Чужая женщина (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena". Страница 19

Музыка отдает ударными у меня в голове, пока я, словно маньяк, опять слежу за каждым ее движением, пока не увидела меня… Да, увидела. Короткое замыкание на доли секунд, но я его на расстоянии почувствовал. Током шибануло в ответ. Извивается там в этих алых тряпках, едва прикрывающих грудь, и каждый мужик в этом зале мечтает ее трахнуть, или я конченый параноик. Мне кажется я мог бы задушить ее, если ее тронет кто-то из них хотя бы пальцем. Я бы мог ее придушить, даже просто зная, что ее кто-то трогает.

Дожидаюсь антракта и ломлюсь за кулисы, к ней в гримерку. Мне надо увидеть, поговорить. Надо понять почему. Пусть скажет в глаза.

Даже постучать не успел, и она открыла.

— Убирайся, — шипением. — Какого черта ты следишь за мной? Я тебя кинула, ясно? Ки-ну-ла. Так бывает.

Толкнула в грудь, а я ей в глаза смотрю… и понеслааась. Все. Конец мне. Глаза эти чертовые. Прозрачные, словно слезы утирала до того, как вошел, и губы припухли. Врет. Но почему, б***ь? Почему врет мне постоянно?

— Работаю я, на хрен ты мне сдалась? — а сам руку протянул и сквозь пальцы локон, выбившийся из прически, пропустил. Шелковый, нежный, пахнет ею. — Зачем симку выкинула?

— Чтоб не звонил мне. Разве не ясно?

Я за прядь волос потянул, к себе дернул.

— Надоел?

— Надоел.

Ухмыльнулся, чувствуя, как кровь вскипает в жилах, и снова топит жаждой и болью. Адской жаждой и адской болью. Убить тварь хочется за игру эту, мне непонятную.

— А в глаза говорить не учили? Или страшно правду, а? Испугалась? Ты так от каждого своего еб***я прячешься, или мне повезло больше всех?

— Больше всех.

Ударила по щеке, а у меня потемнело перед глазами, сгреб ее за волосы за затылок.

— Сука ты, Зоряна.

— Убирайся. Я охрану позову. Ты кем себя возомнил? Пошел вон.

Сильнее волосы ее сжал, так, что от боли в глазах у нее слезы блеснули.

— Так я и есть твоя охрана, вот пришел беречь и защищать. Цени.

Она вдруг мне в лицо ногтями вцепилась и толкнула за дверь, захлопнула с грохотом.

— Вон пошел. Не преследуй меня. Уйди. Дай дышать спокойно, спать дай, жить дай без мыслей о тебе. Уходиии. Не могу я так большеее. Понимаешь?

Долбаная истеричка, да что с ней такое делается? И слышу плачет. Навзрыд плачет. Толкнул дверь и сгреб в охапку, а она тут же руки вскинула и за шею обняла, в волосы мои вцепилась и губы мои своими солеными нашла, но едва я впился голодно в ее рот, тут же уперлась руками в грудь.

— Нет. Нееет. Уходи. Не хочу. Не могу так.

— Как так? — от злости кровь шипит в венах, как кислота, весь контроль уже взорвался к такой-то матери. — Как так, Зоряна?

Тяжело дыша, смотрит на мои губы, и слезы на длиннющих ресницах блестят, а меня трясет от ее близости, от груди маленькой под полосками платья, от запаха ее запредельно вкусного. И от похоти бешеной, разрастающейся с каждым ее горячим вздохом и подрагиванием век. А потом вдруг кидается снова мне на шею и губы мои своими находит, язык мне в рот проталкивает и мои ладони к груди своей жмет.

— Трахни меня, Олег, слышишь? Трахни сейчас. Изголодалась по тебе. Чувствовать тебя хочу.

Б***ь. Сууууучка. Б***ь. Это ее "трахни сейчас", и меня рвет на части от адского возбуждения и от этого эгоистичного желания дать ей все. Именно эгоистично дать. Потому что это ментальный гребаный оргазм — видеть, как она извивается от наслаждения, как кончает для меня. Это похлеще своего собственного, это нескончаемая пытка и разрывающийся от боли член, лопающиеся от похоти яйца и картинки перед глазами, как трахаю ее остервенело во все ее отверстия. Недели голода и неизвестности. Этот голос с придыханием. Ведьма проклятая, какая же она ведьма. За горло ее схватил, отстраняя от себя и дверь закрывая на ключ.

Содрал одну полоску ткани. Затем другую. Обнажая грудь, от вида которой член закаменел и заныл.

Резко сжимаю ее руки одной рукой, а второй обхватываю упругое полушарие груди, направляя сосок себе в рот и кусая с уже звериным рычанием. Лихорадочно подол наверх, трусики рывком к дьяволу и без раскачки двумя пальцами в нее, жадно глядя, как резко распахнулись глаза и задрожал подбородок, а рот открылся в крике, и я открываю свой, застывая вместе с ней с этой адской гримасой боли-наслаждения почувствовать горячие стенки лона пальцами, как сильно сжала изнутри. Глубоким толчком в нее и, не целуя, сожрать стон. Проглотить так, чтоб видела, как открывается шире мой рот, и мое лицо искажается от дикой похоти. Смотри на меня, девочка. На моем лице каждая эмоция и жажда по тебе, за которую я тебя уже ненавижу.

— Трахнуть тебя, значит?

— Даааа, — прогибается как кошка, а меня одновременно и тошнит от понимания, что это очередная долбаная игра и меня выставят после этого за дверь, и в то же время я до боли ее хочу. До изнеможения. Убедиться, что держу ее в руках, что она существует, мать ее. Если это и есть любовь, то будь она проклята, потому что до встречи с этой дрянью я все же был уравновешенным человеком.

— Сильно хочешь? — стиснул обеими руками маленькие груди. Щипая напряженные соски под ее всхлип.

— Зверски хочу… — схватил за шею и привлек к себе, слегка сдавливая пальцами и лаская маленькую ямочку посередине, чуть выше ключиц. Искать голод в ее взгляде… убеждаясь, что не лжет. Потому что зрачки расширены, и рот приоткрыт, губы пересохли она их постоянно облизывает и даже сама не понимает, что делает это неосознанно. Жадно пройтись языком по шее сбоку, по подбородку и со стоном погрузить в ее рот, не прекращая поглаживать бьющуюся выемку и зарываясь второй рукой в волосы на затылке. Вдавливая ее лицо в себя, засовывая язык глубже, ударяя по ее маленькому язычку и сатанея от рваных вздохов и стонов.

Если ты изголодалась, то я сейчас живой мертвец, пересохший от жажды и голода. Мертвец, который вдруг внезапно воскрес на какие-то доли секунд и знает, что это ненадолго.

Неет, маленькая, неет. Я слишком голоден и зол, чтоб это было прямо сейчас. Я слишком себя возненавижу, если ты получишь то, что получала всегда. Выматериться, когда всосала мой язык. Стиснуть рукой член, чтобы болью унять адское желание кончить. Продолжая жадно целовать, накрыл обеими руками грудь и сильно сжал. Маленькие и такие упругие соски упираются мне в ладони, и я жадно тру их, не прекращая вбиваться языком в ее рот, лизать ее язык. Потираясь о ее плоский живот. Соски, упирающиеся в ладони, становятся все острее, и она стонет и извивается, распахивает ноги шире. А я чувствую, как дергается член в адском желании кончить, разрядиться прямо в штаны, б***ь. Я бы сейчас взял ее везде. Каждую маленькую дырочку в этом теле. Ощущать, как нарастает ее возбуждение и трепещут мои ноздри от аромата ее соков. Течет, моя девочка. Моя лживая фарфоровая куколка, играющая со мной в только ей известные игры.

Сильно обхватил за тонкую талию и грубо усадил на столешницу, рывком раздвигая ноги, сдергивая трусики и падая на колени, чтобы впиться в мокрую плоть жаждущим ртом. Такую мокрую, что язык тут же погружается в ее соки, скользит по ее складочкам, мягким чуть припухлым губам и между ними, цепляя кончиком языка зернышко клитора и раздвигая плоть, жадно пройтись по всему лону языком и затрепетать им на клиторе. Твою ж мать… это самое вкусное что я когда-либо ощущал. И снова глубоко в нее, скользя по стенкам, вылизывая каждый миллиметр и выныривая, чтобы поддеть набухший бугорок и вздрогнуть от ее стона, от того, как вцепилась в мои волосы и выгнулась назад. Обхватить узелок губами, нежно посасывая и водя вкруговую языком, медленно погружая в ее сочащуюся дырочку пальцы. Раздвигая внутри и толкаясь глубже. Тугая до невозможности. Горячая как кипяток. Член болезненно заныл от адского желания водраться в нее.

Но я заставил себя вынуть пальцы и склонившись к ее раскрасневшемуся лицу прохрипеть.

— А как же насчет надоел, а?

Смотрит пьяным глазами и хватает за руку, тянет мокрые пальцы к себе в рот, а я отталкиваю ее от себя.