Чужая женщина (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena". Страница 13

— А они никто, чтоб я с ними договаривался. Будет, как я сказал.

— Я не разбираюсь в ваших терках, но ты влез на чужую территорию, и у тебя могут быть проблемы. Левадной — серьезный человек с ним шутки не прокатят.

— А кто сказал, что я не серьезный?

Поднял на меня тяжелый взгляд, и пальцы сжали бокал сильнее.

— Этот город моим будет, Гром. Вопрос времени, когда. И я хочу, чтоб в этой войне со мной были проверенные люди, которым я могу доверять. Поэтому я предложил тебе быть со мной. Но ты не торопишься, я смотрю.

— Я по другую сторону баррикад, Деня. Ты закон нарушаешь, а я за него пули получал и лезвие под ребра.

— За это тебя уволили, правильный ты наш? Или даже там кого-то стошнило от этого благородства?

Зло сказал, а мне по хер. Я в его дерьмо лезть не намерен.

— Возможно, и за это. Но суть не в том, Деня. Кто-то должен с хаосом бороться, иначе писец нам всем настанет.

Он расхохотался, запрокидывая голову.

— Это ты серьезно сейчас? Или шутишь? — и тут же перестал смеяться. — Не закон ты больше, и друзья твои с погонами — суки продажные. Маму родную за зелень расстреляют. Не веришь? Хочешь проверим? Я сейчас вот этому лошку голову прострелю при свидетелях и сухим из воды выйду. Каждый из них зелень получит и скажет, что ты стрелял. И менты все подпишут. И я тебя лет на десять упрячу. Просто так. Потому что у меня бабла больше. Вот он какой, закон твой. Ну что?

Он пушку достал из-за пояса, а я резко руку его перехватил и к столу прижал. Охрана тут же дернулась ко мне, а Денис ладонь другую поднял, останавливая их.

— Может, ты и прав, и все прогнившие на хрен. Но я не прогнивший. Я. Понимаешь?

— Все мы прогнившие. И ты тоже. В прошлом году в метро… сколько человек из-за тебя погибли? Сколько среди них детей было?

Я сильнее сжал его запястье, глядя в глаза и чувствуя бешеное желание съездить по его роже холеной и слегка челюсть свернуть.

— Откуда?

— Всего лишь пару сотен, и мне рассказали, какого цвета у тебя трусы с майкой, как часто ты их меняешь, и с какими бабами спишь. Твои коллеги, Гром. В глаза мне смотришь, а у тебя из глазниц черви могильные лезут. Не гниешь изнутри, говоришь? Разве не после этого пить начал? Они снятся тебе по ночам, да, Гром?

— Пошел на хер.

Я встал из-за стола и пошел к выходу из ресторана.

— Правду всегда не хочется слушать, да? Потому что смертью завоняло. Честный, мать твою. Будь ты честным, сидел бы сейчас за ошибку свою, но тебя прикрыли, и ты на свободе, Громов, — крикнул мне в вдогонку, а я оттолкнул официанта и, распахнув дверь, вылетел на улицу, хлебнуть свежего воздуха. В ушах опять громыхало, и сердце сжималось в приступе панических воспоминаний. Закурил, глядя на огромную лужу у ступенек, на то, как расходится рябью вода от тяжелых капель. Дверь позади скрипнула, и я, скорее, угадал, чем увидел, что Денис рядом со мной стал. Кто-то раскрыл над ним зонт.

— Нет справедливости, брат. Нет и не было никогда. Все мы справедливые, пока это нас самих не касается. Они торговую палату строить там собрались, а в городе ни площадок детских нормальных нет, ни театров. Музей и тот допотопный, здание скоро развалится. Я землю выкупил. Обошел Левадного вашего. Есть связи. И там театр построю. Если надо будет, под фундаментом и Салтыкова, и Левадного закатаю. А тебе решать, с кем ты. Со мной или с властью своей мега честной.

— Справедливость разная бывает. Красиво говоришь. Можешь в мэры метить. Пипл схавает твои умные речи.

— Это уже следующий шаг. Вначале я тут немного рокировкой займусь.

— Только в городе у нас, Деня, ни одной большой торговой точки такого масштаба нет. Ты видел проект центра? Там и для детей планировалось построить целый парк аттракционов крытый, и кинотеатр, и каток. Ты не о культурном развитии города думаешь, а подарок своей жене сделать хочешь.

Теперь уже он сверлил меня взглядом, но я продолжал смотреть на блестящие капля дождя, переливающиеся от света фонарей.

— Умный, да? В мозгах у меня поковырялся и, типа, выводы сделал?

— Нет, просто мотивы ваши понятны мне давно, и не нужно заливать о высоких материях и ценном вкладе. Ты захотел и купил. Перебил цену. Как игрушку. И плевал ты на чье-то мнение.

— Наши это чьи?

— Ваши. Ты меня прекрасно понял.

И тут же вцепился в ствол. Это случилось настолько молниеносно, что я сам не успел понять, но реакция была мгновенной. Всего лишь фигура между тачками на парковке со вскинутой рукой, и я сбиваю с ног Дениса, припечатывая прямо к асфальту, и тут же пули рикошетят по машинам, по лужам. Раздается звон разбитых стекол, и воет сигнализация. Я несколько выстрелов делаю по движущейся мишени в черной куртке, мельтешащей за машинами.

— Твою маааать, — голос Дениса, и женские крики поблизости.

— Цел? — тряхнул Деню.

— Цел, — быстро кивнул, а в глазах ни капли страха.

— Ворота закрыть. Оцепите здание, — крикнул я и вскочил на ноги, юркнул между припаркованными автомобилями. Стоянка закрытая. Ворота далеко. Убежать ублюдок не мог. Прячется, падла, или между тачками, или в одной из припаркованных залег. Удерживая ствол обеими руками, сканирую местность. Шорох слева, и я не стреляю, все так же медленно иду туда. Живым взять надо, чтоб понять, кто нанял.

Фигура в темном запрыгнула на забор, карабкаясь наверх. Я набросился сзади, сбивая на землю. Завязалась драка. Тип в черной вязаной маске дрался молча и профессионально. Четким ударами по болевым точкам, завалил меня, насев сверху, а я пытался скинуть тварь, но он вцепился пальцами мне в горло. Тяжелый боров, давит весом и душит. Изловчился и ударил его обеими руками по ушам. Оглушенный, он замер, глядя на меня расширенными глазами, из-под маски по шее кровь потекла, и еще один жесткий удар по переносице, и еще до хруста. Останавливаться не хочется. Всю ярость хочется выплеснуть. Захлебываясь кровью, он заваливается назад. Сзади слышится топот ног — охрана Дениса.

Поднимаюсь с асфальта, пытаясь отдышаться. Сукин сын бил по сломанному когда-то ребру, и от боли немела вся левая часть тела. Утер нос тыльной стороной ладони — кровь.

— Громов. Ты живой?

— Живой, — пнул ублюдка в маске и шумно выдохнул, сжимая переносицу двумя пальцами. В этот момент раздался выстрел — лысый начальник охраны пустил пулю в лоб несостоявшемуся убийце.

— Твою мать. Твою ж мать, Деня. Вы что творите?

Он хлопнул меня по плечу, уводя от трупа.

— Так надо. Поехали ко мне. Там поговорим.

— Да пошел ты.

Прошел мимо него к машине, распахнул дверцу и сел за руль. Повернул ключ в зажигании и сорвался с места. Хватит. Наговорились, блядь. Не хотел я всего этого дерьма. Жизни спокойной хотел. Лгал самому себе. Только сейчас, когда урода этого бил, от удовольствия по телу судороги прокатывались легкими волнами. Словно из спячки очнулся из коматоза какого-то после увольнения.

"Есть в тебе что-то черное, Громов, что-то опасное. Будь ты по другую сторону закона, я б тебя боялся. Нет у тебя тормозов. Пока на ошметки не разорвешь, челюсти не разожмешь".

Но я не был по другую сторону закона. Никогда не был. Фанатиком долбаным был. Чтоб по-честному, как положено, чтоб было, куда за помощью прийти. Потому что, мать вашу, если нет всего этого, страшно жить в мире таком. Страшно воздухом этим дышать. Пусть не справедливость, пусть иная форма того же зла, но должно что-то противостоять всему этому дерьму. И я всегда был частью системы. Где-то гнилой и где-то дырявой. Даже сейчас я не хотел перешагивать эту грань.

Вдавил педаль газа сильнее, делая громче музыку. А в ушах пульсирует голос подполковника Ермолаева

"— Ты это… ты не злись на меня, майор — приказ сверху пришел. Не мог я ничего сделать, да и накосячил ты так, что… прости.

— Знаю я. Все нормально, Петр Андреич. Я уже переварил".

Переварил, мать вашу. Конечно, переварил. Зазвонил сотовый, и я бросил взгляд на дисплей — номер незнакомый. Но все равно ответил.