Алракцитовое сердце. Том I (СИ) - Годвер Екатерина. Страница 28

– «Не мне» – что?

Лицо чародея побелело больше прежнего, глаза пылали гневом. И что-то еще, какое-то другое чувство было в его взгляде: неясное, непонятное – и оттого еще более жуткое. Будто сам Владыка Мрака касался мира вместе с этим взглядом.

«А я ведь еще не успел ничего сделать… – Деян заставил себя сидеть неподвижно, не отодвигаясь от Голема ни на пядь. – Сорвался хуже Эльмы. Дурак».

– Оставьте его, милорд Ригич, – вдруг забормотал от печи Кенек. – Деян и раньше был не в себе. Чудной. Он не понимает, с кем говорит… что говорит… Оставьте его, милорд. Деян, проси прощения, глупец!

Деян скосил глаза: Кенек отчаянно жестикулировал уцелевшей рукой, призывая его прислушаться; стоило думать – это была такая благодарность за то, что по старой дружбе не поддержал затею с кочергой.

Голем не обратил на потуги Кенека ни малейшего внимания, продолжая жечь Деяна взглядом.

«Каленое железо таким, как он, без надобности, – неужели ты не понимаешь, Кен? Извиниться перед ним? Поздно… И я не могу. Я не должен… я не стану лебезить перед ним лишь потому, что он может изувечить меня или убить. Я – не ты, Кен», – Деян подмигнул Кенеку, который в ответ замахал еще отчаянней. Даже в Кенеке Пабале оставалось что-то человеческое. Он был мерзавцем и трусом – но даже он не был скотиной, лишенной души и разума.

– Ты явился из ниоткуда, чтобы исчезнуть в никуда, когда получишь то, что тебе нужно, Голем. – твердо закончил Деян. – А мы, наши отцы, деды и прадеды жили здесь и выживали из века в век. Это наша земля. Наш дом. Даже если мы смешны и достойны осуждения – не тебе смеяться над нами, и не тебе нас осуждать!

Стало очень тихо.

– V –

– Дурак, – пробормотал Кенек, – ты и правда не понимаешь…с кем связался.

– А ты, мразь, умнее и понимаешь больше? – Голем бросил на него короткий взгляд через плечо и вновь обернулся к Деяну. – Редко когда мне приходилось выслушивать столько оскорблений зараз. И от кого? Ты мелешь языком про то, кем я себя считаю и чего хочу, на что я имею и не имею права, – на том, должно быть, основании, что я не дал твоему бывшему дружку перерезать тебе глотку?

– Я бы не стал… – неуверенно начал Кенек, но поперхнулся и замолчал, когда чародей наградил его еще одним взглядом.

– Может быть, мне подать ему нож и уйти? – На лице Голема вновь появилась кривая ухмылка. – И пригласить сюда вашу подругу? Занятная получится сцена! Но я обещаю не смеяться. Этим я заслужу твое высочайшее одобрение, молодой человек?

Деян сглотнул. Голем наклонился к нему так близко, что Деян видел каждую отметину на его лице, мог разглядеть в уголках глаз багровую сетку лопнувших сосудов. Сочащийся мраком взгляд чародея гасил ярость и вместе с ней уничтожал всякую решимость сопротивляться, лишал воли.

Этой ночью Голем явился в Орыжь не по собственному желанию: его позвали на помощь, и он спас их. Если б чародей не вернулся – сам Деян наверняка был бы мертв, а Эльма…

Каким бы Голем ни был чудовищем, какова бы ни была его вина в случившемся, по какой бы причине он не решил вмешаться, – они были обязаны ему.

Это меняло многое. И в то же время ничего не меняло. Пастух, отгоняя волков, заботится не об овцах, а о своем кошельке и желудке, и в нужный день и час сам пустит скотину на мясо.

«Но он не пастух. И мы не скот», – Деян заставил себя сесть прямо и снова взглянуть на чародея:

– Даже очень глупый пес не побежит ласкаться к шатуну за то, что тот спугнул волков, – хрипло сказал он.

– Шатун, значит? А что, похоже, – вдруг миролюбиво согласился Голем, хотя взгляд его по-прежнему был чернее самой темной ночи. – После всего, что ты тут мне наговорил, молодой человек, в иные времена тебе могли бы вырвать язык. Но кое в чем ты прав – и с этим, как ни жаль, ничего не поделать…

Деян не сразу поверил своим глазам, когда нависшая над ним тень вдруг исчезла.

– Выкладывай, что тебе есть сказать, кроме оскорблений. – Голем, тяжело ступая, прошел через комнату и встал на прежнем месте у стены.

– Я не хотел тебя оскорбить, – сделав над собой усилие, сказал Деян. Нет, он не извинялся, нет. Но… так было справедливо.

– Верю: не хотел. Он тоже не хотел. – Голем поворотом головы указал на Кенека. В жесте и тоне чародея сейчас чувствовалась огромная усталость. – Грабить и насильничать не хотел, убивать не хотел, однако все равно оказался здесь. А я не хотел… становиться шатуном. И что теперь?

Деян промолчал, не найдя что ответить.

– Давай, рассказывай свою страшную сказку. И постарайся сделать это так, чтобы я не уснул от скуки. – Голем усмехнулся. – Иначе придется начинать сначала.

– Она короткая. И она тебе не понравится.

– Это я уже понял. Первым делом – повтори, от кого и где ты ее слышал?

– Старуха Вильма выхаживала меня полгода после того, как мне в малолетстве раздробило ногу на Сердце-горе, – начал Деян. – Вильма была не в своем уме, но заботилась обо мне, как могла. Рассказывала много чудных историй, и среди других – о древнем чародее, которого называли Големом. Она всегда начинала с того, что….

– VI –

Деян внушил себе, что разговаривает с Кенеком, но не мог удержаться от того, чтобы время от времени скосить глаза на Голема. Чародей слушал, вперив взгляд в стену перед собой, не перебивая и не задавая вопросов. Его лицо напоминало белый поделочный камень. Что скрывала эта маска – невозможно было даже предположить, как и угадать момента, в какой скрытое за ней может вырваться наружу. Деян пересказал историю Вильмы во всех подробностях, какие только смог припомнить, но на лице чародея ни разу не дрогнула ни одна жилка.

Возможно, стоило радоваться его сдержанности: начиная говорить, Деян сомневался, сумеет ли закончить; однако и странное спокойствие внушало тревогу, нараставшую с каждым мгновением. Какая буря могла разразиться после такого затишья?

– Больше я ничего не знаю, Голем. Я переиначил историю для девочек, поскольку она казалась хоть в чем-то подходящей. Они стали очень беспокойными… после того, как их отец ушел в большой мир воевать. – Деян заметил, как Кенек вздрогнул от упоминания Петера Догжона. – Не думаю, что такая сказка была тем, что им нужно, но я не мог придумать ничего лучше. Не стал упоминать твоего прозвища, чтоб не объяснять им, что оно значит. Я, даже когда был мальчишкой, в знахаркины сказки всерьез не верил и не думал, что человек с таким именем когда-то действительно жил в наших местах… И уж тем более я не допускал мысли, что настанет день, когда ты вдруг сам появишься здесь. Это все, что я могу рассказать тебе. И никто другой большего не расскажет – слишком много прошло лет. Вильма часто сетовала, что людская память коротка. Должно быть, так и есть.

Тишина в доме стояла гнетущая, жуткая.

«Он вообще слушал?» – Деян присмотрелся к чародею.

Голем был мертвенно неподвижен, почти как убитые им Хемриз и Барул, чьи тела по-прежнему лежали на полу. Только отвороты куртки над скрещенными на груди руками чуть шевелились от дыхания. У печи, баюкая изувеченную кисть, сгорбился Кенек. Чародей молчал – долго, очень долго…

– Голем? – не выдержав ожидания, окликнул Деян.

– Что?

Ставить собеседника в тупик чародей умел, как никто другой.

«И правда – что? – Деяну уставился в пол. – Я только что сказал ему, что он собственными руками убил свою семью. И что я хочу услышать в ответ? Признание, что все так и было? Или заверения, что он этого не делал? Что он ничего не помнит? Глупо. С чего бы ему со мной объясняться… Довольно и того, что он до сих пор не убил меня».

Но чутье, которое со вчерашнего дня ни разу не подводило, подсказывало: это не конец. Что-то еще… Что-то должно было произойти. Даже Кенек затих, не решаясь пошевелиться.

В доме будто замерло само время.

– Если ты собираешься призвать меня к ответу за мой рассказ или за вчерашнюю ложь – не тяни, сделай это сразу, – сказал Деян то, о чем думал, но про что говорить совсем не собирался.