Миллион с Канатной - Лобусова Ирина. Страница 59

Теперь необходимо остановить сумасшедшего священника. Он будет убивать и дальше. Поэтому ты должна действовать в таком направлении. Всю историю теперь ты знаешь. Прости за сумбур письма, но я должен был его написать. Я знаю, что тебя очень интересует, кто убил Зайхера и Фараона и почему. Теперь у тебя есть все ответы на вопросы. Я знаю, что ты хочешь убрать самозванца из города. Сделай это. Прости еще раз. Прощай».

Таня скомкала письмо Володи в ладони. Теперь все встало на свои места. О камнях она знала. Она не знала только одного: кто же он, лже-Японец? Кто скрывается за страшной маской? Таня чувствовала, что он поблизости. Но выяснить это можно было только на сходе.

Читая письмо Володи, она изо всех сил пыталась справиться с охватившими ее эмоциями. Но не справилась. Две предательские слезинки скатились из уголков глаз. Таня с раздражением отбросила письмо.

Нужно было отвлечься. Она начала вдумываться в текст письма, заставляя себя осознанно искать смысл. Как вдруг...

Яркая вспышка! Настолько яркая, что перед глазами все вдруг поплыло огненными кругами. Таня так и застыла на месте, не понимая, как это произошло.

Воспоминание — яркое, четкое, далекое, всего лишь одно воспоминание, и все встало на свои места! Фрагменты чудом сложились в мозаику. Сами закружились в воздухе и вдруг превратились в четкую картину, настолько ясную, что Таня едва не застонала.

Как она могла не замечать! Все было ясно. Настолько ясно, что просто поражали детали, прошедшие мимо ее внимания.

— Этого просто не может быть! — Таня не заметила даже, что говорит вслух. — Этого просто не может быть! Как? Как я не поняла раньше?

Все было просто, и письмо Володи сдернуло с ее глаз пелену. Таня решительно выскочила из дома.

Туча был в районе Привоза. Таня нашла его с первой же попытки, в небольшом кабачке под названием «Прометей». Для воров с соседней Молдаванки слово было непонятным, смысла его они не понимали, но звучало оно приятно. Открыл его один большевистский пропагандист, перебравшийся в Одессу из Киева, потому что его брат стал важным человеком в банде Гришки Клюва, вторым после самого Гришки.

Брат взял кабачок под опеку, его стали посещать воры. А руководство города одобрило название, посчитав его пролетарским. Хозяин кабачка изо всех сил пытался установить контакт с криминальным миром, а потому подлизывался к Туче, выделив для него отдельный кабинет. И Туча стал часто посещать это заведение, постепенно и негласно став главным в городе.

Там и нашла его Таня, когда как вихрь ворвалась в кабачок. Туча уплетал за обе щеки жирный борщ с фасолью и мясом, заедая его варениками, щедро политыми отборной крестьянской сметаной с Привоза. На таком пайке Туча невероятно раздобрел, но никто не осмеливался ему об этом сказать.

— О, наше вам с кисточкой! — обрадовался он, вытирая рот. — Сметану под вареники будешь? Ты хоть за малюка подкорми! А то он за тебя, чмару, голодает!

— Я знаю, кто такой лже-Японец, — с порога выпалила Таня.

— Откуда? — нахмурился Туча.

— Знаю. Мне надо только подтвердить это... Тогда ты уберешь его прямо со схода!

— Алмазная, сбавь обороты и сметанки поешь, — добродушно сказал Туча. — Ты не пойдешь за сход.

— Пойду, — упрямо сказала Таня, — эту тварь нужно гнать из города. Это... это не человек. Вспомни Зайхера и Фараона. А мальчишка, Валька? Совсем сопливый был! Я знаю, кто он. Его надо гнать. Мишка же твоим другом был. Вспомни, Туча! — она почти умоляла.

— Мишка давно с Боженькой, — вздохнул Туча, — а мы за здеся, на земле. И если он человек красных... Тут надо сотню раз покумекать, прежде чем до власти дочихвоститься! Зарубить ветку, де до себя сидишь, — это даже не хипиш, это вообще за такое...

— Красные возражать не будут, — сказала Таня, — особенно когда он сам уйдет.

— Он не уйдет, — хмыкнул Туча.

— Уйдет, — жестко сказала Таня, — но мне надо убедиться. Тогда я доказать смогу. Ты пойдешь со мной.

— А я-то до чего? — недовольно поморщился Туча, которому совсем не улыбалась мысль уходить от такой вкусной еды.

— Где жил Эдик Шпилевой? Ты знаешь?

— Ну... как и все — в городе, — удивился Туча.

— Мы пойдем туда, — скомандовала Таня.

— Наше вам здрасьте! — картинно развел руками Туча. — Эдика ведь прихлопнули!

— Кончай жрать и пошли! — спорить с Таней было трудно, когда у нее был такой настрой.

Но даже она растерялась, увидев на пороге квартиры проводника по катакомбам его подругу, которая в ответ на грохот кулаков Тучи отворила дверь. Таня не была готова к такому и застыла, пораженная видом удивительной старой дамы. Дама собиралась выходить на улицу и была «при полном параде», как сказал бы Туча, — в шляпке, манто и в кружевных перчатках.

— Здравствуйте, Туча, — вежливо сказала старушка, — здравствуйте и вы, прекрасная дама! Вы нашли моего Эдика?

Оба, и Таня, и Туча, застыли в молчании, не зная, что ответить. Очевидно, дама прочитала ответ по их лицам, потому что вдруг рухнула как подкошенная на стоящий в прихожей стул. Таня бросилась к ней, но дама отстранилась.

— Прошу вас... — В жесте ее было невероятное достоинство. — Я хочу оплакать его одна.

— Мне жаль... — Туча переминался с ноги на ногу, не понимая, зачем Таня притащила его сюда, — Эдик был... Он был...

— Нам нужна ваша помощь, чтобы наказать его убийцу, — твердо сказала Таня. — Вы вспомните! Вы должны вспомнить. Ради Эдика.

— Я ни о чем не могу думать сейчас... — В лице дамы не было ни кровинки, и оно мертвело на глазах.

— Вы должны. Посмотрите на меня! — Таня повысила голос. — Смотрите на меня! Вы помните, как ушел Эдик? Ту ночь?

— Помню, — подчиняясь ее воле, старушка медленно приходила в себя. — Я их видела.

— Вы видели двух мужчин, так?

— Да, двое... Я выглянула.

— А теперь вспоминайте! Это важно. Когда они уходили, Эдик шел между ними, так?

— Да, он шел между ними.

— Как крестился тот, кто шел в конце?

— Что? — отреагировали одновременно и Туча, и дама.

— Как он крестился? Повторите жест! Вспоминайте! Он шел позади Эдика. И он перекрестился! Как? Какой был жест?

— Да вот так вроде, — дама взмахнула рукой. — Это важно?

— Очень важно! — Таня вздохнула. Она оказалась права. Сомнений больше не было. Догадка стала правдой.

— Он же красный! Чего ему креститься? — хмыкнул Туча, прекрасно знавший, что большевики, точно так же, как и бандиты, не верили в Бога.

— Вы найдете его? — В глазах дамы застыла мольба.

— Найду, — кивнула Таня. — Эдик... он...

— Он будет меня ждать, — по лицу дамы вдруг расплылась счастливая улыбка, — он обязательно будет ждать меня там! Я знаю.

— Простите, — Таня проглотила горький комок в горле, — и прощайте.

Усаживаясь в пролетку, Туча закатил к небу глаза:

— Любоф!

— Нет никакой любви, — резко отозвалась Таня. — Есть только трусость и малодушие. Да эгоизм. Тешить себя кем-то. Слова пустые. И у этой... тоже. Не было никакой любви! Пустое...

— Не все такие, как твой вшивый швицер, — у Тучи был острый ум.

— Все, — с горечью отрезала Таня, — я знаю. К чему нужны эти пустые звуки? Конец все равно будет один и тот же.

— А ведь любила она своего Эдика, — сказал Туча, — такая вот... любила бандита!

— Это лучший вариант, — усмехнулась Таня, — это больше приближено к жизни, и в этом иногда бывает немного смысла. Чем в другом варианте — бандитка любила такого вот...

Туча хотел что-то ответить, но, внимательно посмотрев на лицо Тани, раздумал, лишь с печалью сжал губы. Таня говорила не с ним. Он прекрасно понимал, что все эти слова были адресованы не ему, и что в застывшем ее взгляде, устремленном в глубину пустых заснеженных улиц, был тот, кому не суждено было услышать эти слова никогда.

Пролетка остановилась у дома Тани в Каретном переулке.

— Предупреди своих людей, — Таня обернулась к Туче, и его поразила желтоватая бледность ее лица, — тот, на кого я укажу на сходе, не должен выйти из комнаты. Ты меня понял? Он не должен покинуть сход!