Ночь, которая никогда не наступит (СИ) - Потоцкая Мария. Страница 2

Я медленно развернулась в обратном направлении и достала мобильный телефон. Папа был занят, но ради меня он должен был взять трубку. Я стала набирать его номер, но через несколько гудков поняла, что ошиблась. Он не подходил к телефону, но я все равно сделала вид, что он ответил.

- Алло, папа? Ты же уже идешь ко мне навстречу к нашему месту в лесу? О, отлично, и твой друг Дэвид с братьями тоже с тобой? Здорово, значит, совсем скоро встретимся.

Я, наверное, даже покраснела от того, какую нелепую ложь выдумала. Если этот вампир или маньяк не отличается ограниченными возможностями, он поймет, что я разговариваю сама с собой. Потом я испытала ещё больший стыд, когда поняла, что против вампира это было бы бесполезно. Благодаря своему животному слуху, вампир бы услышал, что у меня в трубке до сих пор гудки. Какая глупость стыдиться того, что мой потенциальный убийца может принять меня за дурочку.

Я ускорила шаг и стала ещё раз набирать номер. Я не побежала лишь по той причине, что решила сохранить силы, на случай если мне действительно придется удирать. Было бы глупо упасть в весеннюю грязь просто так. Деревья вокруг мелькали у меня перед глазами, я старалась смотреть по очереди в каждую сторону, чтобы не пропустить убийцу. Шорохи прекратились, но сейчас я не была уверена, что мои собственные шаги принадлежат только мне.

Когда я услышала чьи-то голоса и поняла, что уже практически вышла из парка, у меня зазвонил телефон. Я не успела унять свою внутреннюю дрожь и, пока поворачивала его экраном к себе, уронила на землю. Мой красивый белый телефон лежал в грязи, но все ещё звонил. Это привело меня в себя. Преодолевая отвращение, я вытащила его из грязи, очистила пальцами экран и увидела, что звонит моя подруга Одри.

Обычно ещё за неделю до «Дня Любви» я переставала отвечать на звонки из страха, что кто-то будет интересоваться, не осталось ли у меня лишнего голоса. Своим отказом я могла бы кого-то убить. Сегодня уже не было смысла спрашивать, можно было лишь умолять. Одри вряд ли звонила по этому поводу, она состояла в Клубе Взаимопомощи. В нём искали людей, которые голосовали друг за друга. Членство там стоило немалых денег, но это было спасением для тех, кто не мог найти людей для голосования. Точнее, спасением для обеспеченных людей. Конечно, проще было бы просто договориться бесплатно или купить голос без посредников, но это всегда было ненадежно. В клубе же с каждым членом работали психологи, проверяя вероятность того, что человек в последний момент может передумать отдавать голос за назначенного участника. В случае ошибки клуб обязывался вернуть деньги за весь год. Одри говорила, что членство в клубе приравнивало её к посетителям борделя, потому что она тоже покупала любовь за деньги.

Я надеялась, что у Одри ничего не могло сорваться, и она звонила мне по другому поводу, поэтому я ответила на звонок.

- Эми, ты где сейчас?

Голос Одри до сих пор звучал, как у подростка, ровно и требовательно. Мне хотелось ей рассказать, что я забрела вглубь парка, но я не стала. Ей могло показаться, будто бы я хвастаюсь своим безрассудством. Да и не особо это опасный поступок.

- Я гуляю в парке недалеко от пункта голосования.

- Вильгельм сегодня уехал на выходные к себе домой, я не хочу оставаться одна, ты можешь ко мне приехать?

Одри всегда была чрезмерно прямолинейной, она просто сказала мне, что зовет меня лишь потому, что её друг не смог остаться с ней. На её месте, прежде чем позвать к себе, я бы сказала, что я соскучилась, и мы давно не виделись. Тем не менее, её приглашение меня обрадовало, потому что это был повод не возвращаться домой.

- Конечно! Только схожу проголосовать и позвоню родителям!

- Приходи до темноты.

Она повесила трубку. Её последняя фраза заставила меня почувствовать себя до смешного глупой. Я просто не могла встретить вампира в лесу сейчас, потому что ещё было светло. Может быть, там в лесу просто бродила бездомная собака или, того хуже, белка. Я была настолько трусливой, что сама придумывала себе страхи, если вокруг не было ничего опасного.

Когда я вышла на открытую часть парка, я решила позвонить маме.

- Эми, ты пошла в магазин купить нам еду на завтрак? В этом нет необходимости, я уже приготовила яичницу с сыром.

Голос мамы звучал бодрее, чем обычно. Надо же, она даже приготовила мне завтрак, из-за этого стало немного грустно оставлять её.

- Это здорово, я и правда пошла в магазин, но мне только что позвонила Одри и попросила переночевать у неё. Ты не обидишься, если я к ней поеду сегодня?

- А,-мамин голос стал растерянным,-нет, езжай. До завтра.

Мы попрощались хорошо, но когда я оборвала связь, я почувствовала себя омерзительно. Моя мама много лет лечилась от шизофрении, поэтому отказывать ей в чём-то было вдвойне кощунственно. Ненормальные и ранимые люди окружали себя броней беззащитности, те, кто их обижал, несомненно, вели себя аморально. Я надеялась, что мама, как и обычно, большую часть своего дня проваляется у телевизора, сходит на голосование,  а вечером уже и папа вернется. В конце концов, я не должна была каждый раз менять свои планы ради неё, ведь мамину жизнь мое рождение едва ли изменило. До десяти лет меня воспитывала бабушка, а родители были приходящими смешными тетей и дядей, дарящими мне дурацкие подарки и играющими со мной, как мои друзья.

Мама была слишком молодой, когда забеременела, папа чересчур безответственным и ветряным, поэтому мое воспитание взяла на себя бабушка. Папа тогда был неудачливым актером в неизвестном театре, мама не работала, у них никогда не было денег,  они занимали их у бабушки, которая и так оплачивала мое существование. Когда мне было десять, папа получил роль в фильме и, обладая хорошими внешними данными, быстро приобрел популярность и богатство. Тогда они и забрали меня, наконец-то, жить с ними.

Я дошла до пункта голосования. Снаружи и внутри было много охраны, поэтому просящих спасти их жизнь, здесь не было. Над входом висел огромный плакат, изображающий счастливое семейство из десяти человек. Они улыбались и обнимали друг друга. Дедушка на фотографии явно только что удачно пошутил, он выглядел самодовольным, а бабушка и двое мужчин, которые, по моим догадкам, являлись его сыновьями, смеялись, обернувшись к нему. Остальные члены семьи смотрели в объектив. Они были идеальны. Наверное, где-то и правда существуют такие счастливые семьи. У меня тоже было много родственников, даже больше, чем у этих счастливцев. Узкий круг был довольно маленьким, только я, папа, мама и бабушка, но на семейных праздниках и летнем барбекю собиралось огромное количество людей. У бабушки была сестра с тремя детьми и шестью внуками. Мы рассчитали всё так, чтобы каждый выжил благодаря семье. У меня даже не было возможности проголосовать за своих друзей. Иногда я думала, что Одри мне куда дороже, чем, например, тетя Кларисса или кузен Виктор, но я знала, что не могу предать свою семью. Наверное, они бы прокляли и ритуально изгнали меня, если бы я решила голосовать не за них, даже предупредив об этом за несколько месяцев. Когда мне было восемнадцать, и я голосовала впервые, у меня был молодой человек. Когда он услышал, что я не буду голосовать за него, то поспешил разорвать наши отношения. Это к лучшему, в наше время нельзя быть такими нечуткими в вещах, касающихся «Дня Любви».

Внутри собралось много людей, но для такой толпы было непривычно тихо. Большинство предпочитало переговариваться полушепотом, чтобы не нарушать тишину. Мне это казалось правильным, своеобразная скорбь по людям, которым не повезло быть нелюбимыми, неважными или небогатыми. Некоторые, конечно, всё же позволяли себе шуметь, но я думала, что это было  бравадой. Компания парней примерно моего возраста громко обсуждала новый фильм про супергероев. Мужчина объяснял во весь голос своей маленькой дочери, что всё будет хорошо, они просто зашли проголосовать, а потом они пойдут кататься на колесе обозрения, откуда будут видеть весь город. Его дочка и не беспокоилась, а он всё повторял ей, что в этом нет ничего страшного. Какая-то пожилая женщина постоянно громко цокала языком и вздыхала, показывая свое недовольство очередью. Наверное, она здорово нервничала. Немногие пожилые люди теперь умирали своей смертью. Дети росли, внуки тоже, женились, выходили замуж, рожали детей,  все больше становилось ситуаций, когда кто-то не мог проголосовать в ответ. Насколько бы легко ни казалось разделиться хотя бы просто среди своей семьи и друзей, я знала множество примеров, когда кто-то испугался и отдал свой голос не за того, с кем договорился.