Неприкасаемая (ЛП) - Джейми Даниель. Страница 9

Замечаю, как она выдыхает и чуть напрягается, когда моя рука касается её спины.

— Расслабься, Рейвен, — шепчу ей на ушко, прежде чем открыть для неё пассажирскую дверь. Чувствую, как она слабо вздрагивает под моей рукой, после чего отшагивает от меня и забирается на сиденье. Я захлопываю дверь и обегаю машину, двигаясь к водительскому месту.

В загородный клуб мы едем молча. Несколькими минутами позже, Рейвен, сидя рядом со мной, принимается тихонько напевать песню Аврил Лавин «Дать тебе то, что тебе нравится». Обнаруживаю, что начинаю возбуждаться, пока она поёт про парня, держащего её в пьяных объятьях, и говорит, что только сегодня даст мне называть её своей. Как будто она поёт о нашей совместной ночи, и от этого я хочу её сильнее, чем пять секунд назад.

Когда она спрашивает: «Любовь ли это? Возможно, когда-нибудь», — я давлюсь собственной слюной, которую пытался проглотить, потому что, пусть это и всего лишь текст, вылетающий из её рта, такое ощущение, словно она на самом деле говорит со мной. Но до усрачки меня пугает то, что крохотной части меня кажется, будто если бы всё было иначе, она стала бы той единственной, из-за которой я захотел бы от жизни нечто большее, нежели быстрые, ничего не значащие перепихи.

Я люблю слушать, как она поёт. Это ещё одна причина из-за которой я знаю, что мы балансируем на тоненькой грани каждый раз, как проводим время наедине, ведь она единственный человек, о котором я не могу перестать думать, невзирая на все прикладываемые усилия. Ты понимаешь, что влюбляешься, когда выбираешь сидеть на улице, слушая, как он или она невпопад поёт часами напролёт, и молишься, чтобы это никогда не заканчивалось.

Рейвен не может выглядеть сногсшибательнее, чем в тот момент, когда растворяется в пении, позволяя окружающему миру исчезнуть, несмотря на то, что, возможно, она и не лучшая певица на планете. И я бесчисленное раз наблюдал за ней, лежащей с iPod'ом на лежаке и подпевающей Кэрри Андервуд, Beyond Redemption и многим другим исполнителям из её плейлиста.

Через несколько минут, мы, наконец, подъезжаем к загородному клубу. Я отдаю припарковать машину парковщику, после чего следую за Рейвен внутрь. Прошу о столике снаружи с видом на поле для гольфа, ведь на улице стоит тёплый, солнечный день. Учитывая, что у нас поздний обед, места вне помещения почти полностью в нашем распоряжении, что идеально. Надеюсь, приватная обстановка позволит нам обсудить всё, что, по-моему мнению, должно быть выложено на стол. Как и надеюсь, что мы сможем пережить обед без моего ухода отсюда. Всегда кажется, что как бы не старался рядом с Рейвен, всё неизменно кончается тем, что я сбалтываю что-то отчего она приходит в бешенство, открывая по мне ответный огонь из оскорблений.

— Как проходит твоё лето? — спрашиваю я, запивая бургер пивом из бутылки. Заводить этот разговор постепенно, по-моему, лучший курс действий.

Глаза Рейвен не отрываются от уток, непринуждённо плавающих в крошечном пруду у подножия склона, на котором находились мы. Она избегает встречаться со мной взглядом, как и последние двадцать минут, пока мы вели лёгкую беседу о том, как у неё дела на учёбе, а у меня — с гольфом.

— Мой отец смог помочь мне устроиться в «Океанариум Тихого Океана» в Лонг-Бич на лето. Я выполняю обязанности только стажёра. Труд не оплачивается, но опыт, который я получаю, стоит долгих дней и часов работы. Я слежу за морскими биологами, которые сейчас совместно работают над засухой в Южной Калифорнии. Ужасно видеть устрашающие последствия на некогда прекрасных и процветающих местах, которые сейчас высохли и уже не являются, как когда-то, безопасным пристанищем для морских обитателей и растений.

Всякий раз, как Рейвен заговаривает о подводной жизни и профессии, на которую она учится, в её глазах появляются притягательные искорки. Даже почувствовать можно, как энергия, сочащаяся из них, неторопливо впитывается в ваше тело, зажигая изнутри, отчего ты чувствуешь себя энергичным и, как она, во всё это страстно влюблённым.

Не могу не улыбаться ей, пока слушаю, как она увлечённо рассказывает о своей стажировке.

— Это потрясающе, Злючка. У тебя всё по глазам видно, когда ты рассказываешь о том, чем занимаешься. Ты явно поглощена всеми этими экологическими премудростями. И да, это жутко страшно. Я видел видео о засухе на Фейсбуке. Многие произведённые снимки «до» и «после» таких областей наводят ужас.

Засовывая французскую жареную картошку в рот, я откидываюсь на стуле и слушаю, пока она, не смолкая почти все десять минут, рассказывает мне о том, за чем наблюдала и о том в чём принимала участие с начала стажировки. Как и подробно рассказывает о том, чем надеется заняться, даже после стартующей в августе учёбы.

С каждым мгновением, я замечаю, что она, кажется, расслабляется всё больше и больше, сидя напротив меня. Такое ощущение, будто мы медленно возвращаемся к тому на чём остановились, прежде чем взорвалась бомба.

— Что скажешь, если мы пройдёмся и поговорим в более приватной обстановке? — спрашиваю я, отодвигая теперь уже пустую тарелку. Хватаю пиво, которое цедил весь обед, подношу его к губам, наслаждаясь прохладой и свежестью, и делаю огромный глоток, осушая до капли.

Она едва заметно кивает мне в знак согласия, поэтому я машу официанту, подзывая его принести счёт. Затем заказываю две бутылки воды в дорогу, расплачиваюсь за наш обед, после чего отправляюсь на прогулку, несколько минут неторопливо шагая рядом с Рейвен в тишине. Я нервно дёргаю пластиковую этикетку на бутылке с водой, пытаясь подобрать слова. Никогда раньше не попадал в такую ситуацию, и если быть откровенным, и подумать не мог, что когда-либо попаду. Но сейчас я здесь, с ней, подыскиваю правильные слова, чтобы сказать... что именно?

Я честно понятия не имею, какого чёрта от неё хочу. Знаю только, что очень бы хотел, чтобы день кончился нами, обнажёнными и цепляющимися друг за друга. Но реальность такова, что через два дня мы улетим в Напу, где станем свидетелями наших родителей и увидим, как они женятся, делая из нас семью официально.

Запустив пальцы в волосы, я смотрю на раскинувшиеся впереди зелёные холмы, на поле для гольфа, которое посещаю чуть ли не ежедневно. Когда я гляжу на четыре отверстия, перед моими глазами, —почти как призраки нашего прошлого, — лишь изображения, дразнящие меня мгновениями того дня с Рейвен, когда мы приехали сюда, и я учил её — что, на самом деле, было больше похоже на уничтожение поля в попытке овладеть навыком игры в гольф.

Я отчаянно желаю протянуть руку и схватить её, переживая тот день снова и снова, не обременённый хреновой реальностью наших жизней.

Прежде чем у меня появляется возможность хоть что-нибудь сказать, Рейвен берёт меня за запястье, останавливая нас неподалёку от места, где мы только что обедали. Несколько секунд взволновано глядит нам под ноги, пока, наконец, не поднимает на меня глаза.

Они мрачны от грусти, когда она открывает рот, чтобы сказать:

— Знаю, между нами произошло много ненормального, и у нас обоих есть на что злиться, но я просто хочу, чтобы ты знал: мне правда было хреново из-за всего случившегося. Прости, что сделала тебе больно... я никогда этого не хотела. Мы с Тессой видели в том идиотском пари что-то смешное. Я видела, каким ты был с другими девушками — в одно мгновение вы в постели, в следующее тебя уже нет, а вскоре появляется ещё одна. Тесса знала, что ты мне нравился — ну, не прям нравился, если вспомнить, что ты вёл себя как пафосный мудак девяносто девять процентов времени. — Она смеётся, заправляя волосы за ухо, которыми, мигом ранее, хлестнул её по лицу ветер. — Но мне очень нравился вид, который ты с радостью демонстрировал нам на ежедневной основе. И ещё эта твоя репутация. Я должна была быть лесбиянкой или монахиней, чтобы не интересоваться тем, каково это — провести ночь с тобой.

Её щёки окрашиваются в насыщенный малиновый, пока я давлюсь беззвучным смешком. Она такая милая, когда нервничает... особенно, когда нервничает, разговаривая о моём члене.