Алракцитовое сердце (СИ) - Годвер Екатерина. Страница 118

К удивлению Деяна, госпиталь устроен был не на голой земле под открытым небом, а в хорошей большой палатке; правда, в ней, рассчитанной человек на двадцать, лежало вповалку больше шести десятков бывших дарвенских солдат. Густо пахло кровью и страданием. Большинство раненых, насколько он смог разглядеть со своего места, были ампутантами. Как и он: на месте гниющей Хемризовой плоти теперь чернели пропитавшиеся кровью бинты.

Но больше никаких ран, не считая разбитой головы и нескольких ушибов и ссадин, он на себе не нашел, и после того, как подошедший смуглокожий солдат дал ему напиться воды, понял, что чувствует себя не так уж плохо для того, кто второй раз за жизнь потерял одну и ту же ногу. У бергичевцев были сильные лекарства, и для него их не пожалели.

Другим, судя по крикам и стонам, повезло меньше; с ночи - так говорили - девять человек умерли.

Сосед со старческим скрипучим голосом не имел обеих рук и оказался неожиданно молод. Деян долго не мог припомнить, где видел его прежде; только потом в памяти всплыла дорога к Нелову и опрокинутая телега. Его звали - так он представился - Этьеном, и он был единственным в палатке офицером.

- Из какого ты отряда? - спросил он. - Я тебя не помню.

- Прибыл в последнюю ночь: приписали в Горьевский, к Альбуту из епископской охраны; его тоже отправили туда, - сказал Деян.

Услышав имя капитана, Этьен скривился и больше вопросов не задавал. Но отвечал охотно, в отличие от других.

- Кое-кто видел, что твоей раной занимался Сам, - объяснил он, поглядывая на двоих стражников у входа в палатку. - Ты тут давно уже... с прошлого утра, считай. Я уже думал, не очнешься.

- Сам?.. - недоуменно переспросил Деян.

- Они, - Этьен поворотом головы указал на стражников и перешел на шепот, - называют его Марагаром: "меченым" по-ихнему. Кланяются ему, как отцу. А наши считают бесом во плоти. Знамо - чушь это, ну, про беса. Но смотрит этот Марагар так, что в дрожь бросает. И зачем мы ему - бог весть.

- Понятно, - сказал Деян.

Ему подумалось, что настоящему - пусть и сказочному - герою после путешествия в обществе бывшего Старожского князя и беседы с гроссмейстером ен'Гарбдадом пристало бы оказаться на приеме у самого барона. Но он был ненастоящий: никто из ниоткуда, калека из сожженного села. Поэтому ему выпал не барон и не король, а искавший совсем не его, одержимый местью иноземец-лекарь.

На что, впрочем, грешно было жаловаться: в другом случае он бы умер от вызванного разлагающейся плотью заражения - и это тоже был бы вполне подходящий для его нелепой истории конец.

- А чем завершилось сражение? - спросил Деян. - Я получил по голове, когда конники брали нашу вторую линию: больше ничего не помню.

Этьен аж присвистнул и сел на горе тряпья, заменявшей ему постель.

- Завершилось! - Его бледное, с нездоровым румянцем на щеках лицо приняло странное выражение. - Ох, не думаю.... После того, как Бергич нас с холма выбил, такое закрутилось - если б сам не видел, не поверил бы. Река, представь, ну...

Этьен отчаянно взмахнул культями, силясь жестом показать то, что не мог выразить словами; заскрипел зубами от боли - но продолжил:

- Когда пришел приказ отступать, многие наши уже на полпути к переправе были. Стали переправляться - и тут река обмелела; ну, наши на другой берег - бегом! Подобру-поздорову и убрались, кроме тех, кто возы и штаб оборонял. Синезнаменные - за ними, добивать, а тут вода возьми да вернись и перед носом им как волной - р-раз! И чудища из той воды полезли, то ли волки, то ли вовсе не пойми что... Я только издалека видал: красота и жуть!

Деян безотчетно кивнул: эти два слова описывали тварей мертвой повертухи довольно точно, а что речь именно о них - он не сомневался. Услышанное мало удивило его: Голем был слишком беспокойным человеком, чтобы остаться в стороне и помереть тихо, когда происходит что-то значительное.

- Бергичевцы - назад, и тут свет на все небо загорелся, - продолжал тем временем Этьен. - Узоры чудные и письмена. Вроде буквы, а не прочесть. Потом еще один узор такой: похож, да не то ж. И еще, и еще... Перед тем как сюда попасть, я слышал, как генералы между собой говорили: вроде бы главное их чародейское общество вмешалось и повелело начать переговоры. Сколько б офицеры ни орали, а простые колдуны войсковые запрету подчинились, что наши, что Бергичевские; такой у них порядок - со старшими не спорят... А без колдунов генералы драться продолжать не дураки. Тем паче, когда такое творится, что на людей чудища водные бросаются. Так все и остались стоять: наши - на одном берегу, а Бергич - на другом. Дальше тут уж никто не знает; вродь-бы сговорились о перемирии на время. А настоящие переговоры после пройдут... Между бароном, королем Вимилом и чародеями. Нам тут, ясное дело, не говорят ничего: уже и то диво, что лечат да кормят.

- Ну а ты-то как здесь оказался? - спросил Деян. - Раз был на холмах до конца.

- Мы по генеральскому приказу ящики со скарбом и зельями чародейскими с холма спускали и на плоты грузили: бергичевцы нам не мешали, боялись тварей из воды. Но тут два ящика возьми да взорвись. Его Превосходительство Алнарон рядом стоял - головы лишился. А я - вот... - Этьен горестно поднял культи. - Я сперва в сознании был. Мне локти шнуром перетянули, да так и оставили: думали, все равно не выживу; не до меня было. А бергичевцы подобрали. Но что мне без рук? На нож - и то не бросишься. Может, они из добрых побуждений нас, изувеченных, лечить берутся - только зря они: все одно, не жизнь это.

- Если не помрешь - привыкнешь, - буркнул Деян.

Известие о смерти Алнарона - толком не знакомого и неприятного ему человека - отчего-то раздосадовало его. Смерть без разбора выкашивала всех вокруг; даже у Этьена горели щеки и блестели глаза от лихорадки. Голем не смог бы провернуть трюк с рекой, не использовав оставленное Яном Бервеном зелье, а значит, сейчас умирал или уже был мертв. Только о гроссмейстере ен'Гарбдаде беспокоиться не приходилось: похоже, старику на роду было записано пережить всех своих сподвижников.

- Не от хвори помру, так с голоду, - сказал Этьен, откинувшись на служившее ему постелью тряпье. - Кому я такой нужен, сам штаны спустить не могу? В отчий дом нахлебничать не пойду: лучше уж тут помереть.

Деян пожал плечами: возразить было нечего.

Четверо солдат - по смуглой коже Деян предположил в двоих из них хавбагскую кровь - втащили в палатку бадью с жидким супом и по очереди накормили из нескольких долбленых мисок всех, кто мог есть; ложек не было - приходилось хлебать так. Этьен есть отказался, а когда солдат попытался напоить его супом силой - ловким ударом головы выбил миску.

После еды Деян задремал, но крепко заснуть ему не дали: один из солдат - угрюмый мужчина по имени Хансек - растолкал его и указал на выход, у которого теперь топтались двое с носилками. Это были уже не бергичевцы: такие же пленные дарвенцы, поглядывавшие на изувеченных товарищей с ужасом и каким-то брезгливым сочувствием.

- С тобой говорить хотят. Велено доставить, как очнешься. - Хансек жестом подозвал дарвенских санитаров с носилками.

- На носилках мертвяков таскайте, а я еще живой, - сердито сказал Деян. - Дай костыль или крепкую палку: сам встану.

После еды слабость в теле уже не казалась непреодолимой, а уж ковылять на одной ноге ему было не привыкать.

Хансек, рассудив, что препираться выйдет дольше, отдал приказ, и вскоре один из дарвенцев вернулся с парой грубо сколоченных костылей. Встать получилось лишь с третьего раза - но после нескольких шагов головокружение почти прошло: осталась только слабость и дурнота. Деян удовлетворенно хмыкнул.

- Ну, веди, чего вытаращился? - сказал он Хансеку, наблюдавшему за ним с недоверчивым изумлением. Бергичевца не сложно было понять: новоявленные калеки, ослабевшие от кровопотери и болей, растерянные, не понимающие, как держать равновесие, наверняка никогда прежде так быстро не вставали. Но не объяснять же было, что он проходит это уже во второй раз? И что "боевая рана" его - не рана вовсе.