Золото скифов - Колчина Нина. Страница 30

— Представляешь, арестован прямо в кабинете у самого! — многозначительно понизив голос, сказал один.

— Да, не скоро теперь вернется к своим петушиным галстукам, — не без злорадства заметил другой.

Речь, должно быть, шла о помощнике первого секретаря Приморского крайкома партии, который возил ему деньги и коробки с копченой рыбой. «Петушиные галстуки» — уж очень характерная примета!

Ульянский занервничал. Как проверить достоверность информации, не навлекая на себя подозрений? Если дело приняло серьезный оборот — надежной связи с Приморьем, можно считать, нет! Все разговоры прослушиваются… В ближайшие дни ситуация не прояснится — надо что-то предпринимать!

Дочка, красавица синеглазая… Ведь все ради нее! Ульянский тяжело вздохнул. Не приведи господь, случись что с ним — как она будет жить!..

Он обнял дочь за плечи, поцеловал и, почувствовав, что она продрогла, укутал в свою куртку от спортивного костюма. Альбинка ласково и доверчиво склонила голову на плечо отца.

— Пап, посмотри, какое утро хорошее… Только грустно почему-то. Правда?

— Правда, дочка. Я давно заметил, вода навевает печаль… Ты со мной в Москву собралась?

Альбинка кивнула.

— Отдыхала бы здесь. Сашку пригласила б!

— Сегодня Игорь звонить будет. На Бронную. Он вчера письмо прислал… Пап! — Она закусила губу и взглянула на отца. Глаза сияли счастьем. — Он вернется из экспедиции, и мы поженимся, — нараспев произнесла она.

— Любишь его?

— Очень-очень люблю! Ты рад, пап? Ты тоже его полюбишь! Он умный, хороший, добрый. Надежный такой… Он прелесть, папка! Прелесть, прелесть! Я буду очень хорошей женой! Веришь?

Ульянский ласково прижал дочь к себе.

— Пап! — не умолкала Альбинка. — Мы через пару лет с Игорьком внуков тебе принесем!

— «Принесем»! — проворчал он. — Ты, между прочим, о моих внуках, а не о щенках говоришь.

— Ну родим! — смутилась Альбинка, спрятав голову на груди у отца.

Он поцеловал дочь в макушку и с наслаждением вдохнул запах ее волос. Ему всегда нравилось, как они пахнут — домашним, теплым и родным.

Господи! Неужели с ним может случиться что-то плохое, и не увидит он ни дочкиной свадьбы, ни своих внуков… А девочке его — позор, унижение…

— Доченька? А когда Игорь звонить тебе должен?

— Написал, от часу до двух.

— А ты успеешь! Давай погуляем вместе! Знаешь, я много лет мечтал, что когда-нибудь утром, не планируя ничего заранее, вместо работы я отправлюсь с тобой в кино.

Альбинка изумленно уставилась на отца.

— Помнишь? — продолжал он. — Вам с Сашкой лет по шести-семи было. Она повела тебя в кинотеатр на площади Восстания.

— В «Пламя»! — радостно кивнула Альбинка.

— Вот-вот! В самое что ни на есть, — усмехнулся Ульянский. — Потащила ведь, бандитка, каким-то подземным ходом!

— Так бесплатно хотели! Зайцами. Мимо билетерши. В этом был весь смак!

— Я тогда как подумал, что с вами там могло случиться, — похолодел даже! Отругал тебя…

— Ой, как нам с Сашком влетело! — с притворным ужасом в голосе произнесла Альбинка.

— Знаешь, я с тех пор, как проезжаю через эту площадь, посмотрю на высотку да и вспомню ваше путешествие. Ужасно хочется тем же путем пробраться в кино! — Он слегка отстранил от себя дочь и подмигнул заговорщицки. — Махнем сегодня?

Не может быть, чтобы отец решился на такое легкомысленное дело! Она растерянно улыбнулась и дотронулась до его щеки.

— Пап! У тебя ничего не случилось?

— Нет, доченька! Все хорошо! Но могу я позволить себе маленькое ребячество? А то живу, понимаешь ли, как чинный бегемот!

Альбинка весело рассмеялась…

Держась за руки, они стояли перед высоткой. Альбинка немного робела, словно возвратился детский страх. Тогда, тринадцать лет назад, больше всего страшила опасность потеряться и остаться в темных лабиринтах навсегда. Сашка никогда ничего не боялась — смело топала вперед. Альбинка представила свою отважную подружку в короткой цигейковой шубке, перетянутой кожаным пояском, в варежках на резинках и улыбнулась. За ее варежку она тогда и ухватилась, сжимая изо всех сил.

— Ну веди, Сусанин! — ласково шепнул отец и подтолкнул дочь вперед.

Увлекая его за собой, она шагнула в пасть подземелья. В нос ударил запах бензина и припудренной хлоркой кислятины. Ульянский поморщился.

— Ты потерпи, пап! Тут машины продуктовые разгружаются. Тухнет иногда что-нибудь. Дальше будет лучше! — торопилась подбодрить отца Альбина.

То, что будет дальше, виделось с трудом. Тусклый свет лениво освещал широкий туннель до поворота. Одна сторона была сплошь занята холодильными камерами и складами, принадлежащими известному в Москве гастроному на первом этаже высотки. Ровный мерный гул, от которого сразу заложило уши, по мере продвижения вперед усиливался. Когда прошли поворот, он превратился в тяжелый чугунный рокот — это гудели вентиляционные короба, жестяными венами вздувшиеся на потолке.

Продуктовые хранилища вдруг закончились, свет стал совсем чахлым, и Альбинка испугалась. Что, если они правда тут заплутают или пройдет она мимо зеленой двери с деревянной красной перекладиной вместо ручки! Именно так она запомнила выход из лабиринта. Удивительное дело, но, кроме нескольких грузчиков, у входа им никто больше не встретился. Туннель, и в начале пути имевший ответвления и закоулки, неожиданно разделился на два коридора — левый и правый.

— Папк, я не помню, какой наш! — почти прокричала она отцу. — Пойдем налево!

Ульянский согласно кивнул.

Дверь в торце коридора вела в огромное помещение с высоченными, как в манеже, воротами на противоположной стене, щедро освещенное лампами дневного света. Центр «манежа» застолбила почти антикварного вида никелированная кровать с тяжелыми толстыми ножками и сверкающими на свету набалдашниками затейливой спинки. Место у ворот занимал внушительных размеров трактор со скомканной тельняшкой на сиденье и кусками засохшей глины на гусеницах.

Альбинка с отцом переглянулись. Отдающая «сюром» картинка ужасно развеселила, но не имела ничего общего с той, что они искали. Зеленая дверь с красной ручкой оказалась в другом конце. Альбинка показала на нее пальчиком — дескать, то, что нам нужно! Поднявшись по ступенькам, Ульянский потянул на себя обшарпанную дверь с облупившейся краской, и они очутились в уютном фойе кинотеатра, сразу оглохнув от внезапно наступившей тишины. То, что по фойе народ прогуливался, переговаривался и даже смеялся, было не в счет. Главное, сюда не доходил гул вентиляции.

Зрителей на утреннем сеансе оказалось на удивление много. С удовольствием усевшись на самые неудобные места в первом ряду, отец с дочерью были счастливы и пережитым приключением, и сознанием того, что они есть друг у друга…

Черный липкий страх, всю ночь терзавший Ульянскому душу, почти отпустил рядом с Альбинкой. Он поглаживал родную ладошку, слышал легкое дочкино дыхание и понимал, что ближе ее никого нет на свете. Вернулось давнее и забытое чувство, которым много лет назад жил, когда она была еще ребенком. Он помнил, как открывал дверь детской — и прямо с порога его окутывал какой-то колдовской туман. Хрупкая нежность и ясная чистая прелесть, исходившие не только от самой дочки, но даже от ее кроватки, словно гипнотизировали. Хотелось замереть посреди комнаты и прислушиваться к биению своего сердца. Всегда был уверен — оно бьется в унисон с ее, чтобы защитить девочку от всяческих бед и невзгод. Эта уверенность давала ощущение невероятного счастья и покоя, которое со временем, по мере того как дочь взрослела, стало, к сожалению, уходить.

И вот сегодняшнее утро на Цыганке, странствия по подземному лабиринту, старый фильм на истертой, клееной-переклееной пленке, который они смотрели с первого ряда, высоко задрав голову, будто перенесли в прошлое…

После прохлады кинотеатра раскаленный воздух июльской Москвы словно опалил, а ведь дневной зной только набирал силу. Машина ждала на Баррикадной, до нее рукой подать, но хорошо бы побыть с дочерью еще немного. Так бы и шел рядом с ней, обняв за плечи, по дурацкой этой булыжной мостовой, под жарким полуденным солнцем. Потому что, пока они вместе, ничего плохого случиться не могло — ни с ней, ни с ним.