Век кино. Дом с дракончиком - Булгакова Инна. Страница 10

— Она тебе не нравится?

— Дело вкуса. — Двухметровый столб этот по роду профессии дипломат, а попутно — вышибала. — На того карлика накатила депрессия, и нет близкой, понимаешь, души. Ну, нормальный охмуряж.

— А еще что?

— А в чем дело, Ник?

Разъяснить «дело» я поостерегся; ни в каких таких делах осторожный Жорж участвовать не станет.

— Романтическая история… Надо сценариста слегка прищемить.

— Я ничего не слышал.

— Само собой.

— Пили коньяк, он принял прилично… и она прилично.

— Во сколько?

— Днем, народу не было. Вообще я не прислушивался. Говорили вроде о кино… про Элизабет Тейлор.

— Про «Клеопатру»?

— Ага. Маленький был ею недоволен. Своими руками, говорит, задушил бы. А чего, нормальный фильм… О, гляди! Секс-натура плывет.

Я оглянулся: Рита Райт, покачивая бедрами, приближалась к нам. Царица египетская.

— Невеста Вольнова, — машинально шепнул я.

— Да? — удивился Жорж. — Не слыхал.

Я продекламировал, глядя в черные очи:

— «Что есть красота и почему ее обожествляют люди? Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?»

Красавица оценила изысканный комплимент, подплыла к стойке и причалила к табурету рядом со мной. Поздоровались.

— Жорж, томатный сок, пожалуйста. Николай Васильевич, вы — последний романтик..

— Не последний, этого добра в России навалом.

— О Любавских так и нет известий?

— Как сквозь землю провалились.

— Господи, вот ужас-то! — прозвучало так искренне, сострадательно. Актриса. — Вы здесь Борю не видели?

— Нет. Вчера он занимался мануальной терапией с Танюшей.

— Знаю. Молодец. Я не выношу физического уродства. А вы?

«Я тоже», — ответить бы честно, но отчего-то стало обидно за убогую, и я отозвался нравоучительно:

— Нравственное — страшнее.

— Так принято говорить, но… Я лично собираюсь жить до сорока, дальше — неинтересно.

— И сколько вам уже набежало?

— Двадцать пять.

— Стало быть, через пятнадцать лет руки на себя наложите?

— Положусь на случай.

— Кстати о смертоносных случаях. Сегодня один человек сказал, что возле Любавской вертелось пятеро мужчин.

— Одновременно?.. Вот это размах! Впрочем, она была интересной, загадочной женщиной. И по-вашему, кто-то из них убил ее с сыном?

— Кажется неправдоподобным, да?

— Ну… страсть непредсказуема, не знает удержу. Кто они?

— Во-первых, муж.

— Да, говорят это правило такое: первым подозревать мужа. У него безобразное, злое лицо.

— Далее: сценарист Василевич, продюсер, я…

Она перебила изумленно:

— Вы сами себя причисляете…

— Объективности ради. У меня не было причин, но, возможно, я последний, кто видел ее в живых. Кроме убийцы, разумеется.

— А кто пятый?

— Ваш жених.

— Вы шутите! До той субботы Боря не был с ней знаком.

— Опять-таки ради объективности. Он один из тех, с кем она общалась перед исчезновением: со мной, Василевичем и Вольновым.

— А когда исчезла?

— В половине третьего я подвез ее домой на Плющиху. У Бориса есть алиби?

— Нет, — выдохнула она как зачарованная. — Он обиделся, ушел, напился, пришел…

— В клуб?

— Ну, мы еще отмечали… Вы знаете, премии достались Гофману и мне. Как водится, был банкет. Примерно в пять утра явился Боря.

— Где он пил?

— На Тверском бульваре с каким-то бродягой.

— Да, это не алиби.

— Нет, вы серьезно? — Рита очнулась от «зачарованности» и рассмеялась волнующим смехом, прижав руку к сердцу — ее собственный, очень выразительный жест. — Он так загорелся играть в «Египетских ночах», что режиссера прикончил?

— С мотивом у меня туго, — признался я.

— Вы же не сыщик, а кинооператор. Но вообще интересно… Почему вы взялись за это дело?

— Меня сестра Викина попросила, — в который раз уже сослался я на Танюшу, прикрывая собственный мой жгучий азарт, возрастающий час от часу в «сопротивлении материала» — действующих лиц, ведущих свои игры. — Хотите мне помочь?

— Конечно. Но что я могу… Лучше Борю попросите, я глупенькая.

Это было умилительно: какие-то детские комплексы в «секс-натуре» — и подтверждало мою догадку о пустоте лицедейской души. «Сосуд она, в котором пустота»? И мне вдруг страстно захотелось, в продолжении поэтического стиля, возжечь «мерцающий огонь».

— Общайтесь с умными людьми. — Я улыбнулся с ласковой иронией. — Со мною, например.

— С удовольствием.

— И телефон дадите?

— А почему бы нет? — Она продиктовала телефон, я записал в книжку. — Жорж, еще соку!

— А может, чего покрепче?

— Мне нельзя… ни пить, ни есть. Надо держать форму. Так чем я могу помочь?

— Расскажите о своих отношениях с женихом. Давно вы с ним знакомы?

Она взглянула с каким-то проницательным удовлетворением. «Ума, может, и немного, но женское чутье в наличие, — подумалось. — Уж не из внезапной ревности, вправду, я ее расспрашиваю?»

— Познакомились несколько месяцев назад, на съемках «Страстотерпцев». Отношения самые близкие. Седьмого июня утром он мне сделал предложение.

— Пьяный?

Тут заметил я, что Жорж скорчил зверскую рожу, и обернулся. Великолепный Вольнов — лихой и мужественный в затрапезной тельняшке и джинсах. Белогвардейца бы ему играть… впрочем, он играл.

— Скъюз ми, дарлинг. В Молчановку ездил пораньше отделаться. — Перевел взгляд на меня. — Я был не вусмерть, но в градусе. Вот и погорячился.

Рита поинтересовалась лукаво:

— То есть ты берешь свое предложение назад?

— Никогда. Я твой раб. Жорж, апельсинового соку!.. Как следствие, Николай Васильевич?

— Безнадежно пытаюсь найти мертвых.

Жорж вылупил глаза, застыв с жестянкой в могучих лапах. Гнетущая фраза повисла в воздухе.

— Если мы очень постараемся, — заметил Борис серьезно, — то найдем бродягу с бульвара, с которым я надрался в ту ночь.

— Думаю, в этом нет необходимости.

— Вообще-то я не злоупотребляю, но обиделся.

— Что «Мефисто» не дали?

— Да ну, этих премий у меня… Поражает человеческая мелочность и мстительность. Этот хам, председатель жюри, облил виски одну даму. Я потребовал извинений.

— Ну, не то чтобы хам, — вставил Жорж примирительно, — а мой хозяин. Нечаянно задел ту саму журналистку, — и подмигнул мне многозначительно.

— Борис, а разве вы не знали, что он председатель жюри?

— Кабы знал, — киноактер рассмеялся, — может, и придержал бы язык!

— Во сколько произошел эпизод?

— Черт его знает… А, я был еще в костюме Мефистофеля, значит, сразу после второй пляски, около часа. Да ерунда все это! Минутное раздражение, к утру прошло.

— И вы вернулись в клуб?

— Да я тут машину оставил.

— А кто после вел?

— Я вела.

— Гретхен — мой путеводитель, — Вольнов мельком нежно улыбнулся ей. — Понятно, Николай Васильевич, что вы хотите восстановить все подробности происшедшего, но я не сексуальный маньяк и с Викторией Павловной только что познакомился.

— А что она вам тогда сказала?

— Да ничего. Это ж при вас было.

— Нет, потом.

— Вы на что намекаете? Больше я ее не видел и с ней не разговаривал!

— Ну как же! — удивился я. — Она поднялась с уходящим Василевичем, вскоре вернулась и сказала, что пригласила вас на дачу в воскресенье.

Борис глядел в полном недоумении.

— Но я же не мог забыть про такое!

— Очень странно. Вы действительно приехали в Молчановку в воскресенье.

— Тактический ход. Утром от Риты я позвонил Ваське…

— Какому Ваське?

— Да Василевичу! Прозвище, еще студенческое… Ну, спросил про Любавскую: чего, мол, знакомил, роль есть? И услышал про «Египетские ночи». Шанс уникальный. Что делать? Он говорит: советую поспешить, у нее уже есть один претендент. Я решился на наглость, а он объяснил, как проехать.

— Но почему Вика мне солгала? Кто этот претендент?

— Васька не выдал.

— Все замыкается на этом сценаристе! А я никак не могу его поймать.