Нереальная дружба (СИ) - Аньярская Рина. Страница 19

Но брак мало повлиял на политическую ситуацию, тогда и было решено, что медлить с заключением второго династического союза между Англией и Францией нельзя.

На тот момент шёл второй год переговоров с Парижем, направленных на поиск жены для Ричарда Тюдора, консорта при правящей королеве-матери. Вёл их Вильям Клиффорд, верный друг молодого короля. Изначально Элизабет I решила, что претенденткой на роль английской королевы станет именно французская принцесса, причём любая. А недостатка в них при дворе Марии Медичи не было. Выбор будущего короля пал на Марию-Луизу Алансонскую - молодой мужчина не мог оторвать взгляда от лучистых бирюзовых глаз девушки, которые смотрели на него с портрета, и послал Клиффорда к ней.

После свадьбы консорта, состоявшейся в мае того же 1602 года, ситуация немного улучшилась, но французские шпионы продолжали колесить по английскому острову, а англичане по-прежнему недолюбливали французских вельмож при дворе Тюдоров.

После одной неудачной беременности принцесса Мери родила дочь - через полтора года брака, что несказанно обрадовало многих в Палате лордов, ведь у короля и королевы так и не было детей, а все ждали наследника. Крёстным отцом маленькой леди Анжелины стал герцог Роквелл, лорд Самуэль Кестенфилд, близкий друг принцессы Мери и камергер её двора, а крёстной матерью - королева Мария-Луиза Алансонская.

Но девочке не исполнилось и полугода, когда её родители, никогда не расстававшиеся друг с другом, погибли при странных обстоятельствах: под их каретой обвалился перекидной мост через ров в замке Линкольн, что был подарен опальному французу на свадьбу.

Это навело Ричарда Благостного на мысль, что кто-то убрал с дороги неугодного юного дипломата, наследника протестантской короны Наварры, который подавал надежды стать хорошим послом, ведь за его плечами уже было несколько удачных поездок в Египет и Испанию.

Леди Анжелину привезли в Виндзор со всеми предосторожностями, на какие только был способен королевский маршал лорд Сансей, виконт Шейнский - верный друг погибшего маркиза Линкольна. Девочку окружили теплом и заботой, определили ей лучшие комнаты на третьем этаже Виндзорского замка. Сирота была официально объявлена Второй маркизой Линкольн, а её опекуном назначили герцога Роквелла.

Через полтора года у королевы родилась дочь - Ирена Луиза Шарлотта София.

Столь странный выбор имени для английской принцессы вызвал волну недоумения среди аристократии, но Мария-Луиза Алансонская отстояла своё право называть дочь так, как ей нравится. В итоге двор (да и вся страна вслед за ним) узнал о появлении первенца венценосных супругов - принцессы Элиссы. Так лорды решили перевести более привычную для аристократической Англии часть имени новорожденной, в то время как сами родители предпочитали называть девочку просто Иреной, даже откинув вторую часть длинного французско-польского имени.

Маленькая маркиза очень скоро поняла, что она сирота. Никого ближе крёстного отца и мулатки Сары, вместе с которой она росла с пелёнок, у девочки не было. По ясным только ей одной причинам Анжелина озлобилась на королевскую семью.

Появление дочери отвлекло внимание королевы, и она меньше времени стала уделять своей крестнице и родственнице. Отец леди Анжелины официально приходился королеве племянником, поскольку его матерью считалась принцесса Маргарита Алансонская. То, что герцог д’Альбре в юности, ещё до восшествия на трон Наварры, заключил тайный брак с англичанкой, в котором и родился Анри, было известно единицам. Его вторая жена официально признала ребёнка своим сыном, представив мальчика королевскому двору через три с половиной года после его рождения. В тайну были посвящены лишь близкие родственники супругов.

Мало кому в Англии был известен и тот факт, что у престарелого короля Наварры и его второй жены, которая признала Анри своим сыном, родилась поздняя дочь. Герцогине было тридцать семь лет, и беременность она долго скрывала. После смерти коронованного брата в 1610 году д’Альбре отказался от короны Наварры, передав её Бурбонам, чтобы французские католики отстали от семьи и не пытались решать будущее его единственной наследницы. Но, по праву рождения и исходя из законов Англии, леди Анжелина всё же считалась внучкой короля, дочерью принца Наваррского и поэтому принцессой крови, поскольку была рождена до отречения деда.

Впоследствии Констанция де Герриэт, мадемуазель де Валуа де Нанон, как единственная прямая наследница своих родителей, получила и все богатства, и все земли, и все титулы супружеской четы. О том, что где-то в протестантской Англии растёт внучка герцога д’Альбре, в католической Франции предпочли забыть...

Время шло, а леди Анжелина Линкольн всё больше дичилась. Герцог Роквелл, обожавший крестницу без памяти, во многом способствовал тому, что она росла капризной и строптивой, что, впрочем, лишь укрепляло в ней характер отца - новатора и политика. Да и сам король очень баловал единственную племянницу, не смея перечить её желаниям.

В результате такой вседозволенности из маленькой маркизы выросла высокомерная, гордая и даже жестокая красавица с холодным сердцем, проницательным умом и большими амбициями. Впрочем, все они сводились к тому, чтобы ещё при жизни Элиссы Английской, принцессы Уэльской, герцогини Корнуоллской и Йоркской получить один из её герцогских титулов, чтобы при случае реально претендовать на трон, заручившись поддержкой парламента, поскольку иных прямых наследников династии Тюдоров, кроме Ирены Луизы Шарлотты Софии, в Англии просто не было...

Но монарх не торопился объявлять племянницу второй наследницей, хотя многие пэры между собой называли её принцессой Йоркской, в то время как простой люд прозвал Маркизой Прилондонских краёв.

Озабоченная своими мыслями, юная маркиза по праву даже не замечала, что растёт самой красивой девочкой при английском дворе. Лишь в 1612 году, когда к ней впервые обратились послы Марии Медичи с предложением помолвки с юным королём Людовиком XIII, приславшим ей пылкое письмо с объяснением в чувствах, девочка задумалась о том, что это, вероятно, неспроста. Людовик видел её на дне рождения Марии-Луизы Алансонской, когда Анжелине было только 9 лет, и после этого сразу заявил матери, что иной жены при французском дворе видеть не желает. Ему самому в ту пору было лишь 11.

Ричард IV ответил отказом - он не торопился отдавать Франции такой козырь, как свою единственную племянницу, внучку пусть бывшего, но короля Наварры. Людовику, по настоянию матери и к его великому неудовольствию, пришлось обратить взоры к испанскому двору - закончилась эта история двойным браком по расчёту[6].

Ещё через три года, незадолго до трагической смерти английской королевы, на очередном празднике в её честь, куда были приглашены и французские родственники Марии-Луизы, юный Людовик уже лично признался леди Анжелине в любви и горько сожалел о том, что в жёны ему досталась совсем другая принцесса.

Оставшаяся не у дел юная одиннадцатилетняя маркиза оценила свои утраченные возможности и обиделась на дядю, посчитав, что он не захотел видеть её на французском троне, после чего несколько месяцев ни с кем не разговаривала. Её задевало и то, что Ирена проводила каждое лето в Шотландии среди «рыжих принцев» - так шутливо принцесса называла свою родню по линии отца, а Анжелину не показывали им, опасаясь, как бы красота юной сироты ни пленила умы и сердца молодых Стюартов.

Но особенная злость маркизы Линкольн вылилась на заколку-бабочку - любимое украшение наследной принцессы, поскольку по Англии ходила легенда о том, что именно эта безделица помогла Марии-Луизе Алансонской (одной из пяти дочерей своих родителей!) так удачно выйти замуж и править 12 лет, в отличие от других сестёр. Даже Анжелика де Валуа, которая стала женой Джеймса VI, сразу же после брака была отстранена от политики лордами-сенешалями и с трудом справлялась с возложенной на неё задачей - рожать детей. Остальные дочери Франсуа Алансонского и принцессы Ирены Софии[7] не были коронованы. К тому же именно после передачи заколки в дар дочери королева погибла, что говорило о невозможности появления на свет наследника-мальчика, если Ричард Благостный не женится во второй раз. А жениться король не спешил, всеми правдами и неправдами уверив парламент в том, что детей у него быть не может в принципе.