Сколько стоит корона (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна. Страница 32

Успел.

Ее прихода не заметил никто: все были слишком поглощены изучением самого Дойла. Так что ее не встретили ни внимательные взгляды, ни шепотки. Зато Дойл почувствовал ее появление сразу -- еще до того, как увидел. За неделю она стала красивей -- или ему так показалось в сравнении с искаженными болью и ненавистью рожами милордов. В последнюю их встречу она пылала гневом. Сегодня была спокойна и задумчива, но без тени мрачности -- ничто не пугало и не тревожило ее, но какие-то мечты или приятные воспоминания отвлекали от настоящего. Она сделала несколько шагов по пиршественному залу, остановилась, повернулась и встретилась взглядом с Дойлом. Глаза, подернутые мечтательной дымкой, тут же стали ясными, но без гневности. Губы дрогнули в намеке на улыбку. Дойл сжал пальцами скатерть. Поклонился.

Вместо того, чтобы ответить на его поклон, она прошла сквозь толпу и приблизилась к нему, и уже тогда сделала реверанс.

 -- Леди Харроу, -- сказал Дойл, чувствуя, что горло пересохло и отчаянно жалея, что не догадался выпить воды или вина.

 -- Милорд Дойл, -- она выпрямилась, -- спасибо вам.

 -- За что, леди?

Она улыбнулась:

 -- За то, что не держите на меня зла за мою вспыльчивость, грубость и несправедливость. И за жизнь лекаря Хэя.

Пожалуй, эти слова звучали сладостнее любой музыки.

 -- Леди Харроу... -- начал он, но она мягко прервала его, попросив:

 -- Позвольте договорить. Я оскорбила вас незаслуженно, и мне больно думать об этом. Я надеялась... -- она замолчала, облизнула губы, -- несколько дней я приходила сюда каждый вечер в надежде вас встретить и принести вам свои извинения. Я обвинила вас в несправедливости, будучи сама несправедливой.

Он все-таки остановил ее.

 -- Не продолжайте. Я не держу на вас обиды и никогда не держал. Тем более, что мне вполне понятны ваши чувства, вызвавшие эти обвинения.

Он хотел бы продолжить -- и заговорить о чем-нибудь совсем другом. Но под бой барабанов и нежную трель свирелей вторые двери зала распахнулись, и вошел король. Дойл был вынужден последовать на свое место, а леди Харроу -- занять свое.

Сидя рядом с братом и отвечая на какие-то его вопросы, то и дело огрызаясь в ответ на неуместные замечания олуха, сидевшего справа от него, он практически не спускал глаз с леди Харроу. Она как всегда орудовала своей маленькой вилкой, едва прикасалась к вину и изредка улыбалась собственным мыслям. Невольно Дойл подумал, что хочет заполучить себе эти мысли, стать их частью. Безошибочно определять, почему леди Харроу хмурит брови и почему вдруг у нее на щеках появляются ямочки.

И только когда пир подошел к концу, шуты прекратили свое кривляние, а король, пожелав всем доброй ночи, ушел вместе с королевой, Дойл снова сумел приблизиться к леди Харроу.

 -- Вы были очень задумчивы весь вечер, -- сказал он вместо подготовленного заранее замечания о приближении зимы.

 -- Я не думала, что это будет заметно со стороны, милорд. На самом деле, меня занимали пустяки, -- еще мгновение она улыбалась, а потом нахмурилась и спросила: -- завтра на суде будут объявлены приговоры?

Не стоило удивляться, что она об этом догадалась -- если бы расследование продолжалось, Дойл не появился бы на пиру. Но было грустно, что она подняла эту тему, потому что дальнейший ход разговора был кристально ясен: он ответит утвердительно, она скажет что-то о жестокости и нравах, а потому уйдет.

 -- Король не может оставаться безучастным, когда на кону стоит не только его жизнь, но и сама неприкосновенность короны, -- сказал он.

Вопреки ожиданиям, леди Харроу ничего не сказала о методах, которыми эта неприкосновенность сохраняется, а вместо этого неожиданно спросила:

 -- Как вы это выносите?

Дойл тряхнул головой.

 -- О чем вы?

Она неявно, но красноречиво обвела взглядом придворных, которые держались от Дойла на значительном отдалении и даже как будто избегали лишний раз на него смотреть.

 -- Общую ненависть.

 -- Думаю, так же, как мой брат -- всеобщее восхищение. Или как вы -- дождливую погоду, -- хмыкнул он. -- С долей покорности. Разрешите вас сопровождать? Шеан не так спокоен, как кажется.

Немного поколебавшись, леди Харроу едва ощутимо оперлась на его левую руку, принимая предложение.

Глава 20

Шеан никогда не был спокойным. Возникнув четыреста лет назад на фундаменте разрушенного Старого города, он сначала был неприступной крепостью, а со временем, когда Стения мужала и разрасталась, превратился в ее бьющееся, пульсирующее жизнью сердце. Порт возле полноводной реки, центр богатой страны, он был оплотом могущества королей, средоточием жизни знатных лордов и прибежищем черни. Его центральные улицы бывали усыпаны лепестками роз, а темные боковые чаще утопали в помоях. В узких переулках, где дома стояли так близко, что соседи могли бы пожать друг другу руки, высунувшись из окон, обитали существа настолько грязные, что в них с трудом можно было узнать людей. Богач легко мог лишиться и кошелька, и жизни, окажись он ночью в Шеане без охраны.

И все-таки за последние годы Дойлу удалось навести в столице относительный порядок. Больше не было открытого разбоя и грабежей, жители могли спокойно спать в своих домах, не опасаясь того, что в их двери вломятся посреди ночи. Шило и его люди стали приятной альтернативой диким бандам, рыскавшим по Шеану до и во время войны.

Дойл любил этот собственноручно наведенный порядок. Любил саму мысль о том, что, благодаря ему, Шеан из болота, кишащего неведомыми тварями, превратился пусть не в благоухающий сад, но в светлый лес, прогулка по которому приятна и довольно безопасна.

Но сейчас, верхом сопровождая маленькую карету леди Харроу, ловя взглядом собственную вытянутую тень, порожденную дрожащим светом закрепленных на крыше кареты факелов, он отчаянно ненавидел это спокойствие. Более всего он желал -- и эта мысль страшила его, потому что противоречила всем его устремлениям, -- чтобы этой ночью Шеан перестал быть таким тихим, и всем существом прислушивался к посторонним звукам. Не скрипнет ли где арбалет? Не заржет ли где конь? Не стукнет ли по брусчатке каблук окованного железом сапога?

Разговор с леди Харроу взволновал его, заставил его кровь забурлить, и теперь он с мальчишеским безрассудством желал опасности -- чтобы мечом доказать и себе, и леди собственную мужественность.

Но город спал. А те улицы, где кипела жизнь, были далеко, и никто из их обитателей не вышел навстречу и не прельстился скромной каретой, сопровождаемой вооруженным всадником, пусть и одиноким -- теней он оставил с королем.

Дом леди Харроу показался непозволительно скоро. Дойл спешился вовремя -- как раз когда вышедший слуга открыл дверцу. Жестом велев слуге отойти, Дойл сам предложил женщине руку и помог выйти. Она оправила платье и снова присела в реверансе, склоняя свою гордую голову.

 -- Спасибо, что проводили меня, милорд Дойл.

Он отвел взгляд, не зная, что именно ответить, и, наконец, произнес:

 -- Наймите себе охрану, леди. Вам не следует ездить в одиночку.

 -- Я не боюсь, милорд, -- ответила она как-то грустно и прибавила: -- уже не боюсь. И у меня в карете есть арбалет. К тому же, кучер -- надежный старый слуга. Он не побоится защитить меня.

 -- Ваш кучер справится с одним, вы, если только найдете в себе смелость достать арбалет, еще с одним, -- сказал Дойл, которому вдруг очень явственно представилась леди Харроу, вооруженная арбалетом, но бессильная против пятерых или шестерых рослых, небритых мужланов, возжелавших золота. -- Перед остальными вы будете беззащитны.

Она улыбнулась:

 -- Я полагаюсь на милость Всевышнего, милорд, и он не оставит свою дочь.

Мелькнула мысль о том, что она так отказывается от охраны, потому что ей -- вдове -- не найти на нее денег, и Дойл резко предложил: