если долго жил под крепостью, видел. У него там сын живет. Видел.

И старуха ушла, не оглядываясь, продолжая что-то так же отрывисто бормотать себе под нос, словно уговаривая саму себя — может, продолжая рассказывать страшную историю о таинственных призраках Аккерманской крепости. Таня собиралась последовать за ней, как вдруг громкий странный звук заставил ее замереть на месте.