Век кино. Дом с дракончиком - Булгакова Инна. Страница 34

Чуть позже все стронулось в казенно-рутинном порядке. Я деревянно, но подробно отвечал на вопросы, даже не запомнив кому… какому-то чину, поминутно умоляя его продвинуться к дому Любавских, а он успокаивал: не волнуйтесь, мол, трупом занимаются.

«Трупом занимаются»… Про Танюшу! Сегодня утром она была живая, и я что-то не успел ей сказать…

— Вам плохо?

— Что?

— Вам плохо?

— Устал… простите.

— Эта женщина была вам так дорога?

— Да, была. Спрашивайте, я в порядке.

— Вы видите связь между убийством Татьяны Остромировой и исчезновением ее сестры и племянника?

— Она сказала, что я должен найти убийцу, мы вместе вели поиски, сегодня я кого-то задел, спугнул.

— Весьма странно. Ее зверски изнасиловали…

— Не может быть!

— Белье и одежда порваны, кровь… Она была девственницей?

— Не знаю… да, была.

— Впрочем, эксперт разберется. Но мотив налицо: сексуальное нападение со смертельным исходом.

— Я… не понял, я не видел кровь.

— Вы в состоянии продолжать?

— Да, да! О чем мы говорили?

— Жертва насилия — жертва-свидетельница, как утверждаете вы. А я вам скажу: либо то, либо другое.

— Тогда мне больше нечего сказать.

— Ну, ну, вы варитесь в этом котле с воскресенья. В вашем довольно путанном рассказе о подозреваемых…

— В изнасиловании я никого не подозреваю. Гофман сегодня интересовался, живет ли на даче Любавских юродивая.

— Тот киноактер, да? А почему юродивая?

— Она нормальная, но почти отказалась от мира, вот только хотела своих похоронить и уйти в паломничество. Извините, мысли путаются.

— Но по вашим словам, Гофман иной половой ориентации? Ладно, допросим, сами разберемся. Перечислите, с кем еще вы сегодня виделись.

— Со всеми. Кроме мужа.

— То есть зятя?

— Да. Самсон позвонил сюда и сказал о пропаже записки со скарабеем.

— Вы зациклились на этом насекомом.

— Записку ведь украли!

— Любавским мы займемся, как найдем. Еще с кем?

— С ней, с Танюшей. По поводу отпечатков пальцев.

— К сожалению, их идентифицировать невозможно.

— Но банкир признался!

— Он под надзором. Дальше.

— С соседкой Кристины Каминской и с самой журналисткой. Мне кажется, они сговорились насчет алиби Самсона.

— Женщин мы допросим, но Остромирову, сами понимаете, изнасиловал мужчина. Тут и Гофмана приходится исключать, хотя черт их, бисексуалов, разберет.

— А, с этим суперменом. Интересно.

— Ничего интересного, он дурачок.

— Больной?

— В смысле — умом не блещет. Еще — со сценаристом Львом Василевичем, мы додумались до скарабея…

— Пока опустим.

— Тогда последний — банкир. Плюс его семейка. Вот и весь круг подозреваемых, я испугался, что своими вопросами вынудил убийцу к действиям.

— Теперь так не думаете?

— Поверьте мне на слово: дело надо начинать с Вики и сына.

— Вам известно местопребывание (или хотя бы фамилия) Никиты Савельевича, который якобы дал взятку за местных бомжей?

— Не якобы! Ваши сотрудники их отпустили!

— Ничего, отыщем. Возможно, они дадут описания тех лиц, что крутились возле дома Любавских в ночь с субботы на воскресенье.

— Не знаю ни фамилии, ни адреса.

— Когда дилетант вмешивается…

— Во что? Ваши коллеги не шевельнулись с понедельника!

— Таков порядок. Ведь до сих пор нет твердой уверенности, что Любавская с сыном убиты.

— Нимфочка видела мертвого Ваню.

— Кто-кто?

— Леля. И сам банкир. А Самсон — труп жены.

— Она была изнасилована?

— Он сразу сбежал от ужаса.

— И сразу к ужасу вернулся?.. Видите ли, я пытаюсь установить реальную связь между эпизодами, у меня-то нет вашей уверенности. И все же поступки мужа и банкира, мягко скажем, подозрительны.

— Надавите на соседку Каминской.

— Да, да, по этим двум направлениям, видимо, и предстоит основная работа. Во сколько Любавский отправился, по предположению той старушки, в Москву?

— Я сидел в «Мефистико»… то есть в «Артистико»… нет, позже! Я понял так, что прямо передо мной: «Чуть-чуть не застали», — сказала она. Часа в три.

— Это очень важно. Труп не успел остыть, и вы…

— Самсон изнасиловал и убил жну, а потом невестку? Невероятно!

— А что вероятно? Что вы действительно видели на месте преступления? «Черный ветерок». Это, знаете, мираж.

— Может, кто-то в черной одежде.

— Поконкретнее.

— Участок неосвоенный, очень густые заросли, а я глядел издали, из окна — на Танюшу. И только боковым зрением отметил, как ветви шевелились и нечто черное как будто промелькнуло.

— Как будто… Вы обратили внимание, что Илья Лазарев стрелялся в черном костюме?

— А?.. Ну да. Он видел «светящееся существо»…

— Вы уже об этом говорили, я сам его допрошу.

— Он ведь записку оставил?

— «Во всем, в том числе и в моей смерти, виноват я сам».

— В чем во всем?

— Объяснит. Сейчас он в больнице, сердечный приступ, сказали, до вечера спать будет. Кто еще мог вашим «черным ветерком» прошелестеть?

— Мы же ищем мужчину…

— И вполне возможно — постороннего. Сексуального маньяка, так сказать.

— Может, он маньяк, но не посторонний!

— Не будем спорить.

— Никита Савельевич всегда в черном… что-то вроде пальто.

— В такую жару?

— Зябнет. Он вообще со странностями.

— Из ваших показаний такой вывод можно сделать о каждом подозреваемом. Петровский паноптикум какой-то.

— Преступление на почве искусства…

— При чем тут искусство! В случае с Остромировой мотив очевиден.

— Связь между тремя убийствами…

— Которую вы мне не доказали.

— Докажу!

— Но согласитесь, у преступников были разные побуждения. Сексуальный взрыв, так? Ну а в первом случае… ревность, например.

— Жутким холодком, нечеловеческим веет от этих преступлений. Какая там ревность!

— Мужа к любовнику или, напротив, любовника к мужу. Не увлекайтесь абстракциями, это проделал человек. Гофман, по своим интимным пристрастиям, наверное, отпадает. Остаются: сам Любавский, Лазарев, Вольнов и Василевич.

— Вольнов завтра венчается с Ритой Райт. Знаете такую?

— Как же. «Золотая бабочка», кажется?

— Фильм «Золотой мотылек».

— Да, красивая картина, и сама она картинка. Однако артистические нравы… Словом, не будем и жениха сбрасывать со счетов, поскольку он ездил сюда каждый день. Во что Вольнов был сегодня одет?

— В голубой майке и джинсах. Гофман в белой кружевной рубахе и светло-сером жилете… не жилете… Ну, не в черном. А Василевич очень любит спортивный костюм серебристого такого цвета. Они занимаются борьбой в восточном каком-то клубе… Кстати, то «светящееся существо»…

— Не будем отвлекаться, дождемся, когда банкир очухается.

— Вы говорите, нет связи, а она чувствовала убийцу.

— Кто?

— Танюша. Ощущала его как беса, который мешает ей молиться.

— В каком смысле?

— Она вдруг стала забывать слова молитвы.

— Ну, женщина по-своему переживала исчезновение близких. Ей негде было жить?

— У нее был богатый друг… нет, не то, о чем вы сейчас подумали. Савельич цеплялся за Танюшу, как ребенок. А она осталась в Молчановке, потому что…

— Почему?

— У нее был дар предчувствия… как бы сказать, прозорливости.

— Да? Кого конкретно подозревала Остромирова?

— Человека сильного, очень умного и жестокого.

— А поконкретнее?

— Она не говорила мне.

— Почему?.. Спрошу прямее: она не могла быть замешана в убийстве сестры и племянника?

— Господь с вами! Именно Танюша уговорила меня заняться расследованием.

— Почему именно вас?

— Она сказала, что я отец Вани и… — Я замолчал.

— Что еще?

— Этого уже достаточно. — Я не смог доложить милицейскому чину, что когда-то она любила меня; испугался приступа слез, как там, наедине с мертвой, на лужайке.

29

После ухода следователя жалкие остатки сыскной энергии меня покинули, я продолжал расслабленно сидеть в банкирском кабинете у окна… не знаю, сколько времени… недолго. По подстриженному по-европейски саду безостановочно ходили две женщины, в разных концах, а между ними, как связной, мотался Сатрап. Вот почуял мой взгляд, задрал морду и завыл, словно подал сигнал — мир вокруг начал обретать полноценные образы, звуки и краски.