Потерянная Морозная Девочка (ЛП) - Уилсон Эми. Страница 5
— Я попробую, — ответила я, просто чтобы успокоить ее. Боковым зрением я уловила движение и резко повернулась к конским каштанам*, которые наклонили свои ветви к стене кладбища. Я ожидала увидеть там серое существо, уставившееся на меня, но это просто листья осыпались с серых веток на тротуар. Я натянула улыбку на лицо, когда повернулась к Мэллори, надеясь, что она не заметила. — Поговорим позже?
*Конские каштаны — род растений, многие виды которого повсеместно разводятся в парках.(прим. перев.)
Подруга скривилась:
— Семейный вечер. Наверно, не получится. Но мы увидимся утром. Если доживем до него!
Я смотрела, как она уходит, немного завидуя.
Я знаю, что это значит. Она реально ненавидит эти семейные вечера. Но прямо сейчас мысль о том, чтобы купить пиццу и мороженное и сесть с обоими родителями в нормальном доме, со своей нормальной кожей, когда они спрашивают, как прошел твой день, звучит весьма неплохо.
— 9-
Обычно, когда чувствую себя подавлено, я слушаю какую-нибудь музыку, рисую или болтаю с Мэллори. Но сегодня ничего из этого не помогает. Я избегала маму, когда пришла, только поздоровалась с лестницы и пошла в свою комнату. Думала, что-нибудь порисовать и забыться, но я слишком волновалась и не смогла усесться. Совы, которых я всегда рисую, обычно однобоки и странно выглядят, и, честно говоря, уже сыта ими по горло. У Мэллори сейчас «семейный вечер», поэтому она недоступна. Вероятно, это везение, на самом деле, все, что я делаю, это жалуюсь, и от жалоб мне становится плохо.
— Сова! — голос мамы оторвал меня от мыслей. — Спустись, любовь моя, я приготовила чудесный дхал1.
Суп из чечевицы.
Не могу описать, насколько я ненавижу чечевицу.
Мама использует ее во всех возможных видах: чечевичная лазанья, тушеная чечевица, чечевичные кексы (они самые ужасные) и, конечно, дхал. Неважно, сколько раз я говорила ей, что она мне не нравится, но мама просто продолжает готовить блюда с ней в своем стиле. Как будто она думает, что однажды я обернусь и скажу: «Знаешь, мама, я была все это время не права. Разве эта чечевица не потрясающая?»
Я никогда. Этого. Не скажу.
Я задвигаю стул к столу и шлепаю на кухню.
У нас небольшая квартира. Моя комната, мамина, гостиная, кухня. Ванна. Студия на чердаке. В любом случае, спуститься на кухню недолго. Она разливает дхал. Уже темно, поэтому мама включила свет на всей кухне и над столом.
— Почему бы нам не провести семейный вечер, не заказать пиццу с мороженным и не поговорить о моей учебе в школе?
Мама повернулась ко мне. На ней были золотые серьги-кольца, которые мерцали, когда она двигалась.
— Семейный ужин?
— Да! Нечто особенное, где ты пытаешься выяснить, что у меня произошло.
— Но я всегда знаю, что с тобой происходит, Сова, каждый вечер — это семейный вечер!
— Семья — это когда все вместе, а не отдельные представители.
Я слишком рассердилась. Правильно не получится. Я сделала глубокий вдох, прислонилась к стене, пока она ставила тарелки на стол. Она сделала наан2 и райта3 с чечевицей, и мой желудок предательски заурчал.
— Это и есть семья, — она указывает на комнату, — Семья там, где дом, и еда, и любовь… Иди сюда. Иди, поешь, и мы поговорим.
— Но это не…
— Тут, — говорит она, подходя к холодильнику. — Я взяла твой любимый.
Мексиканский пряный сыр. Она улыбается, а мои глаза слезятся.
— Я не хочу сыр.
— Но ты любишь его!
— Я не хочу ничего из этого. Я хочу знать, кто мой отец, — я гляжу на нее, сложив руки.
— Сова!
— Я должна знать!
Она убирает обратно в холодильник.
— Я рассказывала тебе историю. Раньше читала тебе, помнишь? Я говорила, как встретила его, как красиво…
— Его имя, мама! Скажи мне его настоящее имя!
Кажется, она побледнела, понимая, что время пришло. Мое дыхание застревает в горле, и мне становится нехорошо. Я не хотела здесь устраивать сцен, но я должна выпустить пар. Мне это не нравится. По тому, как мама сцепила руки, я могу сказать, что она напугана.
— Просто сделай это, — прошептала я. Что плохо может случиться?
— Джек, — сказала она, глядя мне в глаза. — Его зовут Джек.
— Джек, кто?
— Ледяной Джек.
Смеюсь.
Плачу.
Она подбегает ко мне.
Я отталкиваю ее.
Не могу дышать.
Моя жизнь, что, шутка для нее?
Она сумасшедшая, что верит в то, что говорит?
Ее глаза источают правду.
Но как?
Как это может быть правдой?
— 10-
МИР ЗИМЫ
Был день. Прошла, может, неделя или месяц, или еще больше. А может быть и целая жизнь. Дни в этом мире шли по-другому, и она была так очарована магией окружавшей ее, что если бы прошла вечность, она бы не удивилась.
Свет был низким и ярким, когда пробивался через дымку. Горы возвышались над ними, и вокруг было множество живности: козы скакали по камням, а высоко в небе парили орлы. На западе открывалось замерзшее озеро, и она не была уверена, что было что-либо другое, кроме льда.
Купол был ее дворцом. Сделанный из осколков льда, разбрызгивающих голубое сияние на пол; здесь были лестницы, одни — не ведущие никуда, и другие — ведущие в новые залы. Венчал это все заледенелый потолок, накрытый слоем снега, и там, где он зажигал свечи, свет отражался от миллионов вырезанных поверхностей, оставляя фрактальные узоры на полу.
Опасность окружала все вокруг них, и она знала об этом, когда смотрела в его серебряные глаза, что он может быть таким же ужасным, как те волки, и таким же коварным, как лед.
— Что ты? — спросил он ее, — и как ты тут оказалась?
— 11-
Я в своей комнате, мой живот все еще крутит, глаза слезятся. Мне нужно было уйти от мамы, потому что это не правда. Так не бывает. Это нелепо. Невозможно. Просто ошибка. Я выкрикиваю слова в уме, чтобы заглушить другие мысли, но они все равно лезут. Потому что она говорила мне, не так ли, долгими годами во всех тех полуночных рассказах о зимней стране чудес, дикой и прекрасной. И я всегда в глубине души знала, что мой отец не будет обычным человеком, какой была мама. И теперь с приходом первых морозов пару дней назад, все это то, что произошло…
Это не должно было быть большим сюрпризом.
Мой отец — это символ зимы, дух, распространяющий мороз по миру.
Не драматизируй, Сова.
— Ты знала, что это будет что-то чудное, — твержу я себе, смотря на свое отражение в зеркале. Сегодня ночью полнолуние, и мое отражение — это искаженный проблеск новой меня, которую я не знаю. Бледная кожа, бледные волосы, золотые глаза — это я, просто выглядит так по-другому сейчас. Грани кажутся размытыми, и я могу представить, что девочка в зеркале — это какое-то сказочное создание: пропорции смягчены, вроде как, кожа, отдающая странным серебряным блеском.
Что я?
Что-то тянет меня все глубже внутрь себя, страх, которого я не знала прежде. Что если моя мама права, и Ледяной Джек — тот персонаж, которого она так хорошо продумала в своих рассказах — это мой отец, что это означает? Слезы скапливаются в моих глазах, и когда я моргаю, они падают мне на колени, где блестят в лунном свете.
Три маленьких капельки льда.
— Сова, впусти меня.
— Нет! — я вытираю слезы, чувствуя облегчение, когда они тают от прикосновения моей руки.
— Пожалуйста, давай поговорим об этом…
Мама открыла дверь и задержалась там, держа рукой за ручку.
— Я думала, ты была готова, — сказала она мягко, — я думала, что истории, которые рассказывала, когда ты была маленькой помогут… как-нибудь тебе понять. Разве знать не лучше?
— Нет, — сказала я, изображая храбрость и отворачиваясь от нее, чтобы не показывать новую себя, неопределенную себя, но мой голос дрожит, и я обнаруживаю себя, смотрящую на нее, пока слезы продолжают падать, и я уже не пытаюсь их сдержать.