Сколько стоит корона (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна. Страница 49

-- Жена короля? Она не королева и не будет ей. Настоящая уже здесь. Она придет и защитит нас.

-- Кто она? -- Дойл мгновенно понял, кого имеет в виду старуха -- ту самую могущественную ведьму, которая прибыла в Шеан. Сбежала ли она от чумы? Или затаилась, окружив себя заклятиями?

-- Она прекрасна, как лунный свет, -- старуха опять закашлялась, и теперь Дойл понял, что это именно кашель, а не смех. -- Она луна возле короля-солнца. Она придет, и ты сдохнешь, выкормыш гадюки.

-- Кто она? -- повторил Дойл, поднимаясь с табурета. Не испытывая уже ни отвращения, ни презрения, он схватил старуху за подбородок и повернул ее голову в сторону стула с железными шипами. -- Говори, или посажу туда!

-- Она придет, -- старуха вдруг улыбнулась, обнажив пустые голые десны, ее взгляд стал слишком внимательным и осмысленным, но сразу же потух, и она рухнула вниз под тяжестью своего тела, с хрустом вывернулись руки в плечах. Дойл со странным трепетом приподнял ее голову, приоткрыл веко, тронул голую и еще теплую шею, а потом развернулся и пошел прочь -- она уже никому и ничего не скажет ни под какими пытками.

Зачинщики погрома его уже мало занимали -- он опросил их по очереди быстро и почти бездумно, едва осознавая, какие вопросы задает и какие ответы получает -- сказывались сутки без сна. Только однажды он был вынужден собраться с силами -- когда в одной из камер обнаружил Шило.

-- Я говорил тебе, -- он наотмашь ударил одноглазого ворюгу по щеке, -- не попадаться!

Шило потер щеку и сказал мрачно:

-- Высокий господин сердится. Но у меня важное дело.

-- Слать записки ты уже разучился?

Бандит помрачнел еще больше:

-- От чумы подох мой парнишка-грамотей. В два дня скопытился.

Дойл вытянул руку и оперся о стену -- ноги его держали с трудом, но показать слабость перед Шилом было нельзя.

-- Говори.

-- Я как сбежал ночью, пошел кой по каким делам. Вдруг вижу -- валяется чтой-то. Рассмотрел -- кошка. Черная, с жирной шкурой, проткнутая насквозь.

-- Что ты хочешь сказать?

-- А я смекнул, высокий господин, что по нынешним временам если б кто кошку убил, он бы ее враз и сожрал бы. Кому надобно кошку убивать, а опосля выкидывать?

-- Хорошо смекнул, -- медленно произнес Дойл, -- а к страже в лапы сунулся глупо. Кошку принесешь к ночи на старый склад, я взгляну. Деньги получишь тогда же. А пока -- чтобы духу твоего здесь не было.

Дойл вышел, ненадолго оставив решетку открытой, а обернувшись, увидел, что камера уже пуста.

В своих покоях он без сил упал на кровать, успев только пробормотать, что должен встать к обеду, и сразу же провалился в густой черный сон без сновидений -- слишком короткий, как ему показалось. Голос Джила разбудил его слишком быстро.

-- Вам пора собираться, милорд, обед уже скоро, -- очень жалобно проговорил мальчишка. Все тело ломило, как будто от горячки или лихоманки. Дойл поморщился, но усилием воли поднял себя с постели -- что бы там ни было, Эйриху стоило узнать о ночных событиях во всех подробностях и как можно раньше.

На обед Дойл все-таки опоздал -- усталость сказывалась слишком сильно, и он с большим трудом оделся и привел себя в порядок. В теле ощущалась неприятная слабость, голова болела как с похмелья. Чтобы прийти в себя, он выпил залпом два кубка холодной воды, но это не слишком помогло.

Войдя в зал, он сразу же направился к Эйриху, только коротким взглядом скользнув по сидящей на другом конце стола леди Харроу и лишь слегка ей улыбнувшись.

 -- Вот ты где, -- шепотом сказал Эйрих и добавил громко: -- мы рады вам, дорогой наш брат.

 -- Прошу простить за опоздание, ваше величество.

Дойл сел на свое место, подвинул было к себе блюдо с мясом, но так ничего и не взял, вместо этого наклонился к брату и коротко рассказал о ночном погроме, пожаре и предстоящей публичной порке всех причастных.

 -- Ты думаешь, это нужно? -- нахмурился Эйрих. -- Люди напуганы...

 -- И ты должен показать, что нарушение твоих приказов карается со всей строгостью -- это их успокоит больше любых милостей.

Эйрих задумчиво постучал рукояткой ножа по столу, но кивнул, соглашаясь, и снова наклонился к Дойлу, но ничего на сказал, потому что двери зала резко распахнулись, и вбежал запыхавшийся стражник в полном облачении.

 -- В чем дело! -- резко спросил Эйрих, мгновенно прекращая все шепотки и устанавливая полную звенящую тишину.

 -- Ваше Величество, -- стражник поклонился почти до пола, -- у главных ворот гонец, говорит, срочнейшее донесение. Его не впускают, и...

 -- Никого не впустят в город, пока болезнь не закончится. Пусть уезжает, -- ответил Эйрих спокойно, но его губы заметно побелели, а пальцы сжали скатерть.

 -- Мы можем выслушать из-за ворот, -- почти беззвучно пробормотал Дойл. Эйрих услышал, его глаза блеснули:

 -- Впрочем, мы желаем знать, какую весть он привез, а потому изволим лично прибыть к воротам.

Дойл подскочил при этих словах почти сразу. Что бы ни привело гонца к воротам, это было важно -- он чувствовал. Интуиция буквально кричала о том, что эти вести не принесут ничего хорошего, и сердце отзывалось на волнение бешеным стуком, пальцы подрагивали от странного возбуждения.

Не закончив обед, поспешили к воротам -- вдвоем, в сопровождении охраны, верхом. Эйрих был спокоен -- кажется, не понимал, насколько печальными могут быть принесенные вести, или обманывал себя излишними надеждами на лучшее... На этой мысли Дойл запнулся, пытаясь понять, чего боится, ведь гонец мог привезти сообщение о какой-нибудь безделице: о недоборе хлеба или о засухе на юге, о том, что в горах в очередной раз прорвали границу великаны, в конце концов. Но страх был -- сильный, липкий, вызывающий противную дрожь и испарину на лбу.

Эйрих заметил это и спросил осторожно:

 -- В чем дело?

Дойл только дернул плечом -- он, пожалуй, не мог бы объяснить этого, только чувствовал, что надо спешить -- куда-то вперед. Короткая, казалось бы, скачка разгорячила тело и кровь. Дойл рванул ворот камзола, желая глотнуть побольше воздуха, но бесполезно -- горло как будто перетянуло петлей неприятных предчувствий.

Возле ворот было оживленно. Несколько стражников стояли почти вплотную к громадным деревянным створкам, а вокруг возбужденно галдели женщины. Пятеро или шестеро мужчин в простых костюмах кучкой замерли чуть в стороне, но напряженно прислушивались.

Стук колес привлек их внимание, и прибытие Эйриха заметили все. Почтительно расступились, давая дорогу. Эйрих остановился возле ворот и громко спросил:

 -- В чем дело?

"Король, это король", -- пронеслось среди людей.

 -- Ваше величество! -- донеслось из-за ворот. -- Дурные вести! Я из лордства Зиннет, на западе. Остеррадские войска вчера перешли границы. Гарнизон пал!

Дойл почувствовал, что в легких кончается воздух. Эйрих побелел так сильно, что это было видно со стороны. Остеррад снова на землях Стении. Снова война -- но блистательный Эйрих, король-Солнце, не может возглавить своих воинов.

Эйрих обернулся каким-то странным, почти детским движением, ища не то поддержки, не то совета. И Дойлу нечего было ему сказать, кроме того, что, если милорды не сумеют соединить свои силы, Стения обречена.

 -- В Стин, -- пробормотал Дойл, -- к милорду Рою. У него Кэнт, они могут...

Он не договорил и не сумел объяснить, что именно могут старый однорукий Рой, военный советник отца, и гигант-Кэнт, потому что Эйрих вдруг стал бело-желтым, как настоящее солнце, и начал жечь, как оно. Кожа заполыхала и натянулась как тысячи согнутых луков, во рту стало сухо и горько. Сияющий Эйрих распахнул уродливые кожистые белые крылья и взмахнул ими, поднимая шквалистый ветер. Воздушный поток ударил Дойла в грудь с громадной силой. Пальцы, державшие уздечку, дрогнули, колени ослабли, и Дойл начал падать вниз спиной. Крылья же стали еще больше и заслонили небо, наступила непроглядная чернота, которая взорвалась чьим-то надсадным криком и непреодолимой, вытягивающей жилы болью.