Подземелье призраков Аккермана - Лобусова Ирина. Страница 37

От ужаса у Тани потемнело в глазах, а крик застыл в горле. Дрожа, как в приступе лихорадки, она сорвалась с места и бросилась назад. Таня бежала с такой скоростью, что легкие ее жгло огнем. Забежав в комнату, она захлопнула дверь. Затем опустилась на пол и на несколько секунд от страха потеряла сознание.

Глава 15

Бледная, дрожащая, невыспавшаяся, с тяжелой головой, Таня спустилась вниз. В кухне в медном тазу варилось абрикосовое варенье, благоухая невероятным ароматом цветущего сада, отчего у Тани немного поднялось настроение. При виде ее Матрена нахмурилась.

— Девонька, что с тобой?

Но Таня лишь махнула головой. Как рассказать о том, что она видела ночью? Старуха сочтет ее ненормальной. А что она видела, Таня и сама не могла понять. Но Матрена обладала редкой проницательностью, не зря Таня с ходу заподозрила в ней знахарку. А потому спросила прямо в лоб:

— Ты, что ли, ночью в сад выходила? К лиману?

— Да... — промямлила Таня, застигнутая врасплох, и вдруг решилась: — Я... выходила... Просто так... Думала прогуляться... и я кое-что видела...

— Говори! — повелительному тону Матрены нельзя было противостоять, и Таня, как на духу, вдруг выложила ей всё. И сама даже не заметила, когда ей стало легче.

— Матерь Божья! — всплеснула руками Матрена. — Как ты только ноги вчера унесла! Похоже, Господь тебя хранит. Ты, дитя, в темечко Господом Богом поцелована! Призраков ты вчера видела, наших знаменитых призраков, о которых судачит вся округа! И просто чудо, что ты осталась в живых!

— Как это? — не поняла Таня.

— Те, кто видит призраков, особенно ночью, — Матрена понизила голос, — никогда не возвращаются назад.

— Что же с ними происходит? — Голос Тани дрогнул — перед глазами вдруг отчетливо встали сумеречные, мрачные тени в густом тумане, а в памяти зазвучал тоскливый, мучительный стон.

— Они исчезают, — Матрена говорила еле слышно, почти шептала: — Пропадают без вести. И никогда не возвращаются назад.

— Куда же они пропадают? — Все происходящее нравилось Таня все меньше и меньше.

— Не знает никто. Но из тех, кто попался на пути призраков, никто не вернулся обратно.

— И давно это началось?

— Да вот уже несколько месяцев. Вначале не обращали внимания, но потом... Когда призраки стали появляться все чаще и чаще, и всегда со стороны лимана... Люди забеспокоились... Особенно, когда стали исчезать...

— А почему они появились именно здесь? — хмурилась Таня.

— Это связывают со старой крепостью. С проклятием Аккерманской крепости, — пояснила Матрена.

— С каким проклятием? Расскажите! — ни за что, даже при большом желании, Таня не смогла бы уже повернуть назад.

— Место здесь такое... сложное... — Матрена покачала головой. — Крепость наша — особое место. Рассказывают, что как только она была построена, заклятие на нее наложил самый могущественный половецкий шаман. И как странно: до сих пор это проклятие работает, удивительно прямо!

— Что за проклятие? — не могла отступить Таня.

— Крепость всегда будет неприступной. А победитель, который завоюет ее, не удержится в ней долго. И весь род его ждут вечные несчастья. Страну же, флаг которой поднимут в крепости, ждут вечные беды, войны и даже распад.

— Страшное проклятие, — покачала головой Таня.

— Говорят, на этом месте был священный алтарь половцев. Вот и наложили на нее заклятие, — продолжала Матрена.

— Победитель никогда не удержится в крепости долго, а страну его ждут вечные беды и даже распад, — повторила Таня.

— Считают, что всему виной постоянные конфликты вокруг крепости — все пытаются ее захватить, и все терпят поражения. А страны исчезают... Молдавское княжество. Османская империя. Российская империя и наконец Румынское королевство. А потом крепость займут красные. Будет и у них беда, — убежденно говорила Матрена.

— А призраки? — напомнила Таня.

— И призраки, — кивнула старуха, — недаром в смутный час появились они. Это неприкаянные души узников, которые нашли свою страшную смерть в подземных темницах крепости. Не нашли успокоения в земле — вот и охотятся за душами живых людей.

— Страшно... — вздрогнула Таня.

— Уж куда страшней! — согласилась Матрена. — Местные все напуганы. По ночам, как темнота на землю придет, двери запирают и окна. И из дома на улицу ни ногой. И ты больше к лиману не ходи! Один раз повезло, дальше не повезет. Не гневи Бога!

Пообещав Матрене, что ни за что не выйдет из дома с наступлением темноты, Таня узнала, где может находиться цыганский табор, и ушла прочь.

— К крепости близко не подходи, — напутствовала ее Матрена, — а то румыны стрельбу открыть могут. Третьего дня стреляли. Больше для испугу, но бывают и шальные пули. Так что не ходи, не искушай судьбу.

Но путь Тани лежал в сторону от крепости, к полям. И только в первые минуты, идя по единственной дороге хутора, она видела перед собой величественные, желтые стены крепости, почти золотые в лучах яркого дневного солнца.

Но табора не было. В поле, которое описала Матрена, Таню встретили лишь обугленные палки, для чего-то воткнутые в сырую землю (может, там были костры), да остатки разбитой кибитки с поломанными колесами, рваное ситцевое покрывало которой трепал ветер.

Таня остановилась посреди этого запустения. Здесь не было и следа человеческого жилья. Только безлюдное поле, на котором ничего не росло, кроме примятых, истоптанных сорняков.

Сзади раздалось треньканье колокольчика, и Таня увидела старика-крестьянина, который гнал через поле трех очень старых, тощих коров. Лицо его покрывали глубокие морщины, а одежда была потрепанной и такой рваной, что местами едва-едва прикрывала тело. Это было живое олицетворение всеобщей крестьянской нищеты, которую принесло время, и у Тани мучительно сжалось сердце.

Старик остановился, с интересом разглядывая незнакомку. Остановились и коровы, понуро опустив головы, с чувством глубокой покорности судьбе.

— Вы, барышня, из города будете? — первым заговорил старик, с любопытством разглядывая приезжую. — Из самой Адэссы?

Он сказал именно так: «Адэссы», что всегда бесило коренных одесситов, в том числе и Таню, не понимавшую, как можно коверкать и ломать женское нежное имя, вместо того, чтобы произнести его мягко, через мягкое «е»: Одесса, Одесса, любимая, родная Одесса... Но в этот раз Таня даже не отреагировала на это.

— Точно, оттуда, — ответила она. — А здесь, говорят, цыгане стояли? Цыганский табор?

— Были, — кивнул старик, — самый что ни на есть табор — грязный, шумный. Ор стоял с утра до ночи, вопли да крик. Всей округе спать не давали. А потом исчезли неведомо куда.

— Как это — исчезли? — моргнула Таня, недоумевая, что такое свалилось на нее со вчерашнего вечера, что за сплошная чертовщина, в которой она почему-то играет главную роль.

— А вот так... — Старик сокрушенно покачал головой. — Одним утром солнышко взошло — а цыган нет как нет.

— Съехали? Может, они ночью уехали? В другое место? — предположила Таня.

— В том-то и дело, что вещи их остались целехоньки, даже детские пеленки! — пояснил старик. — Вещи остались — а людей нет!

— Где же вещи? — снова ничего не поняла Таня.

— Что местные растащили, а что румыны разобрали, чтобы поле очистить. Для каких-то своих дел понадобилось им это поле.

— Куда же люди подевались? — спросила Таня, даже не сомневаясь в том, что сейчас услышит.

— Призраки их забрали, — сказал старик, и Таня услышала то, в чем была почти уверена: — Говорят, призраки их утащили на дно крепости.

— На дно крепости? — не поняла она.

— Так старые люди говорят, подземелья крепости тянутся по всему дну лимана, — пояснил старик. — В это еще мои предки верили. И сказывали, что в подземельях этих спрятано несметное сокровище. А охраняют его злые духи. Вот цыган они и забрали — сокровище охранять.