Моя свекровь и другие животные - Демина Карина. Страница 12
А вдруг?
И рептилоид сжалился.
– Потреблять в пищу живых существ запрещено, – сказал он, и тонкий раздвоенный язык проскользнул в ноздрю.
– А, понимаю. И неудобно… ты ешь, а оно сопротивляется.
Язык дернулся.
Щелкнули зубы. А в карих глазах появилось престранное выражение.
– И Ассоциация потребителей не одобряет, – печально произнес он. – Мясо синтетическое, но по вкусовым качествам и по составу оно полностью соответствует нормативам, выдвинутым Независимой кооперацией плотоядных…
И вздохнул.
А мешок под горлом опал.
Надо же… у них тут, похоже, шагу ступить нельзя без одобрения какой-нибудь ассоциации или кооперации… синтетическое мясо?
Ела я как-то соевое рагу, которое старательно выдавали за мясное. Ощущения были… специфические. Будто жуешь хорошо проперченный, залитый соусом картон.
Ну или котлету из университетской столовой.
Но мясо я попробовала. Во-первых, сама же требовала, во-вторых, было любопытно, сохранились ли эти ощущения. Все-таки чувствительность рецепторов в бредовых состояниях должна бы снижаться.
Мне так кажется.
С рецепторами все было в порядке. А мясо… мясо как мясо, что-то среднее между говядиной и свининой. Сочное. Сладковатое слегка. Приправы непривычны, но в целом очень даже неплохо. Во всяком случае, у меня получалось куда хуже.
Вечно пересушивала.
Ксенопсихолог… все-таки как его зовут-то, а то неудобно получается? Ладно, как-нибудь выясню, но взирал он на меня с умилением.
Облизывался даже.
А у меня… у меня вдруг возникло странное, почти непреодолимое желание выйти замуж. И вправду, что это я сопротивляюсь? Чем плохо?
Толик… Толик был сволочью, а нынешний жених – дело другое. Шутка ли, целый адмирал в частное мое владение. Красив. Умен. Силен.
Богат.
Да любая девица мечтает о подобном!
Я едва не подавилась куском мяса.
Это что за выплеск гормонов? Следствие полученной травмы? Да я и в нежные детские годы о замужестве не мечтала, не примеряла кружевных покрывал, не представляла себя невестою… и вдруг.
Подавляемые желания выбрались на свободу?
– Что-то не так? – ксенопсихолог подался вперед.
– Все замечательно, – откашлявшись, произнесла я. И улыбнулась. Широко. Счастливо… а какой счастливой я стану, воссоединившись с женихом…
У меня будет свое гнездо…
Какое гнездо?
Воображение среагировало мгновенно. И пред внутренним моим взором возник матерый разлапистый дуб, в ветвях которого застряло тележное колесо. На колесе громоздились ветки, а средь веток восседала я, в белом пышном платье и драной фате.
Дом.
Не гнездо, хотя гнездо лучше… море, мягкий песок…
Море я люблю, но чайкой себя не ощущаю.
И детенышей живородить.
Я замотала головой.
Детенышей?
Это и вовсе бред. Детеныши… да, я их, конечно, любила, но исключительно чужих и на расстоянии. И чем больше было расстояние, тем крепче становилась моя к ним любовь. Ее хватало даже на то, чтобы с должным восторгом просматривать очередную сотню снимков, внимать рассказам и сочувствовать, когда сего требовала ситуация.
Но свои…
Нет, детей я не хочу.
Детей я боюсь.
Во младенчестве они розовые, обманчиво хрупкие и орут нечленораздельно. А подрастая, орут уже членораздельно, но от этого легче не становится.
Откуда тогда…
Дом.
Замужество. Любая самка мечтает о сильном самце.
Я не мечтаю.
Не я мечтаю.
Я отложила вилку и отодвинула тарелку с недоеденным стейком. Я была сыта и полна сил… и возмущения.
– Прекратите, – сказала я, глядя в глаза рептилоиду, и тот дернулся, поспешно отвел взгляд, чем подтвердил самые страшные мои опасения.
Меня зомбируют.
– Это не я!
Рептилоид поспешно вскочил.
– Все равно прекратите, или… или не знаю, что я с вами сделаю!
– Вам не причинят вреда, – это произнес не рептилоид, голос я узнала, а вот существо… это хорошо, что я тарапанов не боюсь, как не боюсь кузнечиков и прочих представителей инсектофауны. – Поверьте, все, что мы делаем, делаем исключительно для вашего блага.
– Это… вы?
Глупый вопрос. Если это и не он, то так и скажет… однако работает у меня фантазия. Может, очнувшись, стоит в писатели податься?
Сочиню историю о любви без границ.
В космосе.
Продам… разбогатею… куплю себе новые туфли.
– Прекраснейшую Агнию-тари смущает внешний мой вид? – существо произносило слова нараспев. – Мне сказали, что готовы вы принять естественное обличье мое.
И существо повернуло голову к рептилоиду.
– Готова, – подтвердил тот. – Она не собирается лишаться сознания.
– Не собираюсь.
Наверное, трудно упасть в обморок, уже в нем пребывая. Да и вид… пожалуй, несколько необычен, но и только. Ныне было в Ицхари что-то не от кузнечика даже, от богомола.
Высокий.
Хрупкий с виду, хотя я осознавала, что хрупкость эта – не более чем иллюзия. Хитиновый панцирь куда прочнее моих костей.
Вытянутая голова с парой фасеточных глаз.
Ветвистые усы-веера.
Массивные, угрожающего вида жвалы, которые медленно шевелились, будто Ицхари что-то пережевывал. Выпуклая грудь с двумя парами конечностей. Узкая перемычка. Массивное, бледное брюшко, обернутое полупрозрачной тканью… точнее, сперва мне это показалось тканью, но потом я поняла. Не ткань. Крылья.
– И не кричит.
– Не кричу, – согласилась я. Странное спокойствие удивляло меня саму. Раздражал не столько вид Ицхари – подумаешь, насекомым уродился, всем по-разному в жизни не везет, – сколько внушенное желание выйти замуж.
А в том, что желание это мне внушили, я больше не сомневалась.
– А… почему вы раньше… выглядели… иначе? – в общем-то вопрос логичный, странно, что задаю я его с трудом. На языке вертятся другие.
О гнезде.
О женихе… я затрясла головой и сунула палец в ухо. Не знаю, как они воздействуют на мой раненый мозг, но живой не дамся…
– Мы действовали согласно установленному протоколу, – провозгласил рептилоид. – Особи вашей группы чрезвычайно легко возбудимы и, несмотря на объективную разумность, слишком остро реагируют на новое, но благосклонно относятся к особям своей видовой группы…
Чудесно.
Но при всем своем желании я бы в жизни не приняла насекомое за особь своей видовой группы.
– Был использован стандартный псевдооблик, – пояснил Ицхари.
Что ж, объяснение вполне в духе моей галлюцинации.
– А почему я вас понимаю?
Потому что сложно не понять себя же. Но мне было интересно, что они ответят. Ведь должна же я получить объяснение в рамках нынешней фантазии. И рептилоид не подвел.
– Стандартный курс гипнообучения. Вы говорите на унилингве.
Умилительно.
Меня обучили под гипнозом… унилингве… это я еще во времена университетские мечтала, чтоб мне кто в голову внедрил знания, к примеру, о систематике костных рыб.
Вот.
Дождалась.
Правда, без рыб.
– Эта методика совершенно безвредна! – поспешил заверить Ицхари. – Ваш мозг…
Не был задет новым званием. Понимаю.
Рептилоид же ничего не сказал, но подвинул к себе мою тарелку. Вилкой он не озаботился. Сверкнули розовые коготки, и остатки куска распались на тончайшие полоски, которые рептилоид насадил на когти же и отправил в рот.
Они тут что, персонал недокармливают?
Голодом морят заслуженного специалиста?
– Инстинкты, – мешок под горлом рептилоида разбух. – С некоторыми сложно бороться… мясо должно быть потреблено сейчас или… позже…
– Зобные железы уважаемого Берко-таро вырабатывают ферменты, замедляющие расщепление белков. И таким образом пища может храниться достаточно продолжительное время, – пояснил Ицхари.
Берко.
Точно, Берко… А таро – похоже, обращение, вроде мистера.
Запоминай, Агния, неизвестно, когда ты отсюда выберешься, и выберешься ли вообще.
– В прежние времена это позволяло предкам херринготов запасать пищу…
Средняя пара глаз затуманилась.