Алракцитовое сердце (СИ) - Годвер Екатерина. Страница 22

- Я, уйти с ним?! - изумилась Эльма. - Еще чего!

- Тогда беги, прошу. Пожалуйста, Эл! Препираться нет времени.

- Нет.

- Серая, уходи!

- Нет! - Она отошла от окна и загромыхала чем-то в глубине комнаты.

Ступени высокого крыльца сыро заскрипели под шагами незваных гостей. Время вышло.

От громкого стука дверь чуть приоткрылась.

- Не заперто? - пробормотал Кенек Пабал и выше поднял лампу, ступая в темный дом. - Эльма! Ты здесь?

Деян размахнулся, целя молотком ему в темя.

В свете лампы было смутно видно его лицо, еловые иголки, запутавшиеся в светлой клочковатой бороде. Глубокий шрам на переносице - от осколка Сердце-Горы. Похожий на змею ожог над бровью - от костра на Солнцестояние. Глубоко посаженные карие глаза, чуть округлые, будто в каждый следующий миг он готов рассмеяться в удивлении... Повзрослев, Кенек стал задирать нос, со старыми приятелями едва раскланивался, если случалось столкнуться на улице, однако Деян не слишком винил его за это: у того всегда был непростой нрав, и уязвленная невзаимным чувством к Эльме гордость не сделала его мягче. Неудач он никому не прощал - ни другим, ни себе; малым не довольствовался, слабость презирал. Но в злополучный день, когда Сердце-Гора оставила Деяна Химжича без ноги и будущего, Кенек вместе братом, Бармом, тащил покалеченного приятеля к халупе сумасшедшей Вильмы, пыхтя от натуги - и при этом беспрестанно болтая, подгоняя перепуганного брата, отвлекая и подбадривая скулящего от боли Деяна.

"Это же Кен! - молнией пронеслось в голове. - Он ведь..."

Деян замешкался всего на мгновение - и на том отведенное Господом время закончилось.

Кенек заметил его, притаившуюся в темноте тень - отпрянул и ударил прикладом по колену, затем под дых и сбил с ног. Отбросил пинком молоток и упер ружье дулом в грудь.

"Всё? - Деян ухватил за ружейный ствол, дернул в бок, но Кенек держал оружие крепко. - Всё. Пора подыхать. Не повезло тебе со мной, Серая..."

- Вот жешь мать! И кто здесь такой храбрый да глупый? - Кенек наклонился и ближе поднес лампу, которую так и не выпустил. - Деян?! Ты?!

Лампа в руке Кенека раскачивалась из стороны в сторону, и теперь, в ее дрожащем неверном свете, Деян отчетливо видел, насколько же на самом деле изменилось лицо бывшего друга: исхудавшее, покрытое грязью и ссадинами, застарелыми и свежими. Посеревшая кожа туго обтягивала скулы, и во взгляде вечно удивленных глаз появилось что-то новое и чужое. Так в суровую зиму смотрели кружившие у частокола волки, зло и затравленно, выжидая момента напасть. Отощавшие, напуганные криками и камнями, но возвращающиеся вновь и вновь, потому как отчаялись раздобыть пропитание иначе.

Но кое-что отличало Кенека от тех волков: сейчас в его глазах было жадное нетерпение. Он пробрался за частокол, и лишь шаг отделял его от добычи.

- Привет, Кен. Никогда не думал, что встретимся... в таких обстоятельствах, - прохрипел Деян, изобразив на лице улыбку. С большей охотой он бы плюнул бывшему другу в лицо, но нужно было потянуть время: вдруг Эльма все-таки одумалась и сейчас пробирается дворами к спасительной опушке. Пустая надежда, но все же...

И еще кое-что нужно было выяснить наверняка.

- Вот уж не ожидал! - узнав его, Кенек чуть ослабил напор. Но удивление на его лице уже в следующий миг сменилось едва сдерживаемой яростью. - Ты что здесь делаешь?

- Кен, ты давеча говорил, что "халупа хозяевам без надобности". Значит, Мажел и Нарех, они?.. - Деян не смог заставить себя сказать "погибли".

Глаза Кенека налились кровью и, казалось, могли выскочить из орбит.

- Я спросил. Что. Ты. Здесь. Делаешь?

- Это я желаю знать, что ты среди ночи делаешь в моем доме, Кенек Пабал. - Голос Эльмы звучал так нарочито спокойно, что не приходилось сомневаться: внутри себя она дрожит от страха. - И что за сброд ты привел с собой?

- Нехорошо. Надо бы повежливей с гостями, красавица, - хмыкнул мужик с перевязанной головой.

Деян был с ним почти согласен.

"Глупо, Серая. Или ты надеешься, что, если разозлить их, они покончат с тобой прежде, чем надругаются? Тоже глупо. Нужно было спасаться, пока был шанс".

Но, хотя бегать Эльма могла быстрее зайца, убегать она не умела вовсе.

- Они... Это мои товарищи, Эл, - Кенек выпрямился, отодвинув от груди Деяна ружье, и покосился на своих спутников. Голос его теперь звучал едва ли не смущенно. - Мы служили вместе... раньше.

Деян попытался подняться, но кто-то из "товарищей" метко пнул его под ребра, и он вновь повалился на пол, вскрикнув от резкой от боли. Эльма встревоженно взглянула в его сторону; Деян жестом поспешил показать ей, что цел и невредим.

- Новые товарищи, да, Кен? - нахмурившись, спросила Эльма. - Что же случилось с прежними?

- Их больше нет, - просто ответил тот.

- Что? - глупо переспросила Эльма.

- Навоевались, отвоевались, достались червякам и воронам! Барм, Халек, Изан, Мажел, Нарех, Вахек - никого из них нет больше! - В басе Кенека прорезались по-бабьи визгливые нотки. - Кому свезло - тех нашпиговали свинцом, насадили на штыки, поджарили колдовством. Им еще повезло, да! Тем, кто не подыхал от заразы в ранах, не выл по три дня в госпитале, не изошел кровавым поносам, как Хал. Они все теперь кормят червей. Все!

- Мой брат? - глухо спросила Эльма. Если ее прежняя напускная твердость и могла кого-то обмануть, то сейчас страх и растерянность, гнев, отчаяние - все проступило в ее голосе.

- Когда мы уходили, Петер был жив, - помедлив, с видимой неохотой ответил Кенек. - Мы звали его уйти с нами, но...

- Да-да. Наш дорогой сержант! - перебив Кенека, рыжебородый мужчина в рваной куртке на голое тело вышел на середину комнаты. - Ну, сейчас-то сержант, как пить дать, уже в земле гниет. Бравый, сметливый, честный служака Петер. - Голос рыжебородого так и сочился ядом. - Который любит пошептаться с капитаном.

- Он нас выдал. Из-за него пришлось прорываться силой. - Мужчина с перевязанной головой прошел следом. Говорил он тихо и вкрадчиво, но звучало это куда страшнее, чем крики Кенека. - Мы с Барулом потеряли четверых друзей. Потому заслуживаем хорошей награды, как думаешь, красавица?

- Твой брат - дурак с навозом в голове! - заорал Кенек. - Отступаем с весны, не сегодня-завтра все в землю ляжем, а ему дальше воевать охота... Война! - он разразился потоком ругательств. - Можешь себе представить, как мы воевали, ты, женщина? Не можешь! Два дня без продыху месишь грязь, тайком жуешь ремень, душу отдать готов за плесневелый сухарь. А потом приходит приказ, и ты плетешься обратно, от усталости имени своего не помнишь, но оно тебе больше и нужно: к исходу второго дня вываливают из-за пригорка синезнаменные и палят в тебя из ружей, насаживают на пики, как свиней на вертела, давят лошадьми! А сверху жарят молнии, дождик до костей прожигает: колдуны плевать хотели, сколько своей пехоты вместе с чужой поляжет, они даже конницу не шибко берегут. И ты снова бежишь; даже радоваться, что жив, сил нет...

Он перевел дыхание и продолжил:

- В лагере глаз сомкнуть невозможно: в госпитальной палатке раненые воют. Воды нет, перевязок нет. Чем в такую палатку попасть - хуже только в плен... Еды нет, порядка нет, справедливости нет! Тебя отправляют в деревню за фуражом и секут за то, что вернулся ни с чем. А в той деревне четыре взвода до тебя побывало! Вместо амбаров - головешки; деревенские, кто еще не помер, ловят крыс и кожи вываривают. И в следующей так же. И в следующей. Скоро и тут, в Орыжи, будет так. Идем с нами, Эльма! Доверься мне, прошу... У нас получится. Война проиграна, хватит, навоевались! - Кенек снова сорвался на крик. - Да чтоб король и его прихвостни, чтоб вся эта благородная шваль, все выродки в чистых мундирах передохли! Чтоб их заставили жевать упряжь, а после разорвали лошадьми! Чтоб их сварили заживо! Да, мы сбежали, Эл. И мы дураки, немногим лучше Петера, сожри его волки, мы большие дураки, что не сбежали раньше! Бергичевцы наступают, первые отряды объявятся здесь еще до зимы; вы обречены... Но я пришел за тобой. Идем с нами! Мы с парнями при оружии - сумеем отбить лодку. Перережем глотки, выпустим кишки каждому, кто станет на пути! Уйдем за реку, дальше, как можно дальше, затеряемся среди других беглецов; знаешь, сколько их? Да откуда тебе знать, женщина! Но ты поймешь, едва увидишь... Как только парни отдохнут и наберут еды, уходим!