Век кино. Дом с дракончиком - Булгакова Инна. Страница 57

— Ну, вы тоже интеллигент, пусть бывший. Только ведь легко говорить тому, у кого ничего нет. А ты поди заимей, а потом раздай. Это для нормального человека невозможно. А Алеша под свой блаженный бред даже теоретическую базу подводил.

— А именно?

— Алхимия — поиск «философского камня», с помощью которого неблагородное сырье превращается в благородное — золото. На этом идеале основан западный образ жизни, их культура — фаустовская. А у нас напротив — на «законе и благодати». Вот почему капитализм в России не проходит и не пройдет. Эстетически стройно, но! — Бизнесмен разгорячился. — У нас до большевичков такие миллионщики процветали… крупнейшие состояния в мире, черт возьми!

— Ну, земельная аристократия…

— Нет, коммерсанты, купцы!

— Почти все они были старообрядцами, — заметил Валентин, — или начинали карьеру у старообрядцев. Капитал — как некая защита от гонений.

— Теперь не защита, наоборот! Видали внизу Сему? Вот такими держимордами приходится защищаться.

— Скажите, вы с Мариной танцевали на презентации?

Дмитрий Петрович как будто не удивился оригинальному повороту в философском диалоге, но взглянул цепко, жестко. Да, румяный купец весьма непрост!

— Это вы, стало быть, ко мне подбираетесь? Дама не моего полета.

— Не в вашем вкусе?

— Ну отчего ж… Очень женственна, с огоньком, с загадкой. Только ведь с ней надо было «всерьез и надолго». Мороки много, а я человек семейный.

— Так танцевали?

— На презентации?

— А что, вы с Мариной еще раз видались? Может, два раза — возле зеленого камня?

— Ну, на погребении. А тут… да, потоптались на ковре. По-моему, вы этому банальному мероприятию слишком большое значение придаете.

— Убийство Алеши произошло неподалеку от вашей конторы.

— Да ведь не в конторе и не третьего ноября.

В наступившей паузе Валентин засмотрелся в широкое, до полу, полуовальное окно из цельного стекла. Острый шпиль сталинской башни с «Иллюзионом» вонзается в мутное январское небо, далеко внизу над свинцовыми волнами Большой Устьинский мост… свирепая схватка у парапета… он перевел взгляд: Дмитрий Петрович (мужик хищный, мощный, однако страдающий подагрой) глубоко задумался, опершись локтями о настольное стекло. Почувствовал взгляд, поднял голову.

— Валентин Николаевич, вы, значит, намекаете, что она тут с кем-то закрутила, после чего они с мужем погибли?

— Я назвал эту версию — «Страстоцвет». Кстати, после преступления вас допрашивали?

— Это с какой же стати? — Бизнесмен выдохнул сизую струю. — Что меня связывало с покойным? Пресловутый разговор на евангельскую тему?

— Когда вас прихватила подагра?

— Двадцать седьмого ноября. Настолько сильный приступ, что не смог присутствовать в конторе на сделке.

— Чем лечились?

— Жена делала массаж.

Дмитрий Петрович отвечал учтиво и с готовностью, как бы признавая за Валентином право задавать вопросы. Однако не поймаешь: страдал ли он от подагры или после драки на набережной — жена не выдаст.

— Значит, двадцать восьмого с шести до девяти вечера вы были дома?

— Увы, прикован к постели.

— Боре вы дверь открывали?

— Ну, кое-как собрался с силами, жена как раз вышла.

— Во сколько он к вам приехал?

— Около девяти.

— Марк Казанский надежный был партнер?

— Он и есть. В Эквадор поехал налаживать «кофейные», так сказать, связи.

— Наладил?

— Не все сразу. Работает.

— У вас есть от него известия?

— У меня все есть. Минутку. — Дмитрий Петрович принялся шарить в ящиках стола. — О! Пожалуйста, факс.

Валентин прочитал:

«Переговоры продвигаются, но медленно, я настаиваю на нашей цене. Вышлите материалы по третьему пункту.

7 декабря

Марк Казанский».

— Ясно. А студент продолжает у вас работать?

— Временно выбыл. В институте сессия.

— Тоже надежный человек?

— Я его мало знаю, это приобретение Сержа. Вообще парень хваткий, несмотря на томность, здоров как бык.

— Да и вы производите такое впечатление. Подагра уже не мучает?

— Временно отпустила. А тогда неделю прострадал, как раз к похоронам оклемался.

— И на кладбищенскую взятку дали денег?

— Ровно треть, из чистого сострадания. Отличаясь природной простотой, люблю людей сложных, трагических.

— Алеша производил такое впечатление?

— Не только производил, но и оправдал: подумайте, какая судьба!

— Жена его предала, судя по всему.

По румяному лицу словно тень проскользнула.

— Не могу судить, не зная наверняка.

— Она твердила в бреду: «Алеша, прости!» Она знала убийцу.

— В предсмертном бреду?

— Да нет, еще двадцать восьмого ноября у Марины случилось сотрясение мозга.

— Ах да, ее ж из больницы на похороны отпустили.

— Кстати, на кладбище вы не заметили ничего необычного?

— Смотря что понимать под… Мне запомнилось последнее прощание. Гроб раскрыт, лицо задрапировано розовым шелком, руки крест-накрест… Я приложился к обручальному кольцу.

«Да уж разумеется, — подумалось с иронией, — новый миллионщик приложился к золоту».

— Червонное, высшей пробы, с оригинальной резьбой, — продолжал Дмитрий Петрович, — помню, отметил на презентации.

— А дальше?

— Закопали.

— А вы не обратили внимания на один довольно странный эпизод?

— Ни на что не обратил, я был потрясен.

— Да ну?.. В сущности, Алеша для вас был чужой человек.

— Сам удивляюсь. Я-то человек земной, практический, а впечатление было какое-то… потустороннее.

— Страх смерти?

— Неосознанное впечатление… возможно, и страх.

— А вы помните, как вдова попросила увести ее, а потом сказала загадочную фразу: «В толпе безопаснее».

— Нет, я ничего не слышал.

— Что, если она поняла — внезапно, в ту минуту — убийца здесь, у могилы?

— Да откуда мне знать…

— Или вдруг кого-то заметила на кладбище со стороны, понимаете? Вдалеке мелькнул убийца — может быть, это вас задело подсознательно?

Сквозь облачко дыма бизнесмен взглянул светлым взором — каким-то «обнаженным», завороженным.

— Нет, в тот момент я не отрывал глаз от гроба. Но позвольте! Убийца является почтить память убиенного? Да быть не может!

— Согласен. Значит, он был в толпе среди вас. Вы не видели на кладбище старика?

— Старика?

— Высокий, сутулый, в долгополом темном пальто, седые длинные волосы. Серж его заметил на Рождество почти на месте преступления. Он удалялся по улице.

— Старик… — повторил Дмитрий Петрович глухо. — Старик костюмер из театра нес гроб.

Валентин пристально смотрел на собеседника.

— Мрачная история, правда?

— Да уж.

— На грани фантастики… замогильная. Но все эпизоды, самые немыслимые, должны стать в свой ряд, обрести стройность. И ключ к этой убийственной гармонии — в поступках Марины.

— Жуткая женщина! — вырвалось у Дмитрия Петровича. — Что я говорю! Ведь она погибла.

— Что ж, возможно, с «дракончиком» они составляли пару.

Зазвонил телефон на столе, бизнесмен взял трубку, пробормотал: «Позже!».

Валентин продолжал:

— На сороковины вдова не посетила кладбище и сказала: «Скоро меня поминать будете. Он меня зовет».

— Убийца?

— Муж. Даже если она впрямую и не участвовала в преступлении, ее вина перед ним была безмерна. Она попыталась искупить ее в предсмертии: «убил Алешу». Имя осталось втайне. Дмитрий Петрович, вы любили ее?

— В этом неповинен.

— А в чем?.. Признаться, меня удивляет ваша готовность отвечать на мои довольно бесцеремонные вопросы.

— А меня удивляет ваша осведомленность.

— Я взялся всерьез — речь уже идет о жизни младшей сестры.

— Хоть сюда-то меня не впутывайте. Почти незнаком и почти не помню.

— Так кто же проникает в их дом и зовет: «Дракончик!»?

— Я на такие дикие проказы уже не способен. И вообще — мне пора на оптовый рынок. Окромя фантастики, Валентин Николаевич, существуют ведь и серьезные дела.