Миллион с Канатной - Лобусова Ирина. Страница 44

— Пристрелю, суки, — даже как-то нежно сказал Патюк.

Володя набросился на них с упреками, развел по разные стороны комнаты. Конфликт был исчерпан.

— И как тебя редактором назначили? — удивился искренне Патюк. — Мямля!

Володя вспыхнул. Пожав плечами, Патюк удалился. Про себя Володя часто называл его «мой дежурный крыс». При этом ему всегда было стыдно перед крысами, которые (по сравнению с Патюком) казались ему очень симпатичными животными.

Спорщики занялись своими делами. Из типографии принесли гранки. Такими часто были редакционные будни.

В тот день все шло, как всегда. К счастью, редакционного совещания не было, и Володя мог немного расслабиться, занимаясь текущими делами. Он сидел за огромным конторским столом, оставшимся с прежних времен, и, обложившись бумажками, делал вид очень бурной работы, на самом деле блуждая в приятном потоке не связанных, сумбурных мыслей.

Это приятное времяпрепровождение прервал Савка.

— Там английская королева, — сказал он.

Володя готов был услышать что угодно — каждый день его подстерегали сюрпризы, но тут даже у него распахнулись глаза.

— Чего ты сказал? — забыв о правилах грамматики, переспросил он.

— Английская королева! Ну помните, вы вчера нам рассказывали! Эта, как ее.. Аристо... Арискратка! Во!

— Откуда английской королеве взяться в Одессе? — моргнул Володя.

— Так вы вчера рассказывали... Шо эти... шляпки такие есть... Носят. И перчатки. Как это оно... — Савка заметно запутался.

Володя вспомнил. Вчера он правил статью одного из сотрудников, а параллельно провел некий ликбез по правилам этикета, который был принят раньше в светском обществе. В частности, упомянул и об аристократизме. Особенный восторг слушателей вызвал его рассказ об английской королеве, которая всегда ходит в шляпке и в перчатках. И об обычае британцев в 5 часов вечера пить чай. По всей видимости, рассказ этот крепко запал в их бесхитростные души. И вот теперь Савка что-то пытался ему сказать.

— Та шо с ней делать? — спросил он.

— С кем? — Володя тяжело вздохнул.

— С этой... в шляпке!

— Ну идем, посмотрим, — еще раз вздохнув, Сосновский поднялся из-за стола.

В соседней комнате его ожидало невиданное зрелище, полюбоваться на которое собрались все сотрудники редакции.

В комнате стояла очень пожилая дама, и Володя сразу понял, почему наивный Савка назвал ее английской королевой. Несмотря на то что даме было не меньше 80, ее царственная осанка бросалась в глаза. Такая осанка вырабатывалась годами, а основу ей положили корсет и институт благородных девиц. У Володи просто тоскливо защемило сердце, когда он увидел такую красоту среди бывших пулеметчиков отрядов прод­разверстки!

На седых волосах дамы весьма элегантно покоилась белоснежная шляпка с искусственными цветами, а руки были в белоснежных же нитяных перчатках. Двумя пальчиками дама держала бежевый ридикюль. Туалет ее завершался ботинками на шнуровке, снова вызвавшими в душе Володи ностальгические воспоминания о давно ушедших днях.

Это была королева старой Одессы! Никто из толпившихся в редакции никогда еще не видел такой красоты. Это была красота той старой гвардии, которая навсегда исчезла в бушующих волнах Черного моря с последним пароходом, ушедшим от одесской земли и увезшим с собой неповторимый флер той эпохи, когда благообразные пожилые дамы из Одессы были похожи на английских королев.

— Вот она, королева! — с восхищением произнес Савка.

Дама же, обернувшись, заметила:

— Надо говорить леди, молодой человек.

Поневоле исполненный воистину рыцарского восхищения, Володя подошел к пожилой даме:

— Чем я могу помочь вам, мадам?

— Как приятно слышать «мадам»! Благодарю за вежливость, — дама говорила слишком медленно, растягивая слова, и Володя понял, что ей, возможно, даже больше восьмидесяти, — я хотела бы видеть главного редактора.

— Я главный редактор, — сказал он, невольно склонив голову.

— Тогда вы мне и нужны. Я хотела бы дать в газету объявление.

— Какое объявление?

— О том, что пропал человек.

К такому повороту разговора Володя был не готов. Но, сообразив, что разговор выходит за общие рамки, он поспешно произнес:

— Давайте пройдем в соседнюю комнату, и вы все расскажете подробно.

Со стула возле своего редакторского стола Сосновский спихнул наглого местного кота, улегшегося на стопку старых газет, потом сбросил на пол газеты и даже протер стул платком:

— Прошу садиться, мадам.

— Благодарю вас! — Дама заняла предложенное место. — Как вы любезны! Я уверена, что вы меня выслушаете. Все отказываются меня слушать, а с моим другом случилась беда. Он ушел, и не вернулся. Он пропал в катакомбах. Но никто не хочет его искать, — она картинно достала платочек и поднесла его к глазам.

— Вы были в милиции? — спросил Володя для порядка.

— Я везде была! — воскликнула дама. — Везде. Но меня даже не пожелали слушать! А ведь я пыталась рассказать, что мой друг был одним из старейших проводников по одесским катакомбам. Он водил в катакомбы самого Михаила Японца!

Всю апатию с Володи сняло как рукой. Он устроился напротив, взял ручку, листок бумаги и приготовился писать.

— Мадам, а вот с этого момента я попрошу вас подробней! Расскажите мне все.

— Извольте! — Дама вздохнула. — Моего друга звали Эдик Шпилевой. Он был одним из старейших одесситов, чьи предки водили людей в катакомбы. Его родители стояли у истоков контрабандного бизнеса, когда одесскую морскую торговлю основали соленые контрабандисты. Вы слышали о соленых контрабандистах? — поинтересовалась она.

— Слышал, — кивнул Володя.

— Ну так вот. С детства он знал все входы и выходы одесских катакомб, особенно все входы в центре, которые вели к морю. А вот его внук Додик, представьте, стал марвихером и попал в банду Михаила Японца. И однажды он исчез.

— Кто исчез? — не понял Володя.

— Первым исчез Додик, — терпеливо пояснила дама. — Додик исчез еще до того момента, когда полк Михаила Японца отправился на фронт, буквально за неделю. Вы слышали об этом?

— О полке Японца? Слышал.

— Михаил Японец, Додик и еще кто-то из людей Японца ушли в катакомбы. И Додик оттуда не вернулся, — дама снова взялась за кружевной платок.

— А зачем они ушли в катакомбы? — переспросил Володя.

— Я не знаю этого, — вздохнула дама. — Эдик, мой друг, он все время искал своего внука. Он ходил и к Японцу, но тот уже уехал на фронт. А потом, когда уже прошло много месяцев, случилось это.

— Что случилось? — не понял Сосновский.

— К Эдику пришли какие-то люди. Пришли посреди ночи, заплатили много денег. И потребовали, чтобы Эдик повел их в катакомбы. Помню, Эдик почему-то обрадовался. Я не знаю, что они ему сказали, но Эдик был очень рад! Может, они сказали ему что-то о Додике. На следующий день Эдик ушел с ними — вернее, уехал, они заехали за ним на извозчике. Больше Эдик не возвращался.

— Когда это произошло? — уточнил Володя.

— Это я помню точно: в начале августа. Аккурат перед восстанием белых. Началось восстание, всем было не до поисков. Я пошла потом в полицию белых, попросила найти Эдика! Но его никто не нашел.

— Я вижу, вы были в курсе всех дел вашего друга, — сказал Сосновский.

— На самом деле мы в последние годы жили вместе, в одной квартире, — вздохнула дама, — Эдик болел, и он не мог быть один. Но мы не были женаты. Хотя всю жизнь любили друг друга.

— Как это? — искренне удивился Володя.

— Я ведь была из дворянской семьи, — гордо произнесла дама. — Мы познакомились, когда я училась в гимназии. Однажды мы с подружками сбежали с занятий и тайком от классной дамы решили покататься на лодке на Фонтане. А Эдик... Он был с родителями среди контрабандистов. Он нас покатал. И вот так мы познакомились.

— И вы сразу полюбили друг друга? — Володя расплылся в улыбке, он был в восторге, ведь перед ним разворачивался живой, настоящий роман, и, как любой писатель, он очень любил, когда судьбы людей раскрывались перед ним, как интересная книга.